Рассказ о рассказе

        Дело было в прошлом веке. Литературное  объединение "Молодость" при краевой студии телевидения собрало пишущую (преимущественно в стихах) братию Кавминвод и окрестностей.  Руководил нами наш сверстник, в то время уже маститый поэт и член Союза писателей СССР. Чем занимались мы на наших сборищах? Обсуждали творения сотоварищей, раздавая друг другу тычки и подзатыльники, при этом каждый мнил себя охотником, получившим лицензию на отстрел двух зайцев, а на остальных смотрел презрительно, как на браконьеров. Оценки выставлялись резкие, коллеги в выражениях не стеснялись, и юбиляр (номинант) имел как правило бледный вид. То есть это был для него чёрный день.

        Один из вторников стал чёрным для меня. Вначале предстояло рассказать о своем, так сказать, творческом пути: с чего начинал, где печатался и как вообще дошёл до жизни такой.

        Я от товарищей ничего не скрыл.

        – Лет пять назад, имея за плечами кое-какой литературный опыт, решился я покорить Москву. Начал с журнала "Журналист", где заведовал сатирическим отделом обаятельный и весёлый Александр Щербаков. Он принял меня приветливо и сразу сказал, что рассказ "Закон восприятия" написан прямо для журнала. "Оставьте. Если ничто не помешает, опубликуем". Окрылённый, я двинулся в "Крокодил". Принял меня угрюмый Николай Монахов, который, прочитав мои "сатиры", сказал, что поздно, конкурс читательских произведений закончен и нет никакой возможности  что-то из предложенного мною опубликовать. Меня это огорчило, но путь я продолжил и добрался до Цветного бульвара.
 
        В крошечной комнате "Клуба 12 стульев", где с трудом умещались три, за столом, заваленным бумагами, сидел один из "администраторов", Илья Суслов. Он быстро пробежал глазами мои три рассказика и, указав на облезлый шкаф за спиной, сказал: "Вот здесь находятся сотни подобных произведений. Впрочем, "Шефскую помощь" можно опубликовать, если вы придумаете оригинальную концовку".
Этажом, а может двумя, выше располагалась "Литературная Россия". Неэтично было бы обойти её своим вниманием. Но маленький саркастичный Владимир Владин быстро остудил мой пыл: "Почта ежедневно приносит нам 867 подобных произведений. Если мы такое станем печатать... Ну ладно, вот это оставьте, посмотрим".

        Поразмыслив, я пришёл к выводу, что всё не так плохо. Ну ладно, в "Крокодиле" получил отлуп, в "Литературной России" выставили на посмешище. А ну как напечатают в "Журналисте" да в "12 стульях" – всенародная ж слава! С тем и возвратился домой.

        Но жизнь круто повернулась. После моего визита в "Журналисте" не вышло ни одного выпуска сатирического отдела. Сменилось руководство, и с сатирой в "Журналисте" было покончено. Примерно в то же время переехал в Израиль Илья Петрович Суслов. И "Крокодил" прекратил свои заигрывания с читателями. Так что везде, где ступала моя нога, иссякали ручьи и иссыхала почва. И всё же меня ждал невиданный успех: "Литературная Россия" одно моё произведение напечатала, в разделе "Очепятки".

        Здесь я выдержал паузу как заправский артист.

        – Там были три строки. На первой стояло: "Монетный вор". На второй – моя фамилия, на третьей – "Пятигорск". Так что я сам прославился и город наш прославил. А вообще-то в последнее время мне не дают покоя лавры Теофраста и Лабрюйера, и я решил стать их последователем, только цикл моих коротких произведений называется не "Характеры", а "Загадки с натуры". Это, можно сказать, иронические заметки, или саркастические этюды, написанные с натуры. По количеству их совсем немного, почти все они представлены здесь, а о качестве судить вам.

        …Из обсуждения ничего не запомнилось. Ковырялись в словах, искали "блох". Кто-то даже зациклился на опечатках в тексте. Яркой и впечатляющей была лишь речь мэтра. Он был суров, как егерь, нет, главный егерь, застигнувший врасплох непутёвого охотника.

        – Старик, всё, что ты пишешь, уже было. Образы вторичны. Вот, например, это: "Он пройдёт между каплями, не замочившись". Признайся, ведь это не ты придумал. Ты это спёр. Я даже знаю, у кого ты это спёр. Старик, ты спёр это у ... (последовала крупная местная писательская фамилия).

        Да, мэтр был прав. Это действительно был не мой образ. Но и писательскому светилу он не принадлежал. Образ был взят из известного анекдота. Но мэтр имел с юмором чисто шапочное знакомство, а анекдоты, как всякий серьёзный человек, презирал. В конце своей страстной, как всегда, речи он поставил жирнющую точку:

        – Вы знаете, всё же прав был Ян Парандовский: иногда рассказ о произведении может быть интереснее самого произведения. И вообще чувствуется, что это пишеть человек, придавленный жизнью.

  Он так и сказал: "пишеть", я думаю, намеренно подчеркнув свою приземлённость. Создал контраст.

        Последнюю фразу надо было понимать так: "придавленным жизнью" не место в литературе. Творчеству дал оценку и по личности прошёлся. А «Алхимию слова» Яна Парандовского, между прочим, дал ему почитать я. Вооружил.

        По окончании мы, как обычно, топали с мэтром по тёмным улицам (жили в одном районе), делились как ни в чём не бывало прочитанным в толстых журналах. У меня вертелся в голове вопрос, который я так и не рискнул задать ему. Дело в том, что буквально двумя неделями раньше мы встретились на вокзале, и в ожидании электрички я предложил ему одну из моих «Загадок». Он, прочитав, высказался, как всегда, с прямотой, безапелляционно: «Старик, это стихи!». До сих пор не знаю, когда он был искренен: наедине со мной или на публике. Сейчас уже и спросить не смогу.
Интерес к тусовке под названием "Молодость" у меня вскоре иссяк. Ряды редели быстро. Я оказался одним из последних героев обсуждения. А вскоре литобъединение  приказало долго жить, так и не одарив меня ни одним читателем.

        Очередной источник иссяк, не успев насытить жаждущих и страждущих.

        Вспомнилась маленькая деталь, не имеющая, правда, отношения к моему творчеству. Деталь любопытная. Мой московский друг, журналист и гроссмейстер Вениамин Городецкий, когда я рассказал ему о своих "походах в писатели", огорошил меня информацией о причине отставки главного редактора «Журналиста». Оказывается, в одном из номеров был опубликован портрет Ленина, а на обороте этого листа было помещено фото индийской танцовщицы, которая, исполняя фуэте, совершала что-то вроде вертикального шпагата. А на просвет выглядело совсем непристойно: высокому лбу вождя мирового пролетариата доставалась неприличная часть тела балерины.

        Правда это или нет – кто знает… Но люди моего поколения, я думаю, отнесутся к этому некритично: вполне такое могло произойти. Штрих времени.

        Шутки шутками, а всё же… В старых «Известиях» существовала колонка «обратная связь». В 2003 году рискнул я послать по электронной почте небольшую заметку под названием «Болезнь эпохи перестройки». Каково же было моё удивление, когда через несколько дней я обнаружил её опубликованной. Послал вторую – снова удостоился публикации. Третья была опубликована чуть ли не на следующий день после отправки. А вслед за тем я получил письмо из редакции, в котором сообщалось о закрытии рубрики, связанной с преобразованиями, вызванными назначением нового главного редактора.

        И зачем я ввязался в эту историю? Ведь интересная газета была.
 Итог. Может сложиться впечатление, что «Молодость» не принесла никакой пользы ни обществу, ни отдельным её членам. Неправда. За других говорить не стану, но что до меня, так я получил хорошие уроки поэзии. Главным образом в периоды неформального общения с мэтром. Как-то разгромил он одного студийца-поэта, камня на камне не оставил. По дороге домой я спросил:

        – За что ты его так?

        – Да у него трескучие стихи.

        – А вот строчка, мне понравилась: «моей Руси неповторимый образ».

        – Старик, а где образ? Образа-то нет. Одна завораживающая трескотня.

        Подумав, я согласился.

        Был ещё один студиец-поэт, которого страстно не любил мэтр. Нещадно громил его стихи. Но это не помешало студийцу стать членом Союза писателей, правда, через тридцать лет.

        Двух студийцев мэтр опекал, холил и поддерживал. Одному это пошло на пользу, и он впоследствии выпустил парочку сборников неплохих рассказов. Второй же вскоре отошёл от литературы, завязал, так сказать.

        Как-то на Московской книжной ярмарке познакомился я с одним известным литератором. Попросил дать оценку своей сказке «Плотник, Кузнец и Племянник». (Тогда у неё было три части, четвёртая появилась позже. Но это к слову). Он заинтересовался, более того, сказал, что напечатает в журнале «Огонёк». И вновь я вернулся в родные пенаты окрылённым. Покупал «Огоньки», перелистывал их слева направо и справа налево. Но сказочки своей не находил. На следующей ярмарке поинтересовался её судьбой. И был шокирован. Оказывается, за короткий промежуток между двумя книжными ярмарками у «Огонька» сменился собственник…

        И надо же было мне влезть в эту историю с «Огоньком»?!

        Это карма, говорят резонные люди.