Мистерия для Маргариты -день рождения 2018

http://www.stihi.ru/2018/08/02/4423
ДЕНЬ этот в маленьком, увитом плющом домике из замшелого красного кирпича, начинался как обычно. Маргарита Николаевна стремительной легкокрылой птичкой порхала по комнатке, доводя до идеального блеска и без того замечательный порядок, тихохонько, чтоб не потревожить Мастера, работавшего в огромном старом кресле над громоздким хрупколистым фолиантом, напевая себе под нос нечто, напоминающее апрельскую капель и июльское утро одновременно. Вот она приостановилась посреди комнаты, скептически подбоченилась — надо ли? — и, по-матадорски взмахнув полотенцем, легонько толкнула пальчиком тяжелые створки, свинцовые переплеты стрельчатого окна. Полотенце пробежалось по мелким слюдяным окошечкам, в которых тотчас же с неправдоподобной яркостью заплясало белоснежное кипение вишневого сада. Маргарита радостно засмеялась, любуясь отражением расцветающей девятнадцатилетней красавицы, но, тотчас же прикрыла губы ладошкой, оглянулась, и кинулась к следующему окну, металлический переплет которого был настолько раскален воспаленным приморским солнцем, что, казалось — открой это окно — и по комнате прокатится иссушающее дыхание черного самума, но она-то знала, что волны ласковой средиземноморской «талассы» играют свои делъфиньи игры почти возле самого фундамента из тяжелых круглых валунов, поэтому смело развела створки обеими руками и замерла, закрыв глаза, вливая теплое прикосновение солнца всей кожей, глубоко вдыхая крутые горько-соленые запахи полосы прибоя. Возле третьего окна Маргарита капризно выпятила нижнюю губу, прикусила ее, зябко повела плечами — но все же высунулась почти до пояса в зыбкий серый туман и, быстро смахнув прилипший к слюдяному стеклышку корявый черно-бурый лист, нырнула обратно в комнату. За четвертым, заиндевелым окошком, в этот час была ночь — а кто ж ночью протирает окна? — поэтому Маргарита только вытаяла посреди белых джунглей на стекле глазок, чтоб взглянуть на скучно стынущую среди волнистых туч луну. Она прильнула к глазку, и — ! -- тут уж от громкого возгласа изумления удержаться ей не удалось: луна кипела!
 Мастер встревожено поднял голову в своем кресле, но спрашивать ему ничего не пришлось — в дверь постучали, потом послышался смех сдавленный и шум какой-то возни, веселый такой шум — наконец дверь открылась, и на пороге возник во всем блеске потертого кургузого клетчатого костюмчика — господин переводчик с иностранных языков Коровьев-Фагот! Он сделал шаг в комнату и туг же упал, споткнувшись об выкатившийся у него из-под ног черный шерстяной клубок. Клубок развернулся посреди комнаты в обыкновенного черного кота. Кот чихнул и церемонно вытер лапою усы.
 — Будьте здоровы, Бегемот! — кинулась с радостным смехом к гостям Маргарита.
 — Ну, вот, так и завсегда. . .— обиженно забурчал клетчатый, шаря по полу в поисках упавшего на ковер пенсне. — Просил же я Мессира посылать к дамам одного толстого Бегемотища...
 — Ой, что вы, дорогой Фагот! Я так рада вас видеть, — запротестовала Маргарита Николаевна, стала коленками на ковер и протянула Коровьеву пенсне.
 — Вы, королева, передо мной, на коленах?..— изумленно-испуганно запричитал тот.
 — Па-азволь-тэ прэдложит тэбэ руку! — церемониальным шагом подошел к ней Бегемот, но уже не кот, а стройный кавказец в полуопереточном обмундировании "грузинского князя".
 — Ах! — томно опустила ресницы Маргарита и, прикоснувшись к расшитой серебром перчатке, легко вскочила на ноги. — Какими ветрами к нам, князь, простите?..
 — Бек де Мот! — звякнул шпорами восточный красавец, упал на одно колено и припал усищами к ручке дамы.
 — Вот-вот... Чики-чирики, а дело, завсегда, мне одному... — продолжал бубнить Коровьев, охлопывая карманы тощего пиджачка. — Бумажка-от, записка-то — где-кось она? Опять за подкладку завалилась, што ли?
 — Добрый день, господин Коровьев, день добрый! — радушно произнес Мастер и, успокаивающе добавил: — Если не особо существенно Вы своими словами...
 — Нет! Существенно! — вскричал Фагот. Наконец вытащил из кармана мятый засаленный листок календаря с красной датой и, торжествуя, поднял его над головой: — Вот! С ДЕВЯТНАЦАТИЛЕТИЕМ Вас, значится, Маргарита Николаевна, и всех благ! Фу... Индо, взопрел...
 - Ах «сэтгот комильфо» Фахотс, прэ нон, трэз нонсэнс! С бухты-барахты — а где же суприс? — с французско-замоскворецким изяществом разочарованно протянул Бек де Мот.
 — Стол накроем в саду! — захлопала в ладоши Маргарита и выпорхнула за дверь. — Мастер, Мастер! Нет — вы только взгляните — что за чудо! — летел из сада ее восторженный голосок.
 - САМ прибудут...— значительно сообщил на ухо Мастеру господин Фагот,
 И грянул пир!
Невидимый оркестр вспенил лепестки цветущих вишен, сумасшедшей прелести вино заискрилось в высоких хрустальных фужерах, почерневшие доски дубового стола заскрипели под тяжестью лебедей и павлинов, устриц и кокосов, винограда и ананасов — да стоит ли перечислять все, что можно увидеть на столе у силы, тем более
 — нечистой? Один только перечень сыров, да не наименований сортов, а стран-производителей. Этого продукта, занял бы больше времени, чем потребовалось гостям и хозяину, дабы подойти к столу, за которым уже восседал Воланд. Азазелло широко осклабился за его спиной, Гелла хлопотала, поудобнее устраивая на деревянной скамеечке больную ногу Повелителя Тьмы, — Любезнейшая госпожа Маргарита Николаевна! — сусальным петушком пропел Коровьев. Все встали, взяли бокалы. Маргарита, возбужденно дыша, как бы случайно, мимоходом, прижалась к плечу Мастера. — Э-ус... от имени и по поручению кхс.. .— Коровьев поперхнулся и отпил глоток вина. Волаид шевельнул бровью удивленно. Раздался звон бьющегося хрусталя и гомерический хохот Бегемота, показывающего пальцем на прислоненный к стулу фагот, возникший на том месте, где только что стоял г-н Коровьев.
 — Позвольте Бегемоту, Мессир? —изогнулась над столом лебединой шеей Гелла. Воланд кивнул, с некоторым еще раздражением и Гелла слегка укоротив шею, свысока оглядела стол и плавно наклонила голову: — Просим вас, Беге мот...
 — Самая прекрасная обезьяна, — сказал Гераклит, — безобразна по сравнению с родом людей. Самая прекрасная женщина — это говорю я, Бегемот! — не подлежит и сравнению с Вами, виновницей нашего сегодняшнего торжества! Виват абсолютной Красоте Вечной Юности! Виват!! Виват!!! Гости заулыбались, Маргарита Николаевна порозовела от смущения, Мастер поклонился и поднес к губам вино, но из-под стола раздалось, словно кто-то скреб ногтем по фаготу:
 — Виват Непреходящему Абсолюту... Виват вовремя умершему, дабы открыть дорогу беспредельному росту своего внутреннего «эго» — будь то красота души, или тела!
 Воланд хмыкнул. За столом появился Коровьев. Все вышили.
 — Благодарю, я так рада...— Маргарита запнулась и беспомощно повернулась к Мастеру, повела рукой неопределенно — и он пришел на помощь:
 — Господа наши, дорогие гости, благодарим вас за этот неожиданный праздник, который, будь он даже традиционным, вряд ли доставил бы нам с Маргаритой меньшее, большее ли — наслаждение...— Мастер понимал, что говорит что-то не то, что звучит его спич вроде как «дорогие хозяева, а не надоели ли вам гости?» — но... И тут Бегемот, сглаживая возникшую шероховатость, заорал: - «Мессир! Какова идея — традиционное девятнадцатилетние Маргариты Николаевны!?» — однако никто даже не улыбнулся.
Тем не менее, Мастер благодарно взглянул на Бегемота и, слегка склонив голову в направлении Воланда, смял речь следующим образом: — Как вам будет угодно, Господа, всегда рады. А по дополнению господина Коровьева — оно справедливо, спасибо... Виват!
 Воланд благосклонно кивнул, и все выпили и разбили бокалы оземь, и зашумели, заплескали вновь шампанским, заугощались закусками. Коровьев и Азазелло набросившись на главное украшение стола - торт с павлином - наперебой предлагая имениннице лучшие кусочки, но хитрый кот Бегемот и тут успел:
 — Вы позволите, Мастер? — галантно осведомился он и, словно грациозная птица взмахнула черным крылом его бурки и белым крылом воздушного шлейфа Маргаригы, под томительную венскую мелодию.
 — Не свежо ли Вашей ноге здесь, Мессир? — озабоченно спросила Гелла. — Может быть, соизволите послать к Абадонне, за квартой свежей крови?
 — Нет. Мы пройдем о Мастером к камину, и там я подарю ему свой подарок. Если не ошибаюсь, дорогой Мастер, "Игру в бисер" придумали на Земле несколько позже Вашего отбытия сюда?
 — Вы, разумеется, никогда не ошибаетесь, — поднялся Мастер из-за стола вслед за Воландом. Они шли, а черно-белая птица пролетала перед ними, упоенно кружась. И Маргарита хохотала, а Бек Бегемот, топорща, в неимоверно ужасной гримасе, восточные усы, надрывно декламировал:
 «орет продюсер, пирог уписывая: вы просто дуся! Ваш лоб — как бисерный! А вам известно, чем пахнет бисер? Самоубийством, самоубийством...»
 Мастер предложил Воланду свое кресло у камина, а сам хотел присесть на скамеечку Маргариты, но под руками услужливого Азазелло скамеечка выросла в тяжелый резной палисандровый трон. В камине затрещали березовые чурки.
 — Итак — «Игра в бисер«, — сказал Воланд. — Игровое поле — Вечносгь, распростертая во Вселенной. Фишки — девять Муз с Философией во главе, а также все прочие известные вам проявления Пронизывающего все сущности и сути, все помыслы и идеи. Правила? — всего одно: Гармония. Цель — Катарсис. Я намеренно изъясняюсь в терминологии древних греков — любимой вашей ступени детства человеческого сообщества**.
 — Я начинаю догадываться, Мессир! Как Гераклит Темный, я могу играть сочетаниями, образующими «целое и нецелое, сходящееся и расходящееся, созвучие и разногласие, из всего одно и из одного — все».
 — Полагаю нашу Игру начатой, — усмехнулся Воланд.
 — Да, если угодно. И, добавлю, что «расходящееся сходится и из различных образуется прекраснейшая гармония, но все возникает через борьбу».
 Авторская ремарка: Здесь и далее я вынужден опустить имена авторов цитат-фишек этой любопытной игры — к сожалению, книга академика А. Ф. Лосева, подарившая мне эти крупицы древнегреческой мысли — сгорела в 1988 году, 28 октября. Там же осталась и книга К. Бальмонта «Костры мирового разума» и др. Рукописи не горят — но авторы порой, да...
 — Не сомневаюсь, что вы преднамеренно ошиблись, цитируя Аристотеля. Ведь не зря сказал Ипполит: «Скрытая гармония сильнее явной».
 — Да... Демокрит полагает, что скрытая гармония сильнее... То есть, нет, не так! Что «гений счастливее жалкого искусства — и он исключает здравомыслящих из Геликона...», — грустно сказал Мастер.
 — «Прекрасна надлежащая мера во всем", - заметил Воланд.
 — .. .«часто я слышал, что никто не может быть хорошим поэтом (говорят, что это сказано в сочинениях Демокрита и Платона), без душевного огня и без некоторого вдохновения, своего рода — безумия...»
 — . . .»если перейдешь меру, то самое приятное станет неприятным...»
 — "Человек — есть мера вещей существующих, что они существуют, и несуществующих — что они не существуют...»!
 — . . .«у кого есть ум, для того мерою слушаний и рассуждений является целая жизнь".
 — Простите, Мессир! Но кто же из земных философов имел в запасе не жизнь, а эту проклятую бесконечную Вечность?! — вырвалось у Мастера.
 — «И - », — торжествующе загремел Воланд, — «этот космос, один и тот же для всего существующего, не создал ни один бог и никакой человек, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами загорающимся и мерами потухающим!» И все рождено Великою Матерью ТЬМЫ !!!
 Мастер порывисто, быстро, скользнул взглядом по подбородку Князя Тьмы и, зажав рот ладонью, уставился в камин. Воланд не торопил его.
 — *Кто горел — того — не по-дож-жешь...», — провыл под окном Бегемот, бренча на гигаре средь «веселящейся молодежи».
 — Наташа! Наташа! — закричала, захлопала в ладоши Маргарита.
 Действительно, в саду появилась ведьмработница Наташа, но уже не верхом на хряке, а, правя целой тройкой этих неблагородных животных, причем коренной был во всем "хилтоннс-диор», правый пристяжной — в "пума-адидас", а левый — вообще в какой-то причудливой сбруе, разукрашенной пластмассовым и металлическими бляхами с черепами, молниями, пауками и малоприличными надписями на английском языке.
 Подруги расцеловались. Наташа преподнесла с поклоном Маргарите большую коробку, перевязанную розовой ленточкой, предупредила:
 "осторожно, тяжелая..."
 — Ах! - вскричала Маргарита. Конечно же, это были журналы мод, каталоги супермаркетов и прочая, прочая, прочая...— Какая прелесть! Какая прелесть...
 — Теперь говорят шарм», — поправила ее Наташа.
 — А самый модный возраст? — спросила Маргарита, приглядываясь к облику подруги с некоторым удивлением: «Парижсюр шарм и свекольная раскраска?..»
 — «Девочка сегодня в баре, девочке пятнадцать лет», — снова забренчал на гитаре Бегемот, приглашая всех пить и танцевать, *гудеть и отрываться».
 — Сейчас, сейчас! — ой! — откуда это? — Наташа достала из коробки букет отвратительных желтых цветов, мокрых, земных...
 — Дай сюда! — резко вывихнув ведьмработнице руку перехватил букет Коровьев, встряхнул. Выпала бумажная трубочка. Он развернул ее, прочел, сидя на корточках, протянул снизу, медовенько лромолвивши: — Это никак вам, хозяюшка, письмецо...
 Маргарита пробежала глазами записку, нахмурилась, скомкала ее в кулачок: принужденно улыбнулась гостям:
 — Странная прихоть. Фрида просит, чтобы ей опять подавали платок. Мессир! — повернулась она к окну. — Я, право, ничего не понимаю — она отказывается от вашего милосердия... Нет, право
 — странно — платок! Какой-то самосадизм, мазохизм... Это что — тоже сейчас в моде? — повернулась она к Наташе.
 — Мадам! Чес-слово, я даже не в курсе, кто такая есть эта Фрида! — испуганно замахала руками та, делая заученно-честные глаза, как прежде в домработницах по случаю неприятностей с хозяйской мелочью.
 — Это тот самый платок, — улыбнулся Коровьев доверительно, погладил Наташу по руке и вдруг сильно сдавил ей ладонь, дернув на себя, — тот самый платок, которым наша Фрида удавила своего байстрюченка...
 И вытянулся во фрунт перед окном:
 — Мессир! Позвольте нам с Азазеллой быстренько, мухой слетать! Мы подадим ей — раскопаем и подадим — трупик дитятка — ха-ха... — и попятился Фагот от окна.
 По саду прокатилась удушающая волна серного ангидрида. Голые деревья протянули черные обрубки рук к свинцовому небу.
 — С кем приходится работать..— железом по стеклу резанул голос Воланда. — Гелла — глобус!
 Все гуськом потянулись в дом, только Наташа бочком отступила к своему свинячьему экипажу и тихо испарилась.
— С кем приходится работать..— железом по стеклу резанул голос Воланда. — Гелла — глобус!
Все гуськом потянулись в дом, только Наташа бочком отступила к своему свинячьему экипажу и тихо испарилась.
Глобус медленно вращался перед Воландом. Багровые сполохи войны то тут, то там озаряли его серые бока, словно засиженные металлическими мухами. В некоторых местах цвели бархатные черные маки, излучали мертвое сине-зеленое сияние. Азазелло завистливо защелкал языком, его желтые клыки прямо на глазах выдвигались из нижней челюсти. Казалось — сейчас с клыков закапает слюна.
— Мушек стало меньше, Мессир, — заметил Бегемот.
Воланд ткнул тростью в подставку. Глобус остановился, и из облачного тумана возникли дымчатые очки Абадоны и его пробковый плантаторский шлем.
— Что происходит, Абадонна? Почему уменьшилось количество мушек? — сухо спросил Воланд.
— Мессир! Есть мизерный демонтаж устаревших установок, не более того. Но, обратите внимание — они вышли в околоземное пространство
— скоро рои металлических шершней загудят вокруг этого переспелого яблочка. Они бредят «звездными войнами», грезят часом, когда железные звезды посыплются с черных небес. Должен отметить также, что оставшегося после демонтажа ядерного потенциала вполне хватит на десяток таких планетишек.
— Хорошо, хорошо, достаточно...— пожевал губами Воланд и равнодушно спросил: — а что там поделывает моя освобожденная Фрида?
— Ищет лесок, в котором закопала когда-то дитя. Не беспокойтесь. На том месте сегодня — колодец для пятидесятимегатонной межконтинентальной »мушки».
— Благодарю вас за информацию, Абадонна. Работайте, работайте, любезнейший. И побольше фантазии. Планетарный взрыв — это мы уже видали с Фаэтоном — подготовьте более оригинальную версию. Конец связи. — Воланд отнял трость от подставки, глобус вновь завертелся, уменьшаясь в размерах и, чем мельче он становился, тем заметнее было роенье над ним реденького облачка металлических «мушек». — Учитесь, Коровьев — сухо бросил Воланд, поглаживая трость.
— А то — «дать ей платок, да еще и трупик» — детские игрушки. Нет! Она сама выбрала нож моего милосердия, и оборвана связующая паутинка, и теперь так будет вечно и бесконечно, и не
только в час, когда самоубийцы восходят на мосты!
Настроение Главного Гостя явно улучшилось. Деревья в саду зашевелили ветвями, словно усталый пианист пальцами, под чуть слышимый перезвон лопающихся от сока почек.
— Продолжим игру, Мастер! - "Кто хочет в произведениях своих облететь мир, должен долго оставаться в своей комнате; и кто хочет жить в памяти потомства должен как бы умерев для себя самого, покрываться потом и дрожать не раз.. Это крылья, на которых писания людей взлетают к небу...»
Маргарита подала Мастеру его черную шапочку с вышитой буквой »М». Он благодарно улыбнулся ей, но не надел шапочку, а держал ее в руке, смиренно отвечая:
— ....я не нахожу удивительным, что воображение причиняет горячку и даже смерть тем, кто дает ему волю и поощряет его».
— Позвольте и мне? — улыбнулась лучезарно Маргарита, — »...чем больше заполняется наша душа, тем вместительнее она становится, и...»
И тут Мастер вскричал:
— довольно игры! Мы проиграли, Мессир... Отпустите нас туда, на Землю... Пусть мы не умерли для себя, а только для других, но ведь для них-то, этих самых чужих, соседей по коммунистической коммуналке, жил я и писал, оказывается, свою книгу о пятом прокураторе Иудеи!
Воланд улыбнулся леденяще-ласково:
— Милейший.. .— процедил он, и в воздухе запахло новой волной гнева. — Добрейший Мастер... Вы — "лакомка", опять хотите стать "травоядным»? Дабы предотвратить недопонимание близкими, - сообщу открыто даже — да! — вашу Книгу там уже читают, ибо многое и многое из вашего времени уже в прошлом, но не обольщайтесь: нет, и не будет, ни времени, ни человека, желающего слушать ваши речи. Выпейте лучше со мной в честь вечно несвоевременной и бесполезной правды - да вы просто ничего не разглядели на глобусе! Напомню вам прекрасные строки древнего индийского поэта: "Гуляй спокойно, о благочестивый! Ведь свирепый лев, засевший среди лиан на берегу реки Годавари, растерзал сегодня эту злую собаку!»
— да, я знаю...— Мастер взял в руки лежавшую на столике у камина старинную книгу. — Вы бьете меня тем, что я с восторгом читал сегодня, перед вашим визитом: (читает) —"Три льва пришли к отшельнику. Он сказал каждому: Ты только что умертвил путника, спешившего к семье». — Ты похитил единственную овцу у слепой». — »Ты уничтожил коня у вестника важного». -
— Можете, львы, стать людьми. Наденьте страшную гриву и начните войну. Не удивляйтесь, что люди окажутся более жестокими, чем вы.
- Х—м, "насмешки вечные над львами, над орлами, — засмеялся Воланд. — "Почему вы не прочли описанное выше? Потому что там не львы, а мелкие мыши? Будьте любезны...
- …мыши приблизились к отшельнику, привлеченные его недвижностью, - читал Мастер, и яркая краска пылала на его щеках. — Он сказал каждой из них: «Ты поселилась в муке, хотя ее хватит на весь род твой. Но от этого ты не стала добрее. Ты избрала местожительство в книгах и перегрызла немало их, но не стала образованнее. Ты поместилась среди священных предметов, но не стала возвышеннее. «Право, мыли, вы можете стать людьми, Как люди вы посрамляете данные сокровища«.
— Напрасно ваше смущение, Мастер, эка красна девица, — улыбался Воланд. - Это — не о вас, улетевших из царства пирующих крыс на облаке багрового огня, чтобы —?
«...прилепиться к чужому храму...», — прочел Мастер и тихо закрыл книгу. Все молчали. Праздник был безнадежно испорчен. И тут, как нельзя некстати, раздался грохот в каминной трубе, посыпалась сажа, покрыв пушистой кучей пылающие поленья, сверху на куче лежала коньячная бутылка, она зашевелилась, забулькала, куча встряхнулась и завыла голосом самого пьяного из всех черных котов в мире:
— Мессир, я виноват, я испортил вам сюрприз...— Бегемот рыдал, растирая по морде потеки светлой сажи.— Я...хрю...я проболтался очаровательнейшей Марго об увеселительной прогулке, завершающей программу ее дня Рождения...
— Коней и ладью, — сказал Воланд.
И вот уже Всадники Ночи летят над бездонным омутом Вселенной. Чуть поодаль плывет ладья из зеленовато-лунной латуни, скользит по гребню стремительного космического течения. На носу ладьи стоят Мастер и Маргарита. Скорость потока нарастает. Цвет его из черного переходит в пепельно-кровавый. Бурунный след ладьи подобен морозному рисунку на рубиновом стекле, только свет идет изнутри рисунка, а само стекло плотиое-зыбкое-окутывающее, и какие-то жадные, гибкие конусы — наподобие земных вулканов — только уже полупрозрачные и — кратерами вниз, тянутся к ладье серыми раструбами.
Вдруг призраки мира восьми измерений исчезли. Разом оборвалось в груди ощущение стремительного полета, словно путники попали в глаз бури — это ладья вслед за всадниками нырнула в один из смерчей-конусов и зависла над огромным деревом, безлистым, с голыми темно-коричневыми ветвями. Точнее — над кроной дерева,
ибо мощный ствол его уходил куда-то вдаль, словно терялся в других измерениях пространства-времени-и... чего-то еще, чему имени нет на языках земля.
Желтая капля на одной из веточек дерева оказалась небольшой теплой звездочкой, а смутное облачко вокруг нее — демоном. Демон парил, широко раскинув крылья, правое — черное и левое — белое. Неподвижно — летел, к плечу прижимал альт и тихо водил по нему смычком. Мелодия, светлая и гармоничная, бурлила изнутри какой-то тревогой.
Ладья проскользнула сквозь туман над темным крылом и повисла в беспредельности за спиной демона, над спиной и в то же время — в тени крыла. И стало видно, что сердце демона это маленький пульсирующий бело-голубой шарик, а крылья на самом деле более сродни хвосту кометы, головой которой и был этот, родной Мастеру и Маргарите, шарик.
— Дальше — ни шагу! — раздался слева прерывистый от сдерживаемого гнева голос. Это Левий Матвей стоял лицом к Всадникам Ночи, раскинув руки, словно прижавшись спиною к невидимой стеклянной стене.
Мастер спрыгнул с ладьи, подал руку Маргарите, и они подошли и остановились у незримой черты, рядом со свитою Воланда.
— Не трясись, старый выхолощенный схоласт! — насмешливо процедил Черный Герольд (и не было в этом высоком голосе шутовских интонаций нахального Кота — холод и изящество шпаги, покалывающей плечо простолюдина!) — Ты же знаешь, кто перед тобою. Он — помнят о них
— что же ты?..
— Мы хотим увидеть Землю, — сказал Мастер Левию.
— Что хотите увидать вы, зрячие слепцы, не живые и не мертвые, не холодные и не горячие? Что хочешь увидеть ты — якобы мужчина, и ты — якобы женщина? — Левий смотрел под ноги Мастеру, словно выискивал место: куда плюнуть!
Имеющий уши да услышит: легче верблюду пролезть в игольное ушко, нежели послушникуТьмы войти в царство Света!
- Что ты городишь, рыцарь чужого ножа? Через час пробьет Время Тьмы, и ты, плешивый верблюд, сочтешь и игольное ушко достойным укрытием во спасение свое! - зазвенел голос Черного Герольда, и конь под ним заплясал нетерпеливо, и свита Воланда длинными закатными тенями нависла над малыми тремя фигурками, и смех сатанинский загрохотал.
— Имеющий сердце да откроет его...— тихо произнесла Маргарита. — Но почему же нельзя хоть одним глазком на белый свет... хоть разок — не через желтый глаз электрической ночи?.. даждь нам днесь.. .— неслышно прошелестели ее слова, словно тяжелые капли упали на пыльную дорогу, Левий, не веря ушам своим, вскинул на нее испепеляющие очи!
Но и святое пламя тонет в глазах женщины? так или иначе? — но он трижды осенил себя крестом и отступил, и словно рассек хлебным ножом крест-накрест пустоту перед собою: "Иди! смотри! если увидишь.. .
Крылья демона сблизились, словно сложились в туманно-серый параболоид, где по черному краю шмыгали знакомые темные личности — вот и домработница Наташа проскакала на своей свинячьей тройке — но Мастер и Маргарита ее не заметили, так как напряженно всматривались в клубящееся и барахтающееся во глубине туманной ленты: вот, словно на проявляющейся фотобумаге всплыл силуэт восьмилапого дракона — и по мере проявления — стало видно, что это в шею огромного ящера-диплодка впился саблезубый тиранозавр, и сам гибнет под тяжестью рухнувшей на него безвольной туши; а вот неандерталец колотит каменным топором по черепу надвигающейся на него крупной полуобезьяны — и вот — смутные тени, смугные тени... Тень Каин рвет волоса и посылает главу пеплом над трупом Авеля, и с плачем вытаскивает свой нож из груди брата, и аккуратно заворачивает в платочек нужную в хозяйстве вещь, - живым - живое. Незаметно для себя Мастер и Маргарита, словно на нитях в руках Левия Матвея, опускались все ниже, ближе к потоку. Стало слышно отдельные слова даже обрывки фраз.
Сухощавый индус в зеленой чалме говорил молодому человеку с пожелтевшим от лихорадки лицом: «.. возможно, тогда вы не вошли бы в историю Искандером Великим Двурогим, но, кто ведает? — вошли бы в число безвестных посетителей Шамбалы?..»
Лукавый китаец поучал круглолицего монгола: - «Тот, кто способен убить человека не моргнув глазом, может в Оно Мгновение стать Буддой. Он знает и действует в одно и то же время, прячется, как будто стоит на виду, для него каждое событие — высшая истина..»
Маргарита зажала уши руками, но, вспомнив, очевидно о третьем за спиной, снова вцепилась побелевшими пальцами в плечо Мастера, и, не моргая, вглядывалась в кровавые лужи цирков Нерона, в костры православных и еретиков и колы с вопящими правоверными и детьми Магомета, бледные серо-зеленые лики узников гнилых ям и каменных мешков, в толпы колющих-режущих-насилующих-грабящих. А на горизонте вырисовывались, медленно приближаясь, геометрически красивые параллелепипеды, украшенные коллонадой дымящихся труб, и жирный дым клубился зеркальным отображением Реки Забвения, и было понятно, почему плотный поток входит туда (поток людей? — Маргарите даже почудилось — шаркают, вытираются о половичок, тысячи ног!) — а оттуда не выходит никто и ничто, только дым. И в одном из окон Маргарита заметила человека с вдохновенным лицом Сальери (в белом халате), который играл на клавиатуре пульта управления этой машиной-фабрикой, другой же стоя спиной к окну, видно было только туго натянутую на плечах серебристо-черную униформу, равнодушным даитесовским голосом диктовал какие-то цифры... -
— Куда же вы? Вот, здесь ваше время, — сухо молния Левий Матвей, указан перстом на точку потоке. -
- Небольшая фигурка величественного усача в белом мундире генералиссимуса. Чуть поодаль, склонив голову к правому плечу, идет тонкогубый человек с печальными глазами доброй собаки, слушает и поглядывает под ноги: как бы не ступить ногою в черную тень Вождя, который учит, весомо и сурово... Мы позволим напомнить господину либеральному барину о народе, которому мы дали подлинный демократизм, как сознательный, так и вынужденный. Мы знали, что крестьяне не пойдут бороться за социализм, что их можно и нужно заставлять бороться за социализм, применяя методы принуждения. А как же иначе? Оглянитесь в истоки истории — где они, деяния пророков-гуманистов? В умелых лапах палачей, обращающих философскую школу в секту! Мы не дойдем до такой крайности, благодаря подлинному внутрипартийному демократизму - сознательному — из которого врастет сознание слабых, не входящих в твердый союз единомышленников...»
да вы трубочку-то — зажгите... табачок специальный, ."Герцеговина Флор", по листику собранный, — по ветру впустую летит— не жалко ли? .ведь труд народный, женских рук." - усмехался тонкогубый.
К Левию Матвею подбежал огромный карнаухий пес. За ошейником виднелась записка. Левий достал ее, развернул, прочел, поцеловал и подал на ладони текстом вверх: «Княже Тьмы! Отпусти пожелавших Пути. И да идут пусть прочь из обители покоя, если им сладко горе людское, если заместо видений чудесных движимы жаждою болей телесных. И дойдут пусть. Если смогут.*.
Вместо подписи стоял маленький крестик, какие раньше ставили неграмотные.
— Дорогу идущему, — перекрестился Левий Матвей.
— Порознь! Мое условие — порознь, — каркнул голос Воланда.
- А не проще ли отказаться, оставить все как есть? Зачем испытывать реальность какими-то неоформленными возможностями? Это же не приказ, но вот необдуманное действие, поймите...— улыбаясь, увещевал медовый Коровьев.
Мастер — решаясь — взглянул в глаза Маргариты, и просил этим взглядом прощения у нее. За все, что должно будет с ней произойти.
— Боже, родной! Я не смогу без тебя! — вскричала она
и, оттолкнув протянутые к ней руки,
первой бросилась
В СЕРЫЙ ПОТОК...
*
далее
http://www.stihi.ru/2018/08/03/5211