Би-жутерия свободы 207

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 207
 
Женщина непостижима, она не голая местность, но ориентироваться на ней приходится. Она всюду, и я ищу её лицо – отретушированную фотографию с осыпающейся штукатуркой, напоминающее ежегодно устаревающие технологии – это и многое другое проносилось в голове бандерши Пелла-Геи Стульчак. После минутной политики невмешательства в высказывания работниц кушеточного труда, бывшая маникюрша-гранильщица ногтей, встрепенулась и резко отсекла, заронённые ею в себе сомнения:
– Хотите узнать, кто дежурная по обслуживанию стариков, не помнящих себя от радости? Наша безотказная Лерочка Наскоруруку, поработает на славу, что не составит для неё особого труда. Мне помнится, в сеансе одноременной игры с клиентами она доходила до цифры 7, а иногда округляла её до 8. Я понимаю, что ей приходится отдуваться за всех, но так будет продолжаться до тех пор, пока она не откажется играть на «флейтах» гостей.
Да, чуть  не забыла, к нам не сможет придти доцент Влагалий Вкладышев-Нивочто, защитивший на опыте нашего заведения докторскую диссертацию на тему: «Самые безобидные любовники старики и алкоголики – еле языками ворочают». В то же время я должна вас неимоверно обрадовать, нас почтит своим предположительным вставанием постоянно присутствующий гость родом из Амстердама, представитель скомпанованного мужского ансамбля «Вырубился» с группой поддержки «В денежном выражении» и сторонником борющихся народов Вафликанского контингента за проживание в Амстердаме Мариком Мастур-бей-Привсех.
Его половое сознание формировалось в известняковый период обширного строительства под неувядающим девизом: «Мышцам смеха возраст не помеха. Вот чему помеха, там нам не до смеха». Девиз был на лету подхвачен сетью брюквинских домов для престарелых «Самочёс», где можно познакомиться с краеугольным трудом Марика «Воспоминания засуженного импотента, или ещё десять лет спустя в утку». А его рационализаторское предложение открыть платонический вертеп исключительно для престарелых интеллектуалов нашёл отклик прежде всего в нём самом: «Не отклоняйте предложение настолько, чтобы оно сломалось!» Вдохновлённый этим наскоро состряпанным лозунгом он, не соблюдая очереди, без мази втерся в доверие. Перед тем как сдать Марика в благотворительный фонд за его неординарное мировоззрение, предлагаю произвести его в наши сексуальные патриархи несмотря на патину на ушах и прореженные временем мысли. Мистер Мастур-бей является постоянным подписчиком нашей стенгазеты «Розовеющая Звезда», а подсказанная им концепция взаимоотношения трусов с их содержимым вдохновила режимного поэта Клима Станового на рубрику «Критические зажимы». В ней подробно описывается, как Марик вылечился от дурной привычки наложением рук со стороны. Не секрет, что М.М. обращался к вам с просьбой сделать ему приятное простыми словами: «У меня руки до себя не доходят, когда подходит время заниматься антон-гонизмом».
Бася Соломоновна Ихьбинхудрук зарделась для проформы.
Сброд, представленный распутными девицами, зароптал, но под сузившимися до прорезей в дверях глазками Клима, народ узрел, прозрел, и согласно закивал скособочившимися головками, памятуя о его конфиденциальной рекомендации: «Тем, кто не хочет оказаться в глубокой... летающей тарелке, неукоснительно предлагается посетить пиццерию «Улётное Ублюдце» или шашлычную «Неровён час и горизонт не в Дали».
– Некоторым высказанная мысль покажется неприемлемой, – проворковала хозяйка, – но если найти драгоценное время и изволить каждой из вас призадуматься, то станет ясно, что мы выступаем против кумовства на сцене нашего полуфабрикатного театра «Порнокомедия». Напоминаю, пьеса на эту тему заказана драматургу Климу Годзиле-Становому, но он заблаговременно предостерёг, что она в первом прочтении потеряет невинность, если не учесть возрастающее влияние буфета в антрактах на успех пьесы у публики, выпрашывающей минуту молчания. Того же мнения придерживается наш музыкальный руководитель Володя Манускрипт, известный органам как Эмбрион. 
Клим мухой взлетел с засиженного им места, и отбросив фюрерскую пчёлку ниспадающую на лоб справа налево, проорал.
– Я не тщеславен, но не допущу, чтобы мной восторгались без  элементов преклонения! Требую, зрителей относиться к моей пьесе «Шорохи за спиной в сопровождении шаферона» с должным пиететом. Не деньги укрощают строптивых, а Шекспиры! Иногда я чувствую себя пилотом, застрявшим в воздушной пробке с выкопанной кем-то специально для меня воздушной ямой.
– Не допекайте трудящиеся элементы низкорослыми требованиями к жизни. Сядьте обратно ко мне на колени, Становой, и успокойтесь. Всё будет по-вашему. Соответствующие органы не обделят вас вниманием. Не забывайте, что траектория трассирующих слов соответствует падению нравов. Мне врезались в память обличительная фраза, героя вашей пьесы, которую он выдал путане Агриппине Коладе: «Чтобы оттудова не шло эхо, не гоже пользоваться органом подруги вместо переговорного устройства. Мне смеха и без вас, Клим, предостаточно, лучше расскажите о себе поподробнее, – успокоила новоявленного драматурга мадам и подбадривающе, рукой усаженной перстнями, скользнула вверх по внутренней стороне своего бедра и утрированно провела пальцами по губам.
Приводим дословный рассказ Клима Годзилы-Станового:
«Вообще-то я происхожу из старинного рода. Дедушка моего прадеда с трудом управлял лошадьми, женой и гальюном при гильотине во время Французской революции, ставшей двоюродной бабушкой Октябрьской революции. Так как на дворе стоит зима, хочу сказать несколько тёплых слов в адрес костей предков моих, захороненных на Востряковском кладбище.
Прабабушка Евпроксинья, всегда аккуратно выбритая, нарумяненная, в сафьяновых серёжках и в розовом фельдиперсовом чулке, державшемся на честном слове и французском национальном ордене Подвязки (вторая нога оставалась голой при всех жизненных обстоятельствах), несла на себе заботы по дому, практически занимая «стул» министра внутренних не у дел. Стоит ли удивляться, что её характер наиболее ярко проявлялся в критические минуты горячих точек при кипении. Дед прадеда Мордехай Второй, привыкший жить на широкую ногу своего отца, страдавшего слоновой болезнью, занимал круговую оборону, полностью поглощённый бабкиным разоружением (кастрюли, сковородки, столовые ножи и «ножищи»), потому что был чрезвычайно прост в обхождении луж и гувернанток в своём кабинете, отделанном стоеросовой дубиной.
Мордехай не был столпом смекалистых обмылков общества, и дальше подпорок его претензии не шли. Далёкий от самосожжения он сгорал от нетерпения с женщинами. В подпитом виде (тогда ещё престольные праздники не упраздняли) мой прадед в любую погоду придерживался хорошего фаэтона, в то время как прабабка Евпроксинья – вогнутое воплощение самой невинности, гладя его лошадиную морду, не вязала лыка в беседе с собачкой Бренди на её родном языке. Это упрощало их неоднозначный подход к сахарной косточке, упрочив попозиции в поселковом совете.
 От современников моего предка отличали изысканные за углом манеры, и он не делал из этого никакой тайны, кроме одной – старик пописывал незаконнорожденные статьи в газетёнку «Опричник боевой службы». С похмелья Мордя (ласковое наименование женой) занимал видное положение на насесте и теснил петухов в очереди за посиневшими курами, выбросившимися из-под прилавка из-за непристойных экологических условий. Весь курятник повторял его крылатое выражение: «Я не знаю где у курицы расположено чувство достоинства, но уверен что ниже него только ноги». Гений Мордехая не уступал Нострадамовскому, когда он предсказал, что его правнук будет изучать астрологию по «Фабрике звёзд».
Зажигательная улыбка, от которой вполне можно было прикурить, озарила будничную будку драматурга Станового. Он вспомнил, эрудированную Агриппину. При большом жевании она могла всех заткнуть за пояс целомудрия, который незаслуженно навесила на неё недружелюбно настроенная местная пресса».
 – Но позволю себе напомнить вам, – продолжила мадам, – что нельзя не считаться с опытом Марика, неопределённое время работавшего без сменщика на женском конвейере, – в прошлом почётного спермодонора, или учитывая его древность – спермодонта, прошедшего тернистый путь от пелёнок до подгузников с пересадками на этапах следования к глубокомысленным заключениям на разные сроки. Для М.М. этот процесс самоопустошения на благо нуждающихся и страждущих имеет такое же давлеющее значение, как для писателя Амброзия Садюги его рукопись «Внедрение Старого во всё, что нехорошо лежит». Замечу, когда наш  многоунаваживаемый друг под вымышленным именем ПарОМОН Зацепа просил милостыню под ценные бумаги на Пятой авеню, которые он в присутствии свидетелей скрепил горячим поцелуем (скрепок не было), остался  с рукой, протянутой тенью к наружным карманам прохожих. Тогда он ещё единовременно жил с высокоподставленной ему русалкой, известной в болотных кругах под кличкой Ундина. Основываясь на опыте пережитых им друзей, и собственноручно общаясь с гибкими станами блудниц, Марик ощущал себя надёжным пристанищем эротизма во всём его обличии.

С детства удостоенный
самоидентичности
я страдал расстроенный
раздвоеньем личности.

Быт мой неустроен,
взбалмошен и лих,
череп не раскроен,
но люблю двоих.

Проблему составили,
думаю серьёзно,
оба полушария
страждущего мозга.

Пребываешь в царстве дрём,
совесть говорит,
функции разделены в нём
ровно на двоих.

В извращённом социуме
ноги словно ватные,
погружён в эмоции
сверхнеадекватные.

Целостность украдена,
разрываюсь гадостно
меж хозяйкой вагиной
и соседом – анусом.

И слова-то веские –
полная свобода.
Она – явно женская.
Он – мужского рода.

В мире незалежности,
катаклизмов, воин
мне всегда в промежностях
как-то неспокойно.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #208)