prsia bozk

В фланелевой рубашке безработного бога, беззаботно поджигаю фуникулерные трубы, на распутье как блестящий Распутин, как вечно растущий распятый меховой мешок, ручной сын речки и пьяного трутня. Я твой никотиновый ангел, лижущий бронхи и невинные руки, невиданный ужас сквозь ванную совпадений и одинаковых судеб , простужен и твоей простуде служить навечно засужен.
Наши слуги - деревянные ложки и гора грязной немытой посуды, херувим жрущий с пола объедки, объекты любви что вместо сладостей втирают себе в нежные души половинки аспирина и активированный уголь. Секс на заточенной косе, в рваной флисовой юбке и вертеп мой свиреп, как черногорский мясник в слабом теле бьющий головой оземь и всуе ищущий ветер и дикую степь. Разморозил трупы чтобы еще раз разрезать брюха и разрешить умереть умерив истинную правду людям, которые называют себя нашими мужьями и судьями.
Ты моя святая вода и мой плотский хлеб, я твой вечный ночлег и теплый, пахнущий парным молоком, хлев. Я адепт секты свертывания крови и спермы от сладких растительных ласок, под твоими глазами синяки счастьем закрашу, и я ослеп от того что в моем животе грех беснуется, который даже серпом острым не вытащить.
И я не боюсь умереть, мертвый пушистый комочек, с душистыми лапами, ведь моя девочка-склеп, твои соски самый быстрый путь от грешной земли на колени к Всевышнему.
Все выше и выше.
Я тебя чувствую, я тебя слышу. Я жду осени чтобы тучи как цепи, чтобы тучи как дети на рассвете земли по волчьи скулили, обещали нам долгую свежую жизнь и отрывали головы мышьи, и бросались в наши рты, как коты которые гонялись за этими пышными дамами что голодают и в конвульсиях бросаются с крыши.
Мы не мертвы, мы еще дышим.