Письмо цветаевой

ПИСЬМО ЦВЕТАЕВОЙ
Нина Живанчевич

Ах Марина, вот время наше и наступило.
Ты по ночам ко мне приходишь,
Когда сижу одна я с бокалом вина;
Ключа от двери тебе не надо -
Открыта настежь
В сокровенную душу мою.
Обоих нас покинули матери,
Любили обе мы стихи и детей,
Париж и нищету презирали,
Всегда в одном и том же ходили платье,
Полиции сторонились и хозяев домов...
Голубоглазы мы обе, любили с тобой мужиков,
Жить не умея с одним...
Ах, я почти забыла: отцы ведь наши тоже
Одним и тем же занимались делом -
Искусство влекло их, музей...
И всё же вчера разозлилась,
Когда окликнули вдруг меня: «Марина!»...
Нет, не настолько я важна иль интересна,
Чтоб ежедневно Берии отчёты посылать...
Узнав, что ты повесилась, была я очень зла!
Какое мужество, какое наказанье, какая ложь,
Поэзии твоя измена...
Марина, видишь – я почти ребёнок,
О тебе и о жизни не знаю почти ничего.

(Чарльз Симик перевёл с сербского на английский.)
November 2, 2009
Мой черновой перевод: 20 января 2017 года

LETTER TO TSVETAEVA
Nina Zivancevic

Ah, now our time has come, Marina.
You visit me at night while I sit alone
with a glass of wine in hand—
you who do not need a key—
for you the most secret door of my room
is always open:
abandoned by our mothers,
we both loved children and poetry,
and hated Paris and poverty,
wearing the one and only dirty dress,
we kept clear of landlords and cops.
We both had blue eyes, many lovers,
and the incapacity to live with anyone.
Ah, I almost forgot: our fathers, too,
had similar jobs—they occupied themselves
with museums and art . . .
Still, I got angry yesterday
when someone called me Marina . . .
I’m neither important nor odd enough
to send daily reports to Beria . . .
How furious I was that you hanged yourself!
What courage, what a double cross, what a lie,
what a betrayal of poetry . . .
Marina, I’m a child as you can see,
about you and life I really know nothing.

(Translated, from the Serbian, by Charles Simic.)