438-441. Даниил Хармс

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . с. 438–441

ДАНИИЛ ХАРМС
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
1905, Петербург–1942, Ленинград

Псевдоним Даниила Ювачева, сына народовольца Ивана Ювачева, некогда приговоренного к смертной
казни,  вместо  этого  отбывшего  ссылку  на  Дальнем  Востоке,  ушедшего  из  революции  в  религию.
Будущий поэт окончил «Петершуле» – немецкую гимназию в  Петербурге.  Самое  раннее  из  сохрани-
вшихся стихотворений  Даниила Хармса – кстати, о  происхождении  псевдонима  есть  немало  теорий,
и  все  они  не убедительны – датировано  1922 годом;  опубликовался  впервые  в  1926-м  в  альманахе
«Собрание  стихотворений».  Быстро  завоевал  популярность  как  детский  поэт;  в  декабре  1931 года
с   Введенским   и   другими  обэриутами  был  арестован,   освобожден   18  июня   1932  года  и  вместе
с Введенским выслан в Курск.  Один из главных обэриутов,  Хармс  однажды  записал  в  дневнике свое
эстетическое   кредо   (1937):   «Меня  интересует  только  «чушь»,   только  то,  что  не  имеет  никакого
практического смысла. Меня интересует только жизнь в своем нелепом проявлении.  Геройство,  пафос,
удаль, мораль,  гигиеничность,  нравственность,  умиление  и  азарт – ненавистные  для  меня слова.  Но
я  вполне понимаю и  уважаю:  восторг и восхищение, вдохновение и отчаяние, страсть и сдержанность,
распутство и  целомудрие,  печаль  и  горе,  радость  и  смех».  Такой  странный  коктейль  эстетических
ценностей при незаурядном поэтическом даровании должен был  дать  весьма интересные  результаты –
и дал их.  В его комнате висел список людей, «особенно уважаемых в этом доме»,  а  самые  уважаемые
в  этой  комнате  просто  бывали – друзья  обэриуты   и  те,   кто  был  к  ним  близок.   Кстати,  строгого
деления на «детскую» и «взрослую»  поэзию у  Хармса  нет:  едва ли не все,  написанное им  для  детей,
имеет вполне «взрослую» ценность. 23 августа 1941 года  Хармс  был  снова  арестован  и,  если  верить
справке, 2 февраля 1942 года скончался в тюремной больнице. В 1956 году реабилитирован, и его стихи
начали постепенно возвращаться к читателям.

'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(1)
. . . . . . * * *
.
Купался грозный Петр Палыч
закрыв глаза нырял к окну
на берегу стояла сволочь
бросая в воздух мать одну
но лишь утопленника чистый
мелькал затылок над водой
народ откуда-то плечистый
бежал на мостик подкидной
здесь Петр Палыч тонет даже
акулы верно ходят там
нет ничего на свете гаже
чем тело вымыть пополам.
. . . .
Апрель 1927
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(2)
. . . . . . ФОКУСЫ
.
Средь нас на палочке деревянной
сидит кукушка в сюртуке
хранит платочек румяный
в своей чешуйчатой руке.
Мы все как бабушка тоскуем
разинув рты глядим вперед
на табуретку золотую –
и всех тотчас же страх берет.
Иван Матвеевич от страха
часы в карман переложил
а Софья Павловна старуха
сидела в сокращеньи жил
а Катя в форточку любуясь
звериной ножкой шевеля
холодным потом обливалась
и заворачивалась в шенкеля.
Из-под комода ехал всадник
лицом красивый как молитва,
он с малолетства был проказник
ему подруга бритва.
Числа не помня своего
держал он курицу в зубах.
Иван Матвеича свело
загнав печенку меж рубах.
А Софья Павловна строга
сидела выставив затылок
оттуда выросли рога
и сто четырнадцать бутылок.
А Катя в галстуке своем
свистела в пальчик соловьем
стыдливо кутаясь в меха
кормила грудью жениха.
Но к ней кукушка наклонялась
как червь кукушка улыбалась
потом на ножки становилась
да так что Катя удивилась
от удивленья задрожала
И как тарелка убежала.
. . . .
2 мая 1927
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(3)
. . . . . . * * *
.
По вторникам над мостовой
Воздушный шар летал пустой.
Он тихо в воздухе парил;
В нем кто-то трубочку курил,
Смотрел на площади, сады,
Смотрел спокойно до среды,
А в среду, лампу потушив,
Он говорил: Ну город жив.
. . . .
1928
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(4)
. . . . . . * * *
.
Я сидел на одной ноге,
держал в руках семейный суп,
рассказ о глупом сундуке
в котором прятал деньги старик – он скуп.
Направо от меня шумел
тоскливый слон,
тоскливый слон.
Зачем шумишь? Зачем шумишь? –
его спросил я протрезвясь –
я враг тебе, я суп, я князь.
Умолкнул долгий шум слона,
остыл в руках семейный суп.
От голода у меня текла слюна.
Потратить деньги на обед
я слишком скуп.
Уж лучше купить
пару замшевых перчаток,
лучше денег накопить
на поездку с Галей С.
за ограду града в лес.
. . . .
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(5)
. . . . . . * * *
.
Фадеев, Калдеев и Пепермалдеев
однажды гуляли в дремучем лесу.
Фадеев в цилиндре, Калдеев в перчатках,
а Пепермалдеев с ключом на носу.
.
Над ними по воздуху сокол катался
в скрипучей тележке с высокой дугой.
Фадеев смеялся, Калдеев чесался,
а Пепермалдеев лягался ногой.
.
Но вдруг неожиданно воздух надулся
и вылетел в небо горяч и горюч.
Фадеев подпрыгнул, Калдеев согнулся,
а Пепермалдеев схватился за ключ.
.
Но стоит ли трусить, подумайте сами,–
давай мудрецы танцевать на траве.
Фадеев с картонкой, Калдеев с часами,
а Пепермалдеев с кнутом в рукаве.
.
И долго, веселые игры затеяв,
пока не проснутся в лесу петухи,
Фадеев, Калдеев и Пепермалдеев
смеялись: ха-ха, хо-хо-хо, хи-хи-хи!
. . . .
18 ноября 1930
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(6)
. . . . . . НЕТЕПЕРЬ
.
Это есть Это.
То есть То.
Все либо то, либо не то.
Что не то и не это, то не это и не то.
Что то и это, то и себе Само.
Что себе Само, то может быть то,
                да не это, либо это, да не то.
.
Это ушло в то, а то ушло в это.
                Мы говорим: Бог дунул.
Это ушло в это, а то ушло в то,
            и нам неоткуда выйти и некуда прийти.
Это ушло в это. Мы спросили: где?
                Нам пропели: тут.
Это вышло из Тут. Что это? Это То.
Это есть то.
То есть это.
Тут есть это и то.
Тут ушло в это, это ушло в то,
                а то ушло в тут.
Мы смотрели, но не видели.
А там стояли это и то.
.
Там не тут.
Там то.
Тут это.
Но теперь там и это и то.
Но теперь и тут это и то.
Мы тоскуем и думаем и томимся.
.
Где же теперь?
Теперь тут, а теперь там, а теперь тут,
                а теперь тут и там.
Это быть то.
Тут быть там.
Это то тут там быть. Я. Мы. Бог.
. . . .
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(7)
. . . . . . СТРАСТЬ
.
Я не имею больше власти
таить в себе любовные страсти.
Меня натура победила,
я, озверев, грызу удила,
из носа дым валит столбом
и волос движется от страсти надо лбом.
.
Ах если б мне иметь бы галстук нежный,
сюртук из сизого сукна,
стоять бы в позе мне небрежной,
смотреть бы сверху из окна,
как по дорожке белоснежной
ко мне торопится она.
.
Я не имею больше власти
таить в себе любовные страсти,
они кипят во мне от злости,
что мой предмет любви меня к себе
                не приглашает в гости.
Уже два дня не видел я предмета.
На третий кончу жизнь из пистолета.
.
Ах, если б мне из Эрмитажа
назло соперникам-врагам
украсть бы пистолет Лепажа
и, взор направив к облакам,
вдруг перед ней из экипажа
упасть бы замертво к ногам.
.
Я не имею больше власти
таить в себе любовные страсти,
они меня как лист иссушат,
как башню временем, разрушат,
нарвут на козьи ножки, с табаком раскурят,
сотрут в песок и измечулят.
.
Ах, если б мне предмету страсти
пересказать свою тоску,
и, разорвав себя на части,
отдать бы ей себя всего и по куску,
и быть бы с ней вдвоем на много лет
                в любовной власти,
пока над нами не прибьют могильную доску.
. . . .
7 января 1933
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(8)
. . . . . . СЛАДОСТРАСТНАЯ ТОРГОВКА
.
одна красивая торговка
с цветком в косе, в расцвете лет,
походкой легкой, гибко, ловко
вошла к хирургу в кабинет.
Хирург с торговки скинул платье;
увидя женские красы,
он заключил ее в объятья
и засмеялся сквозь усы.
Его жена Мария Львовна,
вбежала с криком «Караул!»
и, через полминуты ровно,
Хирурга в череп ранил стул.
Тогда торговка, в голом виде,
свой организм прикрыв рукой,
сказала вслух: «к такой обиде
я не привыкла...» Но какой
был дальше смысл ее речей,
мы слышать это не могли,
журчало время как ручей,
темнело небо. И вдали
уже туманы шевелились
над сыном лет – простором степи
и в миг дожди проворно лились
ломая гор стальные цепи.
Хирург сидел в своей качалке
кусая ногти от досады.
Его жены волос мочалки
торчали грозно из засады,
и два блестящих глаза
его просверливали взглядом:
и, душу в день четыре раза
обдав сомненья черным ядом,
гасили в сердце страсти.
Сидел хирург уныл,
и половых приборов части
висели вниз, утратив прежний пыл.
А ты, прекрасная торговка,
блестя по-прежнему красой,
ковра касаясь утром ловко
своею ножкою босой,
стоишь у зеркала нагая.
А квартирант, подкравшись к двери,
увидеть в щель предполагая
твой организм, стоит. И звери
в его груди рычат проснувшись,
а ты, за ленточкой нагнувшись,
нарочно медлишь распрямиться.
У квартиранта сердце биться
перестает. Его подпорки,
в носки обутые, трясутся;
колени бьют в дверные створки;
а мысли бешено несутся;
и гаснет в небе солнца луч.
и над землей сгущенье туч
свою работу совершает.
И гром большую колокольню
с ужасным треском сокрушает.
И главный колокол разбит.
А ты несчастный, жертва страсти,
глядишь в замок. Прекрасен вид!
И половых приборов части,
нагой торговки, блещут влагой.
И ты, наполнив грудь отвагой,
вбегаешь в комнату с храпеньем
в носках бежишь и с нетерпеньем
рукой прорешку открываешь
и вместо речи – страшно лаешь.
Торговка ножки растворила,
Ты на торговку быстро влез
В твоей груди клокочет сила,
Твоим ребром играет бес.
В твоих глазах летают мухи,
В ушах звенит орган любви,
И нежных ласк младые духи
играют в мяч в твоей крови,
И в растворенное окошко,
расправив плащ, влетает ночь,
и сквозь окон большая кошка,
поднявши хвост, уходит прочь.
. . . .
4–17 октября 1933
'– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
(9)
. . . . . . ИЗ «ГОЛУБОЙ ТЕТРАДИ» № 12*
.
Ведите меня с завязанными глазами.
Не пойду я с завязанными глазами.
Развяжите мне глаза, и я пойду сам.
Не держите меня за руки,
Я рукам волю дать хочу.
Расступитесь, глупые зрители.
Я ногами сейчас шпыняться буду.
Я пройду по одной половине и не пошатнусь,
По карнизу пробегу и не рухну.
Не перечьте мне. Пожалеете.
Ваши трусливые глаза неприятны богам.
Ваши рты раскрываются некстати.
Ваши носы не знают вибрирующих запахов.
Ешьте это ваше занятие.
Подметайте свои комнаты – это вам
                положено от века.
Но снимите с меня бандажи и набрюшники,
Я солью питаюсь, а вы сахаром.
У меня свои сады и свои огороды.
У меня в огороде пасется своя коза.
У меня в сундуке лежит меховая шапка.
Не перечьте мне, я сам по себе, а вы для меня
                только четверть дыма.
. . . .
8 января 1937
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
                // дополнительные биографические сведения:
                Даниил Иванович Хармс (настоящая фамилия Ювачёв)
                родился  – 17 [30] декабря 1905, (Санкт-Петербург  )
                умер        – 2 февраля 1942, (Ленинград)
                прожил   – 36 лет
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . З Н А Й « Н А Ш И Х » ! . . . . . . . . . . . . . . . . .  http://www.stihi.ru/avtor/mc00001
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Сергей Мигаль Екб . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  http://www.stihi.ru/avtor/mc001