Самоубийца

В Москве оставив клён заледенелый и клиники смирительный засов,
он рвался за чекистские пределы в страну, где львы стократ добрее псов.
Ловили обжигающий и хрупкий декабрьский снег рождественские дни,
и замять горячилась: друг мой, друг мой, повремени сбегать, повремени.

Ты-дым, ты-дым – несли вагон колёса, и вспомнились в дороге, невзначай,
берёз рязанских шёлковые косы и… Шурочки нелепое «прощай».
Вокзал. Нева.
Заснеженной и льдистой спала мертвецки тихая река.
Катил в санях извозчик, да со свистом, на плаху озорного седока.
Взирал на них, охочий до туманов, угрюмый город. Рыскали вблизи
завистники, громилы, шарлатаны, готовые клыки в друзей вонзить.
Вдали колокола запели звонко, протяжно, грустно, как за упокой.
Тряхнула тощей гривой лошадёнка, и сани растворились над рекой.

Спускалась ночь на стены Англетера, вплетала тайну века в полутьму,
когда ковром обёрнутое тело в покои внёс «харон» из ГПУ.
Луна завыла жалобно на волка, шатаясь в небе, словно во хмелю.
А чёрный человек в дверную щёлку глазел, как шея гладила петлю.


15.03.18



Стихотворение по мотивам "Тайна гибели Есенина" В. Кузнецова.