Пыльный месяц Нисан

   "В жизни все встречается дважды,
    Но в виде драмы - только однажды.
    А во второй, насмешки вроде бы
    В виде пародии, только пародии."

   
Когда эта история немного подзабылась, постепенно перетекла в прошлое, покрылась романтической дымкой, когда боль и унижение стали совсем не такими острыми, Она решила, что попала в это неловкое положение из-за своей слишком уж неумеренной любви к рускому языку. Ну и русской литературе, соотBетственно, тоже.

   Набоков...Как она любила сцену узнавания в Лолите, ту самую сцену, где Гумберт, выходя в сад, с замиранием сердца узнает в загорающей девочке свою умершую любовь ! Ступени его чувств наслаивались на старые дощатые ступени старого дощатого дома, и не было предела густому летнему мареву разгорающегося восторга, и Она видела как будто своими глазами и эту девочку, и этот сад, и эти лилии, дивные, дивные... Могла ли она представить себя на его месте?!...Ей даже в голову никогда это не приходило! И между тем...

   Запах тех самых лилий исподволь начинал просачиваться и в ее судьбу, но Она ничего не замечала в своей слепоте, свойственной тем, кто утверждает, что неисповедимы пути Божии. Она-то такой не была никогда. Она всегда знала, что ничего никогда не обрушивается на нашу голову с бухты-барахты. Запах, предчувствие трагедии или счастья начинает витать в воздухе задолго до того, как что-либо произойдет.

   Оправдаем Ее. Ей просто было некогда. В ее жизни только что завершился важный этап - переезд на новую квартиру. Но...Беспокойный читатель слишком резво погоняет свое воображение...Начнем с начала...

    После того, как ей посчастливилось прочитать Мастера и Маргариту, апрель стал для нее - месяц Нисан. Беспокойный и пыльный месяц Нисан, полный одиночества, ветра, пыли и желтых цветов. Тревожное ожидание...Чего? Любви? Нового, удивительного чувства, позволящего стряхнуть с души слой пыли, накопившейся за зиму?

    Зима, как известно, самое несексуальное время года. Зима, с ее тревогами, дождями и тоской, кончилась наконец. Новая квартира сияла свежепоклееными стенами, улыбалась чистыми окнами, и особый запах не набитого еще всякой ерундой пространства воодушевлял и пьянил. Все было новое. Надоевшее старье, как и надоевшие воспоминания, и несбывшиеся надежды, осколки мечты и неудавшейся семейной жизни, больше не мозолили глаза. Новоселье все-таки большой праздник ! Место было расчищено. Оставалось заполнить его. Только чем? Ну, свято место пусто не бывает.

    Солнечный полдень заливал светом новую квартиру. Она сидела на диване, почти в самом углу комнаты, и неспешно размышляла, чему посвятить наползающие пронизанные солнцем часы. Все казалось заманчивым, даже разборка шкафов, и одновременно ничем не хотелось заниматься. Хотелось просто сидеть так и наслаждаться чистотой, пустотой и покоем. Почему нет? Не слишком ли редко мы сидим просто так, погрузившись в вязкий поток времени и растворяясь в нем?

    Телефон...Классический прием во всех романах... И в жизни... Звонила старая знакомая, просила помочь пообщаться с рабочим, нанятым для ремонта недавно купленной развалюхи, гордо и беспричинно именуемой домом, с рабочим, приехавшим из соседней страны специально для этой важной миссии.. Ну что ж... Свидание через час, за Ней заедут. Вот и заполнится необычный сияющий полдень, пусть даже и не делами в новой квартире. В конце концов, отвлечься тоже не мешает.

  Новые джинсы ладно сидят на стройной фигуре, в зеркале отражается молодое вдохновенное лицо, в воздухе кружатся видные в солнечном луче пылинки. Лад, лад...Лад в душе, и в окружающей вселенной - тоже лад, солнце, простор. Покрутилась перед зеркалом и наполнила гулкую лестницу стуком твердых каблучков. Вниз, вниз, вперед. Поехали.

   Встреча была назначена на съезде с дороги возле водонапорной башни. Они приехали одновременно. Вышли из машины, чтобы обменяться приветствиями и договориться, как ехать дальше. Все, что запомнилось ей - солнце, солнце, пыль, теплый ветерок. Была какая-то дорога, какие-то машины, какие-то люди...Все померкло, все смазалось перед явлением...

    Он вылез из длинной, серой, какой-то безликой машины и неловко встал посреди дороги. Та самая картина из Набокова невольно замаячила в памяти. Или нет? Что там могло замаячить, когда перехватило дыхание и невозможно больше стало дышать этой теплой пылью с запахом желтых цветов? Бессмертная минута ляпнулась, как чернильная клякса на чистый лист бумаги, часы замерли и пошли в другом направлении, песок в песочных часах зашуршал насмешливо.

    Он был высокий и очень худой. "Это было то же дитя..." Тот же рост, то же размер ноги, который Она сразу же безошибочно определила на глаз. Все ее мужчины были ростом 187 сантиметров и имели 45ый размер ноги. Это были ЕЕ рост и размер, они не могли быть другими. Черные волосы косой челкой падали на глаза. И глаза эти были такими же самыми, как те, родные, не виденные много лет, слишком много бесконечных лет, ставших более непреодолимым барьером, чем граница. Только они были ровно карими, а не вишневыми, в затейливых дырочках. То же худое, даже изможденное лицо.

    Ей так странно было, что нужно приблизиться к нему, заговорить. Он-то ничего не понял ! Он ведь совсем другой человек ! Откуда ему знать, что Он - просто слепок с Ее бессмертной любви? Ох, как Он был хорош!...Ее жадный, вдруг ставший зорким глаз мгновенно и целиком вобрал в себя это новое удивительное существо, с его осанкой, шириной плеч, оттенком волос, деталями одежды, руками, ботинками. Мир задрожал зыбким маревом. Когда-то давно Она уже пережила подобный сбой в пространстве, но он снова поразил Ее.

    Трудно было потом вспомнить в подробностях, как прошла дорога до дома подруги. то была милосердная пауза, за время котрой Ей удалось немного отдышаться. Ее мало волновало, какое было у нее лицо, как посмотрят на нее знакомые. Перед глазами расстилалась дорога и как будто качались серые водоросли. Приехав на участок, они наконец худо-бедно познакомились. Все это казалось Ей насмешкой, театром, как будто хорошо знакомый человек предложил глупую игру, и ей не хватает духу отказаться.

    Какое знакомство ! Она его прекрасно знает ! Даже больше, чем прекрасно ! Какая глупость ! Так и подмывало сказать - да брось, ну зачем мне усваивать эту ненастоящую информацию? Из-за всего этого Она очень плохо его слушала. Ей было трудно сосредоточиться. Хотелось броситься к нему на шею, завизжать, заплакать, засмеяться, намочить слезами его футболку, его лицо, засыпать вопросами, как да что, о семье, об общих знакомых. Иллюзия была полной. Из последних сил она сдерживалась, отвечала невпопад, не отводя глаз от мужественного лица, от ямочки на подбородке, так хорошо ей знакомой, так часто осыпаемой поцелуями.

    Остаток дня оказался скомканным. Они вернулись в город. Она до неприличия долго сидела у подруги, вклиниваясь в разговор и не отводя глаз от ожившего привидения. Сидела так долго и навязчиво, мучаясь от собственной, совсем не свойственной ей навязчивости, что в конце концов подруга бесцеремонно выставила ее вон, так как речь начинала заходить о деньгах. Кажется, она на прощание, не помня себя, ухитрилась всунуть ему свой номер телефона, потому что история получила продолжение.

     Он позвонил ей в тот же вечер. Конечно, от него не скрылось необычное пристальное внимание, с которым она вглядывалась в его лицо, но он приписал его действию своей броской внешности. Они говорили по-русски. Русский не был его родным языком, но он был спасением для него в этой чужой стране, где все было таким непривычным, даже еще более непривычным, чем на новой Родине.

    У них нашлось много общего. Институт одного и того же профиля, правда законченный в разных городах, небольшая разница в возрасте, день Рождения почти в один день с разницей в несколько часов. И язык, который вдруг показался таким уютным. Он пришел, и позвонил в дверь, и поднялся, и кажется, они пили чай. Они говорили и говорили и не могли наговориться. Они пили чай. Он показал ей, как можно не капать на стол, закручивая ниточку вокруг пакетика и этим выжимая его в чашку. От этого нехитрого действия в ее глазах показались слезы, что немного удивило его.

   В большой комнате, которая служила гостиной и столовой, обнаружился книжный шкаф, набитый русскими книгами, и они некоторое время провели на корточках возле полок, изучая неслыханное книжное богатство. Выяснилось, что они оба обожают читать, и Он уже предвкушал, какие книги попросит у нее, и Она уже предвкушала, какими книгами Она угостит Его в первую очередь.

    Такой огромный, сияющий, странный день плавно завершался, осыпая все вокруг пыльцой нежности. Она очень устала. Ничего не произошло между ними в тот вечер, и расставание прошло почти незаметно. Они стали встречаться, нечасто, ненавязчиво.

    Он работал, строил дом у подруги, в Богом забытой деревеньке на краю света. Изредка Он приезжал к ней, они пили чай и обменивали уже прочитанные книги на новые. Книги, побывавшие в его руках, в его постели, источали электричество. Они курили на балконе, вернее, курил Он, всегда красные крепкие Мальборо, а она вдыхала дым и не спускала с него глаз. Со временем Она убедила себя, что это все-таки другой человек, но ее пристальный взгляд и блестящие от слез глаза настораживали Его.

    Он говорил, что спешно покинул разоренную страну, нашел пристанище у замужней подруги сестры и тяготится тем, что навязался этому милому гостеприимному семейству. Говорил, что совсем один и что устал от одиночества. Вспоминал детство, родителей, братьев. Это было так понятно, так хорошо и так шло к его печальному образу.

   На четвертое посещение Он пожаловался, что страшно устал и нет сил рулить многие километры по темному шоссе. Она понимающе покивала и постелила ему в соседней комнате. Дверь закрылась. Свет немного погорел и погас. Провертевшись в кровати не один десяток минут, Она неожиданно заснула, а проснулась очень рано. Солнце только что встало, на дворе гремел птичий хор. Ей так хотелось посмотреть на него, убедиться, что это был не сон, что Он действительно здесь, что засосало под ложечкой.

   Тихо, тихо, не надевая тапок, Она отворила дверь в соседнюю комнату. Он спал тихо, совсем беззвучно, отвернувшись к стене. Тонкое одеяло не скрывало его худобы. На тумбочке возлежал мобильный телефон, убийственный в своем совершенстве. Вот как, мелькнула мысль. Мы предпочитаем только самое лучшее.

   Постояв и посмотрев на спящего, Она тихо вышла из комнаты. Когда Он проснулся, они попили чаю и погуляли по городу, сияющему утренней свежестью как улыбкой. Ниточка между ними натянулась до предела и мешала обоим, оба они понимали, что их отношения больше не смогут балансировать на этой нежной и неустойчивой точке, но в силу своего возраста они уже знали также, что будут сожалеть об этой чистоте, и одному Богу известно, как все сложится потом. На ней был розовый брючный костюм. Не совсем подходящая одежда для взрослой женщины, но она так подходила к этому прозрачному розовому утру и ее розовому настроению!

   На его джинсах сзади от кармана к боковому шву была пришита забавная ручка, и она пошутила, что если бы у него был ребенок, то ему было бы удобно за эту ручку держаться, чтобы идти рядом с папой. Грустно улыбаясь, Он посетовал, что у него нет детей, а если бы были, то ручка действительно оказалась бы кстати. Дни шли за днями, и когда однажды вечером раздался звонок в дверь, она так резко скатилась с кровати, на которой читала книгу, что больно рассекла спину об угол окна.

   - Алло? Кто там? - прошептала Она в интерфон внезапно пересохшими губами. - Свои, - ответил по-русски знакомый голос. Она почувствовала его улыбку и сама невольно заулыбалась. Привидение обретало кровь и плоть. С ним можно было разговаривать и пить чай. Ему можно было заглядывать в глаза, задирая голову, можно было любоваться его широкими плечами и ямочкой на подбородке, и падающими на лоб волосами, и даже смеяться его анекдотам. Призрак более не пугал ее накатывающими эмоциями. Он был теплым, живым, забавным и трогательным. От него пахло свежестью и сигаретами, причем оба этих запаха как-то уживались и даже давали неплохое сочетание. Он так славно маячил в дверном проеме, такой высокий, тонкий и как будто совсем не осознающий своей притягательности.

   Как всегда, неспешная беседа затянулась далеко за полночь. Уже почти привычно Он пожаловался на усталость и просительно улыбнулся. "Ну что с тобой делать?", - вздохнула Она, - " Ты можешь переночевать там же, где спал и раньше. Я ничего не меняла". Нежно сжимая новую книжку, Он торжественно удалился. Она тоже залезла в постель с книжкой, но ей не читалось. В соседней комнате горел свет.

    Она встала и подошла к его двери. Приоткрыла ее. Он лежал в постели и самозабвенно читал. На тумбочке горел ночник. "Так устал,- пожаловался Он, - что даже плохо вижу. Может, ты мне почитаешь? Книжка уж больно интересная". Она молча подошла и присела на край кровати. Много после Она поняла, что этот жест был излишним, что этого ни в ком случае не надо было делать. Поздно, поздно... Ей показалось, что Она разрезает ножницами Гордиев узел, что вот сейчас Она своими руками уничтожит что-то очень хорошее, и это сгинет в потоке времени и станет прошлым. Ей стало страшно.

    Его реакция была мгновенной. Он отложил книгу, точным движением быстро притянул Ее к себе и поцеловал. Ужас загипнотизировал ее так, что Она почти не отвечала ему. Поздно корчить из себя, подумала Она. Раньше надо было думать. Она попыталась отвлечься и наконец насладиться тем, что еще несколько минут назад казалось Ей невозможным счастьем.

    Она постепенно оттаивала от удивления и страха и изучала нежданно-негаданно свалившееся на нее богатство. Новоприобретенное богатство неожиданно проявило совсем не царскую настойчивость и решительно вдавило колено между ее сжатых колен. Запахло недобрым фарсом. Что-то было не так. Потом, когда они пытались повторить и улучшить, ничего не улучшалось. Но Он оставался собой, был так же очарователен, и это смягчило Ее.

    По прошествии нескольких дней происшедшее обрело нежную романтическую дымку, и ощущение неловкости стало не таким острым. Его не было довольно долго, так, что Она даже успела соскучиться. Одним из теплых перламутровых вечеров в начале мая Она рано легла в постель и задумчиво смотрела в окно, в котором медленно таяли сиреневые сумерки.

    Звонок прозвучал как всегда неожиданно. Не зажигая света, Она открыла ему дверь и недолго думая прижалась всем телом в тонкой ночной рубашке. Он пах свежестью и сигаретным дымом. Его красиво очерченные губы, почти не видные в сумерках, были нежными и настойчивыми. В этот раз не было ни чая, ни разговоров, ни книг. Пятясь задом, они добрались до комнаты и упали на его кровать. Видимо, эта дорога была ему более знакома, чем дорога в ее спальню.

   Весенняя гроза миновала быстро, но гром гремел так, что у нее заложило уши и перехватило дыхание. Так и чередовались эти дни, то с ним, то без него. Точка - тире, точка - тире. Один вечер запомнился тем, что они не смогли дойти до спальни и им пришлось разложить одеяло в гостиной на полу, и потом он сдувал ее волосы со ее же лба.

    Сумасшедшие бессонные ночи изматывали ее, и знакомые стали говорить, что у нее измученный вид. От недосыпания тонко кружилась голова. Пахло сиренью, которую Она без стеснения воровала в соседних садах и расставляла везде, где только могла. На всех столах из ваз свешивались жирные темно-фиолетовые, нежно-сиреневые и вовсе белые гроздья. Сладкий запах плавал по комнатам, витая вокруг его твердо очерченных губ и тонкого стремительного тела. Прямо жертвоприношение какое-то, думала Она, глядя на еще живые и уже умирающие цветы. Его красота и этот сладкий аромат смешивались и создавали впечатление чего-то недолговечного. Потом недолговечность стала приобретать черты постоянства.

    Она привыкла к его поцелуям, и его красота уже больше почти не пугала Ее. Ей даже иногда стало казаться, что так может быть всегда. Это было очень приятное чувство. Она стала часто забегать к подруге и через нее передавала Ему "Гуманитарную помощь" - пачку чая, несколько новых книг, испеченный пирог. В беседах под чай у нее как-то проскочило, что она была бы не прочь завести ребенка от нового знакомого, уж по крайней мере, этот ребенок получился бы очень красивым.

    Ничего особенного, но подруга вдруг остановила веселый щебет на полуслове, пронизала ее подозрительным и тяжелым взглядом, словно пограничник на паспортном контроле, выпучила глаза и свистящим шепотом произнесла : "Милая моя, да он женат ! " Она засмеялась, так уж глупо это прозвучало. -Не придумывай ерунды !, - сказала Она, отсмеявшись.

    -Ну какая ж ерунда ! Мой свекор был у них на прошлой неделе. Говорит, у них большой дом, двое детей, маленьких еще, как раз моим ровесники, а жена у него просто красавица. Разве он тебе о них не рассказывал? У родителей жены ресторан, они какие-то непростые там, они там все в этом ресторане работают, один он оказался не у дел, вот и строит дома.

   -Да ну брось! Сердце вдруг защемило так, что больно стало дышать. Она быстро свернула беседу, распрощалась и ушла домой. Несколько следующих дней прошли, как в тумане. Ощущение беды усиливалось, и тревога отпускала только время от времени. Она знала, что не сможет жить с закрытыми глазами. Она из тех натур, которым необходимо все выяснить и расставить точки над i. Она отдавала себе отчет, что навряд ли такая информация окажется уткой, и как только слово будет произнесено, придется прощаться, но все равно надеялась, неизвестно на что.

   Первым ее побуждением было не отвечать на звонок в дверь, но Она пересилила себя и ответила. Очень скоро Он заполнил собой маленькую прихожую, привычную к темноте и тишине. В зеркале с наклеенными на белую рамку ракушками поплыло его смутное тревожное отражение. Она жестом пригласила его в комнату, усадила в кресло, сама устроилась в кресле напротив. После нескольких минут спотыкающегося разговора наступила тишина. - N сказала мне, что ты женат. Это правда?, -спросила Она сдавленным голосом.

   Он дернулся в кресле, как от удара током, и его лицо приняло новое, еще незнакомое Ей выражение. - Да-а-а-а..., - с интонацией гомосексуалиста пропел Он, закидывая ногу на ногу, - а что? После того, как мы переспали, я должен на тебе жениться? Кто тебе сказал, что я хочу жениться? - Не знаю, - растерянно сказала Она. - Вроде бы когда-то порядочные люди именно так и поступали с дамами. Но меня волнует не это, а то, как это тебя угораздило про собственных детей сказать, что их и вовсе нет на свете?

   Выражение его лица снова изменилось. - Мы живем в одном доме, но я не люблю ее. Раньше - любил, а теперь..., - красивая рука описала размытый полукруг. - Между нами ничего нет, уже давно. - Да уж...Наверно поэтому твоему младшему ребенку от силы исполнился год? -... - Наверное ты понимаешь, что после всего этого ты не сможешь больше здесь оставаться?, - сказала Она и тяжело поднялась с кресла.

   -Понимаю, - спокойно откликнулся Он и тоже поднялся. В полутемной прихожей они оказались совсем рядом и Он полуобнял ее за плечи. - Больно тебе?, - с неожиданно теплой интонацией спросил Он. - Пока я еще ничего не чувствую, - выдохнула Она. - Потом будет больно, я знаю, а пока - нет. Даже странно. - Я поцелую тебя на прощание, - прошептал Он. - Ты ведь не откажешь мне в этом? Они прикоснулись друг к другу и этот последний поцелуй пах осенними листьями. Так странно, что больше это не повторится, подумала Она. Никогда.

   Она не заметила, что Он уже отпустил ее. Тихо щелкнула входная дверь. Внезапная волна злобы вынесла ее на лестничную площадку. - Эй! , крикнула Она, - ты не имеешь права работать без лицензии! Донести на вашу шайку в полицию - как нечего делать! - Отлично!, - донеслось снизу. - Завтра жду с полицией!

    Прошло несколько лет. Она порвала всякие отношения с приятельницей. В скором времени дом был готов, и приятельница вместе со своим все прибывающим семейством перебралась в него и покинула город.

    Она стала старше, умнее, осторожнее, суше. Она больше не носила розовое. В Ее одежде стали преобладать серые и черные тона. " По кому, по чему ты носишь траур?", иногда спрашивала Она себя с невеселой усмешкой. Ответа не было, ей он был не нужен. Лето сменяло зиму, расцветали и отцветали желтые цветы, лиловая сирень свешивала через заборы свои тугие гроздья и исчезала, некоторые из апрельских дней были полны солнечной пустотой.

    В один из таких звонких свободных дней Она неторопливо прогуливалась по узкой улице в центре города, иногда без цели забредая в разные магазины. Солнце слепило глаза, и на теневой стороне улицы было прохладно, а на солнечной - жарко. Эту необычную парочку Она заметила еще издали. Высокий видный брюнет крутился на месте, периодически обращаясь к прохожим с каким-то вопросом, разводя руками, рядом с ним обреченно топтался коренастый блондин. Приблизившись, Она уловила русскую речь. - Вот чучмеки, блин! Никто по-английски не понимает и не говорит, ешкин кот! Вон щас эту дамочку спросим, может она нам чего скажет! Брюнет решительно пересек улицу и вырос перед ее носом.

   Excuse me! Sorry! , решительно начал он. - Where is the bank? Она подняла лицо. Темно-зеленые глаза смотрели на нее выжидательно. Блестящие темные волосы косо падали на лоб. Парень сверху вниз оглядел ее ладную фигурку.

   " Накося, выкуси! , - промелькнуло в голове. - Много вас тут ходит, обормотов. Я не такая дура, чтобы дважды наступать на одни и те же грабли! Великий и могучий, туды его в качель! А Набоков хорош на книжной полке ".

    - Straight on. Than you turn on the right after that white building. You'll see the large street with many banks : "Societe Generale", "LCL", "Fortis Bank", - старательно, тоненьким голоском, как ученица на экзамене, проговорила Она. На точеном лице красавца-брюнета проступило облегчение. - Слышь, Лех, - проорал он, - прямо и направо, там будут банки! Thank you!, - опомнился красавец.

    Она выдала ослепительную, прямо-таки американскую улыбку из 33 зубов. - You are welcome ! И, вскинув голову, легко застучала каблучками по плиткам тротуара.