Два аиста

А ушла гитара из двора. Жаль. То, бывало, идёшь: там многострадальную "Шизгару" мучают, "квадрат"; там – "Тридцать три весёлых хулигана Оленьку поймали у фонтана...", – гогот, с оглядкой... а там: "Н-но... парус! Па-ар-р-рвали парус!!!"
Высоцкий Владимир царил в юности моей безраздельно, и ещё долго после, как демон, как подлинный четырёхрукий Аполлон-тетрахейр, являясь в битвах и за столом, и в одиночество привнося шумное многоцветие – жизни.
В песне Окуджавы, посвящённой Владимиру Семёновичу, есть поэтический образ: два аиста, чёрный и белый. "Белый аист московский на белое небо взлетел... Чёрный аист московский на чёрную землю спустился..." Мне кажется, Высоцкий – это как Моцарт и Сальери. МузЫку жизни разъял, как труп, везде заглянул, всё проник холоднокровно, всех нас наизнаночку – шарах, вывернул... смотри, царь природы – кто ты есть... Поверх нестроения нашего высоко прошёл, верхним голосом вывел и то, чего в трупе нет и не может быть, а только в живом и горячем, всегда на краю, всегда – как в последний раз, как в бой. Не зря же лучшие, на мой взгляд, поэтически самые точные вещи Высоцкого – они о войне. "Здесь раньше вставала земля на дыбы, а нынче – гранитные плиты. Здесь нет ни одной персональной судьбы – все судьбы в единую слиты." Здесь то высокое, сверхчеловеческое, на краю явное, а в "золотой середине" затёртое одинаковостью шинельного ряда, выражено с нечеловеческой силой и точностью. Уже за это Высоцкий заслужил память. Он её никогда и не терял. Несмотря на всё, что было "при", и всё, что стало "после"...
"Прожил, как песню спел, а спел плохо. Жалко – песня-то была хорошая." С жарой этой да с чемпионатом, как-то потерялись, незаметно прошли две негромкие даты: Высоцкий и Шукшин. Два певца, два правдоискателя. Правда – это не совпадение с каким-то, невесть кем придуманным, законом или правилом, образцом жизненного поведения. Правда – это рытвины и буераки, шишки набитые, зубы выбитые себе и другим, пока гоняешься за будущей женой, как Гарун за быстрой ланью, чтобы в итоговом прыжке броситься на круп – и... вонзить. И на свадебном пиру, облагороженную в белом, увидав, закричать-заплакать... не та! Это, братцы мои, не правда, это – полуправды. Правда настоящая одна, и сметливый русский народ давно понял, что это за птица и почему её нет как нет на земле. "Бог правду знает, да не скоро скажет". Вот так-то. Правда в русском понимании всегда единична, всегда конечна, и после объявления правды уже больше ничего не предвидится. Сплошная эсхатология. Бог знает, Бог и объявит. Когда явится в последний день, тот, который обратит века в пепел. А другой правды нет. Такое понимание, с одной стороны, демонстрирует величайшую нравственную силу и высоту наших устремлений, с другой же – служит оправданием нашей вечной склонности к обману, ордынской хитрости и всяческим подлянкам, не перестающим удивлять более прагматичных иностранцев. Два аиста... "Что же ты, зараза, бровь себе подбрила..." Да... "Прости за комедию-то. Прости великодушно."


2 августа 2018 г.