На поэтическое эссе Левона Осепяна о Пиросмани

отзыв на поэтическое эссе Левона Осепяна «Картины, писанные маслом по чёрной клеёнке»)
   
  … На моём письменном столе всегда лежит чья-то подаренная автором книга. Вот и сейчас – книга Левона Осепяна «Как я однажды чуть не затопил Венецию». Левон подарил мне её на литературном фестивале «Петроглиф». Самым ярким и неожиданным для меня стала эссе-поэма из этой книги «Картины, писанные маслом по чёрной клеёнке». Поразило то, как изящно и светло  автор написал о сложнейшей жизни грузинского художника Нико Пиросмани.
    Сам образ «чёрной клеёнки» представляется мне как мучительный жизненный пласт великого художника. Но художник тем и велик, что каждым днём своей жизни мазками ярких красок закрашивает чёрный цвет, насыщая его образами, как бы  насмехающимися над самим понятием изначальной «черноты».  Удивляет, что Левон, как бы ненароком с первых строк своего поэтического эссе отделяет читателя от напластования трагизма. Он как бы вводит его в поток иного осознания, берёт иной смысловой ракурс и в тон самому Пиросмани лёгкими мазками  красок высветляет и боль и глубину этой боли… Но почему-то легко… Наверно потому, что сам Пиросмани воспринимал свою судьбу без болезненного надрыва. Это ощущается с первых строк произведения Левона Осепяна:

 «Пролог (или эпилог)
   Это утро Пиросмани не помнил, как, впрочем, и многие предыдущие.»

У меня тут же возникает мысль, что само течение беспросветного для художника было не важно. Почему беспросветного? Конечно, это с точки зрения обывательского мышления. Но Левон Осепян как истинный художник даёт мне понять эту беспросветность простым словосочетанием «лежащего на лохмотьях».

   « Когда Арчил, сосед-сапожник, отворил дверь в каморку, он увидел Нико, лежащего на лохмотьях под самой лестницей, и спросил:
        - Что ты делаешь, Нико? Вставай, дорогой! Праздник на улице!»

О том, что это был за праздник, я узнаю из отдельной главы под названием «Пиросмани». Это была Пасха! А дальше, как вдох и выдох:

       «Пиросмани с трудом открыл веки, не человека увидел – пятно.
       Сказал:
       - Умираю…
      Просто сказал и умер.»

«Пятно» я воспринимаю как изначальное зарождение будущей картины. Оно возникает из случайно брошенного на  «чёрную клеёнку» светлого взгляда. Именно в нём, «пятне», изначально таится могучий поток жизнеутверждающей кисти Пиросмани. С «пятна» начинается жизнь. «Пятно» - и есть  основной акцент – завершение. Будь это «Дворник», «Натюрморт», или «Медведь в лунном свете»… или череда бесконечно насмешливых улыбок над всем выпукло гротескном и даже над самим понятием - «примитивизм». Примитивизм как направление в живописи, но не как сама живопись и не как сама жизнь.

   Упорство, безграничную страсть художника к самовыражению даже сквозь голодное и нищенское существование Левон Осепян даёт ощутить так, будто бросает читателю пригоршни света. В своём литературном произведении он как бы перевоплощает «примитивизм» в «импрессио»:

«Начался дождь.
И негде было укрыться.
Достал тогда из-за пазухи свёрток.
Развернул… Большой ломоть  хлеба и брынзы кусочек.
Молча и неторопливо съел.
А дождь лил и лил. Промок до нитки Нико. Посмотрел в небо.
Подставил руки под струи дождя. Вздохнул глубоко…
И опять за работу.»

      … Это уже экзистенция: «счастлив потоком того, во что верю».  И я, читатель, как никогда, начинаю верить, что нет в жизни ничего важнее, чем живописать свою картину мира. Своим трудом в искусстве. Трудом, а не упованием на судьбу. И назначение каждого человека, от вдоха до выдоха –закрашивать  «чёрную клеёнку» своей судьбы до проявления смешливой радуги, летящей из неподавляемой души.
     Левон Осепян всё это знает, и потому через стилистику боли с ювелирной точностью огранил бьющий из глубины неведомого  -  СВЕТ.