***

Подожди, Лукьяныч

Утро, тишина и золотистые лучи восходящего солнца, скользнувшие по стене, неожиданно исчезли. А на пороге избушки появился Пушкин в цилиндре и с тростью, промолвил:
– Сорока, ты знаешь, мне же скоро двести лет стукнет, а никто и не чешется отмечать такую серьёзную дату?
– Не так уж и скоро, а через шесть лет.
– Ты бы хоть побеспокоился, двести лет раз в два века бывает.
– Ну ладно, счас оденусь и пойду на центральную усадьбу к председателю, может чо и решим.
Пушкин исчез так же, как и появился. И только у Сороки звучало в ушах: "Двести лет раз в два века бывает".
До центральной усадьбы пришлось идти пешком, правда ветерок дул в спину и на переправе повезло. Только Сорока подошёл к паромному причалу, как паромщик со объёмными усами под два метра, слегка прихрамывая, поправив флотскую фуражку, зычно прокричал: "Отдать швартовы! С якоря сниматься!"
– Подожди, Лукьяныч, вон Сорока бежит, наверняка ему надо на ту сторону.
– Каво подожди? Кто не успел, тот опоздал. Нам надо с той стороны комиссию перевезти. Будут виды на урожай трав смотреть да планы по заготовке сена строить. Васятка, ну каво там копошишься? Отдавай концы!
– Лукьяныч, успеем, давай Сороку дождёмся, вон он как торопится, бежит, ажныть пыль столбом за ним кружится.
– Каво его ждать? опять зачнёт свои стихи читать... а нам не до стихов... покос на носу.
– А что, у него складно всё получается, – тихо себе под нос пробурчал Василий вчерашний школьник "Боровиковской неполной средней школы".
Сорока, запыхавшийся, почти прокричал:
– Лукьяныч, здорово! Привет всем, мужики. Еле успел.
– Чо это одни мужики? А мы чем хуже их? – словно пропела Клавдия – соблазнительница всех мужиков в деревне.