Мы долго сидели 27-го с тобой. Письма в Вечность

Я помню себя после твоего ухода, Тошечка, смутно. Какая-то обезумевшая была. И не понимала, что ты больше не вернешься. А потом - мука адская. И потом. И потом. Поначалу все здесь выговаривалась - в Интернете, много писала. А потом от семьи вообще никого не осталось. И, как-то, озлобилась, закаменела. Так легко было существовать, ничего не чувствуя. Полгода так было. А потом панцирь начал рассыпаться, и появилась оголенная душа. И стало еще хуже. Боль ушла глубоко внутрь. Уже не хотелось говорить, писать. Физически чувствую, как боль изнутри грызет. Не дай бог детям так рано уходить. Нелепо, жестоко и безвозвратно. Казалось бы, всего то провернуть время назад. А, никак. И это просто не принимается. Но, от этого уже никуда не деться.
27 сентября, в твой День Памяти ездили к тебе в гости, Антошечка, на могилку твою. Купили тебе помидорки, корнишоны соленые. (Ты любил все это, только кушать то почти ничего тебе нельзя было, да и глотал плохо, а когда и вовсе не глотал. Как ты это все выдерживал, лапочка.) Сладенькое купили (Ты тоже сладкое очень любил.) Разложили по двум блюдечкам. Газировки налили тебе. Ты ведь так и ушел, не попив ничего. Глотать не мог все 10 дней. Потерял вкус.
У нас, Антоша, даже птицы вежливые на могилках. Терпеливо сидели с нами, скорбели. Черные, большие. И культурные. Ждали, когда мы уедем. Мы долго сидели 27-го с тобой. А они все с нами, и молча. Как-то даже тепло было на душе. Хоть птички все понимают. Это я так себе напридумала, Тоха. Но, реально виделось именно так. Белок вот еще нет. Еще лес не нарос. А вообще, вокруг тебя, сыночек, настоящая природа и жизнь. Все живет. И деревья, и птицы, и животные, и насекомые, и ветер, и солнце. И целый город. Все слушают и понимают. Молча.
06.10.2017-го поехали к тебе - посмотреть, как у тебя там после Дня Памяти. Птицы не безобразничали? Подошла к могилке, а там аккуратненько, с любовью блюдечко на блюдечко положены. И стакан пустой. И чистота.
(Людмила Гапоник. Твоя, горячо любящая тебя, мама)