Пролог. И эпилог?

За тех кто был, кто есть, возможно будет,
За всех, которые по нраву приходились, которых бездушно красоту срывал, которые теряли стук отсчета и самое драгое - душу,
За всех, покаялся, и до сих пор, молюсь, в кресте неся, обретенной верой и ликами святых с икон, в глубинах непросветленной до конца, своей, душе-пещере, заботливо всех вас храню и чту, как бессмертную святыню.
За всех Вас, торжественно серебряный свой чан,  налитой до краёв стихами, прозой, вздымаю, как Грааль, вобравший кровь Христа, до последней, изопью!
Распрями себя же на куски, вопросами,  раздумьями глодаем - почему дважды точки, моего конца, в подальшее многоточие обращали? Воздушный Меркурианец, лишенный воздуха, стихии в кое и рожден, случайно? Совпадение? Знак судьбы? Также и с любовью... Не стать ли точкой на горизонте, оставит ли девятимиллиметровую в твоем четырехтактном, успею ли последний дать концерт, или он станет, для меня, прощальным, бесконечным? Многоточия. Удел, по меньшей, мечтаний, по большей, творения и созидания.
Блаженная Мэмория!
Лишь тебе подвластно, из разразненности, из самых дальних уголков заплесневелого, поросшего мхом рассудка, единство монолитное собрать.
В монархическом царстве рассудка, пир, на нем собрались все тени прошлого, настоящего видки, посланники судьбы грядущей. Какой спросите повод? Подождите, давайте все поочередно, все не в шутку!
Свою медовую улыбку сквозь соль и горечь слез незримых исчерпать, из малахитовых глазниц,  наполовину, в ваши, с лихвой наполнить упоением плоти ваши естества, запечатать день - букет небесных чар в воображении сердца, ночь - ряженая свадебной фатой, союз - безбрачье новобрачных, прошедших таинство крови пролитой под слезы неба, то ли счастья, то ли…Вот, любимые, как повод? Заручить всех Вас хочу, чтобы тот день обруку с ночью, никем не был забыт. Во мне, он и она, во самых, стволовых.
Меры клубов смоли дорожной, сотни перекрестков ведьмовских, тыщи змеиных улок, немерено лопастей движений именных, все устремлены в Миносов лабиринт, таящий адский рай, отверженно любимый. Злые боги, шутя-играя, создавали, отчленяя-разделяя биение сердца, вздох души, чтобы зверье, наверняка, свое узнало, испытывая, друг друга зацепив клыками.
Исчерпаны бури веселья в узких стенах, нарядно украшены низы багровыми реками тог, туник, пенул, лацерн, вытекающих из не сердцевины, в проход, тривиально.
Размышляю. Чан переполнен и выкипает стекающи-больными, загустевши-вспухшими, мыслями вязкими и гремучими.
Священное Чудовище, выл, богохульничал, разуверовав, а мне Небеса, из недр Стиксовых, Красоты, обжигающе-пекловы, пред которой разверзлось царство Аидово, выводя и велено: люби пылко, пожизненно!
Небеса щедры, не нарадуясь, потирают ладони, довольны, а под Вами, в пропасти каменной, тельце измучено-одичавшее, вымерло.
Задумались: надобно ему, чтоб не догадалась, наваять оболочку иного, мужа истинного, кладущего чёрное поверх листа белого.
Подсматривали, даже не чрез двери спаленные, как ходуном ходило, одеяло ватное, перекрестили, и запахло жареным: грива паленная вздымилась, оскал надвинулся и потекла по ложу и горнице, кровь пламенная.
И до утра, в ужасе, метался мыслями, любил на стыке охов и криков, заполощенный стан сердечный, суррогатом винным.
И уверовал, что чудеса, Небесные, ковром звездным свисали, что боль, каждодневно-множимая, Вами ниспослана, как пытка Прометеева, в судейскую цепь прикованная.
Рот сцепив, звука не выроню, ведь уста искусанны да опалимы, ее пламенем. Вздернут, четвертован и сожжен, заживо, окаянной, что  любимой навеки стала. Небеса праведные, сами видите, сызнова, меры клубов смоли дорожной, сотни перекрестков ведьмовских, тыщи змеиных улок, немерено лопастей движений именных, все устремлены в Миносов лабиринт, таящий адский рай, отверженно любимый.
И голубое-лазурное, затянулось в дымах забывающих, и облака в лохмотья ободранные облачившись, явились бурлаками.
Милая, может сложим оружия дней тех жутких и кровавых от штыков лезвий? И останемся, только ты и я. А за морем, будешь мне отдана, ведь желанна, а ты, улыбку в ответ в медовые губы вложишь, а я, имя твое в четырехтактном зашрамирую.
Венцом лавровым или Святой Еленой - равно, царь кандалов или вселенной царь - несомненно, царь, величавый и грозный, ведь тобою, от того и любимый!
Тем, кто забыл, голубое-лазурное, тем, кто ощетинился, от северных ветров, окончательно в зверье впадая, быть может, это зарево любви последней, во мире.
Воспрянут любовью жизненной, открыт миру новым витком - с кистью, холстом, бумаги листом, оставив забытому прошлому пережит'ые страдания снов, творю в яви правью просветленную магию слов.