И сияла любовь...

Я стреляла в Христа. Он просил пощадить свою Мать.
Он ладони раскрыл, закрывая Её от удара.
Пули слепо летели – ещё, и ещё, и опять,
Пока я, обессилев от злости, руки не разжала.

Я стреляла в себя, в свою детскую веру в Любовь,
Когда пухлой ладошкой тянулась к цветам у иконы.
Почему мне нельзя их сорвать?! Кто придумал законы,
Кто лишил меня прав за себя – для себя всё решать?!

Он смотрел мне в глаза и уже ни о чём не просил.
И Она не просила, и это казалось насмешкой.
Мне хотелось бежать от безумных оживших картин,
От своей пустоты и алеющей тёплой надежды.

Сколько душных ночей я потом возвращалась в тот храм –
Белый, словно больница, где стало мне больно от света.
Я хотела ослепнуть! О, я умоляла об этом –
До горячего рта, до молитвы, присохшей к губам.

Я во всём вижу свет – в стариковских линялых глазах,
В его слабой ладони, в летящей навстречу мне птице.
Даже если зажмурюсь, от света мне не заслониться.
Милосерден Господь – Он прозреньем меня наказал...

Я стреляла в Христа. Он просил пощадить свою Мать.
Кровоточили стены, цветы у иконы белели.
И слезились глаза, и ладони от страха немели,
И сияла Любовь, о которой в словах не сказать.