Шесть

Шесть
Сотканная из слёз и внезапных истерик,
Плохо видящая черту между «нет» и «есть».
Живёт в этом мире девочка-шизофреник.
Живёт вместе с «другом» по имени Шесть.
Этот «друг» очень странный – без пола и возраста.
Родители говорят: «Он мираж, успокойся»
Девочка плачет, страдает психозами
И боится, что он до неё доберётся.

Первый раз он пришёл в очень раннем детстве.
Ей не нравились косы и она срезала.
Мать кричала, хваталась рукой за сердце
И твердила, что девочки так не делают.
Шесть ей вторил, шипел: «Будь такой как все!»
Брал косички, прикладывал их к вискам.
Он смеялся слезам её на лице,
Возмущался коротким её волосам.
Но она не сломалась, лишь немного замкнулась,
Стала чувствовать то, что зовут одиночеством.
И когда её звали поиграть на улице,
Отвечала, что в данный момент не хочется.

Став чуть старше, она полюбила небо.
Мастерила ракеты из картона и клея.
Ей хотелось стать взрослой и как можно скорее.
У неё в тот момент вызревала идея
О полётах к планетам. Астронавт – это громко!
Но сестра, что постарше, ей со злостью сказала:
«У родителей в жизни не хватит денег заплатить за учёбу».
И она зарыдала…
Шесть опять появился, передразнивал голос,
Говорил, что она будет кем-то проще,
Ну, к примеру, кассир или просто повар,
Но не тем, кем сейчас она очень хочет.
А мечты умирают ужасно больно
И в душе остаётся большая брешь.
Повзрослела, отправили тут же в школу
И опять появился Шесть.

Математика ей никогда не давалась.
Цифры вечно твердили не тот ответ.
И она на полях без конца рисовала.
В школу вызван был строгий её отец.
Он наслушался разного, был взбешён,
Пригласил репетитора и с тех пор
Математикой полон был целый дом.
Шесть сидел на столе и скрипел: «Позор!».
Он невидим другим и поэтому ловко
Репетитору вверх задирал воротник.
Отвлекал и шумел, залезал на окошко
И показывал свой язык.

А потом её стали дразнить толстухой,
Но она таковой не считала себя.
Только искры в глазах постепенно тухли,
Появлялась внутри пустота.
Шесть ей начал давать в тот момент советы:
«Похудей и они тебя сразу полюбят».
Он стал ласковым и приводил примеры,
Как прекрасны другие люди.

В пятый раз он был вежлив, весьма приятен,
А она, словно птица, металась в клетке.
Она слышала множество разных правил:
«как нельзя говорить», и «как стать успешной»,
Что « дружить нужно с этим и вовсе не с тем»,
Что щенков и котят – «не кормить» и «не трогать».
В ней борьбы не осталось почти совсем.
Шесть уже не кривлялся и был спокоен.
Он сказал ей: «Ещё один раз и всё,
Я в тебе поселюсь и не будет боли.
Ты почувствуешь страх, тошноту, вину,
Но ведь это вначале, а потом спокойно
Ты всю жизнь проживёшь, как и все другие,
Примиришься с судьбой, не противься мне».
Он как будто исправился, стал добрее.
И погладил её по ноге.

Но она, поджимая натужно губы,
Помолчала минуту и пнула его,
Закричав: « Я как все никогда не буду!
Буду толстой и лысой! Мне всё равно
Как живёт это стадо, и не смей приближаться!
Это смерть!- восклицала она - это смерть!
Мне не надо других! Никого не надо!»

Шесть исчез

А она, словно дикий зверь
Заперта была в клетку, где белые стены,
Где лекарства, и тихо, и нет людей.

Нет, она не пыталась разрезать вены,
Не пыталась прикончить своих врачей.
Здесь она рисовала и планеты, и звёзды,
Здесь она не учила проклятых цифр.
Здесь любой её мир был всегда возможен
И не просто возможен, а даже жив.
Только если вдруг кто-то говорил ей с улыбкой:
«Ты поправишься скоро, и всё пройдёт».
Начинала кричать, как под страшной пыткой,
Повторяя: «Не надо, ведь Шесть придёт».