Дымулин Срулевич Симпатядзе и мудрый Шмуль. 3

     Часть третья
      
    Дочка-Таня после окончания школы сразу поступила в областной институт физкультуры, активно и очень успешно занималась спортом. В 18 лет она была уже мастером спорта и училась на заочном отделение, так как много времени проводила на сборах и соревнованиях. Третьего апреля 1982 года я стала бабушкой – дочка родила прехорошенькую девочку, которую назвали Ольгой. После рождения первой дочери Таня не бросила спорт, продолжала тренироваться и выступать на соревнованиях, благо, жили мы рядом, и можно было принести ребёнка ко мне, особенно в выходные дни.
      Летом 1982 года мы с Юрой опять провели отпуск, осуществляя руководство практиками по геодезии студентов Гидромелиоративного института. Практика проходила недалеко от дома рядом с платформой Фирсановка, и мы и студенты каждый день в течение месяца в будние дни туда приезжали к 9-ти утра. У нас было по 4 бригады, занимались мы до 5-6 вечера. Дымулин поджидал нас дома, а верный Шмуль ездил с нами и помогал своим лаем наводить порядок, если 18-ти летние дети начинали шалить. 
       По выходным, если не надо было сидеть с внучкой, ездили в Салтыковку, брали собак – им на даче нравилось, правда, Дымок не любил ездить в машине. Ездили летом в лес за ягодами, осенью – за грибами. В лес брали только Шмуля – Дымок не любил ходить по дикому лесу, где был бурелом, и болота. Хроменький Шмуль мужественно и ловко преодолевал в лесу все препятствия. Главным для него было находиться рядом с любимыми хозяевами.
        В ноябре 1982 года Таня с мужем уехали на месяц на спортивные сборы, на север, на первый снег. Оленьку оставили мне. Я взяла отгулы, все до одного. Первые две недели всё было хорошо. Юра гулял с собаками и, вообще, когда был дома, мне много помогал – ему нравилось возиться с внучкой. Потом его неожиданно послали в командировку. Конечно, Юра, став семейным человеком, ездил в командировки уже не так часто, но порой отказаться было нельзя. Я осталась одна с семимесячным ребёнком и двумя собаками. Это было сложно. Рано утром, пока Оля спала, я выходила чуть-чуть погулять с собаками. Днём часа два я гуляла с Олей (в коляске). Собаки нас сопровождали и никому не разрешали подходить близко. Я могла, даже, на несколько минут забежать в магазин, оставив коляску с ребёнком под надёжной охраной. Собаки очень трогательно относились к маленькой девочке. Они с интересом и нежностью смотрели, как она играет в манеже, как я её кормлю. Кормление им, конечно, особенно нравилось. Они с двух сторон садились около Олиного детского высокого стула и молча, очень внимательно наблюдали за процессом. Когда что-то из еды падало на пол, в зависимости от того, куда это упало, к кому ближе – тот и подлизывал быстренько. Между собой собаки не ссорились. Ещё они любили при возможности, облизать Олины голенькие ножки. Оле это нравилось, она начинала смеяться. Кстати, малышка тоже с удовольствием наблюдала за собаками, что-то им на своём языке говорила.
        Оля уже ползала, сидела, пыталась вставать на ножки и могла одна играть своими игрушками почти час. У нас был детский сетчатый манеж. Его поставили на разложенный диван, Юра вбил в стену крюк и я привязывала манеж к стене, что бы он не перевернулся при активом движении ребёнка. Я могла сытую, играющую в манеже внучку, оставить ненадолго и сбегать в ближайший магазин. Но вечером! … С собаками надо было обязательно погулять на ночь. Я укладывала в кроватку внучку, ждала, пока Оленька заснёт, и потихоньку уходила с собаками на улицу. Мне было очень страшно. А что, если в доме или со мной что-либо случится – дома заперт ребёнок. И ключей от квартиры ни у кого нет. Накручивала я себя по полной программе… Обычно, всё было хорошо – Оля крепко спала. Только один раз она почему-то проснулась одна, встала в кроватке, держась за решётку, и громко плакала.
        Вернулись со сборов Таня с мужем, я сдала им подросшую за месяц, здоровенькую доченьку. Вернулся из командировки Юра.
        Всё было бы хорошо, если бы меня не огорчали, порой, Шмуль и Юра. Шмуль оказался дамским угодником. Ему нравились все хвостатые дамы и большие, и маленькие. Кстати, дамы к нему всегда были благосклонны, не огрызались, при встрече приветливо помахивали хвостами… Больших собак обоего пола Шмуль не боялся. Ну, про дам я уже сказала. Встретив своего крупного собрата, Шмуль останавливался и, чуть заметно, с достоинством помахивая своим шикарным хвостом, гордо подняв голову, смотрел в глаза без страха и без агрессии. Обычно, постояв так минутку, собаки расходились, каждая в своём направлении. Всё это было хорошо. Но! Стоило Шмулю учуять соблазнительный запах, он терял голову от желания, обо всём забывал и устремлялся по следу. Он исчезал, как сквозь землю проваливался, звать было бесполезно. Умный маленький пёсик имел хороший нюх и знал все дороги, дорожки и лесные тропинки и в Поварове, и в Салтыковке. Он возвращался домой через несколько часов, а то и через сутки – голодный, усталый, часто грязный, довольный и слегка виноватый. Я его кормила, мыла, он потом долго отсыпался на диване или на своём матрасе. Хорошо хоть, при поездках на машине в дальние леса, Шмуль вел себя по-умному и не отходил от нас далеко.
         Ну, а Юра? … Юра оказался любителем выпить. Ну, не каждый день, но частенько они в своём отделе выпивали и мне это не нравилось. Меры он, порой не знал. Правда, напившись, он не скандалил, а засыпал. Пока мы жили в Поварове, где он только не побывал, заснув по дороге домой в электричке – и в Клину, и в Конакове, и в Твери, и в Завидове. Прозевав последнюю электричку на Москву, ночевал на вокзалах. А я дома места себе не находила, волнуясь за него. Утром Юра просил прощения, обещал «завязать» с пьянством. Однако всё повторялось снова и снова…
        В 1983 году нас опять пригласили руководить практикой в Нефтяной институт. На этот раз практика была оздоровительная – геодезией занимались только до 16-00. Далее у ребят были занятия физкультурой, футбольные-волейбольные матчи, сдача норм ГТО и т.д. Юре не дали отпуск в июле – предстояла важная командировка. Вместо Юры поехала коллега из соседнего отдела, женщина моего возраста, Лида. Таня с мужем и дочкой уехали на сборы, Дымка пришлось опять пристраивать к подруге.
        Практика проходила в летнем оздоровительном лагере института. Лагерь был построен на берегу длинного залива Иваньковского водохранилища (Московского моря) между Конаковом и Дубной. От села Дмитрова Гора надо было ехать около 10 километров по грунтовой дороге. Накануне заезда студентов Юра отвёз нас со Шмулём в летний лагерь. Лида тоже поехала с нами, ей это было удобно, так как жила она в Зеленограде. Лида приехала к нам рано утром с вещали, и мы тронулись в путь. Лето было дождливым. До поворота на грунтовую дорогу мы доехали благополучно, а вот дальше… Только благодаря проходимости нашего Запорожца (у него была высокая подвеска) и Юриному искусству водить машину, мы потихонечку, ни разу не забуксовав на разбитой грузовиками дороге благополучно добрались до места назначения. Преподаватели, ехавшие на своих Жигулях и Москвичах, безнадёжно застревали в разбитых колеях и их вытаскивали тракторами.
        Руководство практиками было очень недовольно, что я приехала с собакой – не положено. Но, поняв – я сейчас сяду на машину и уеду, разрешили Шмулю остаться, взяв с меня слово, что собака не будет одна бегать по территории, приходить со мной в столовую и в границах летнего лагеря ходить на поводке.
        Нас с Лидой поселили в довольно большой комнате. Юра отнёс в комнату наши вещи. Его подвезли до шоссе на машине, дальше нужно было ехать на автобусе до Конакова, потом на электричке. В ближайшие дни он уезжал в командировку. Нашу машину поставили на стоянку – нам с Шмулём предстояло самостоятельно возвращаться домой на машине.
       На другой день приехали студенты, началась работа. По утрам я каждый день с удовольствием плавала, дойдя со Шмулём до удобных мостков и привязав его на поводке к перилам. После завтрака, накормив моего дружка, я брала его на поводок и шла к студентам. Студентам Шмуль нравился, он великодушно разрешал себя погладить. На участке полевых работ, я отцепляла поводок и собака свободно похаживала со мной от бригады к бригаде, с умным видом, чуть наклонив голову, слушала мои пояснения студентам по работе, как будто, что то понимая. 
       Кругом были большие леса, в которых уже поспела черника. После работы мы с Лидой на несколько часов уходили в лес за ягодами, иногда вместе, чаще отдельно – у нас был несколько разный подход к сбору ягод, Лида была уж очень азартной. Шмуль всегда с удовольствием ходил со мной в лес. Он далеко от меня не отходил и предупреждал громким лаем, если кто-то был недалеко. Чернику мы не варили, а перетирали с сахаром (1:1) и складывали в стеклянные трёхлитровые банки, которые ставили под кровати. Мы с Лидой несколько раз ездили на моей машине в магазин в село Дмитрова Гора – дорога уже немного подсохла – закупали сахар и подкупали банки. По несколько килограмм сахара и по три банки мы привезли из дома, но этого было явно мало... Шмуля в эти поездки приходилось брать с собой – он никак не хотел надолго оставаться один в комнате. Скоро созрела и малина. Ягод в этих диких местах было очень много. Малину мы тоже перетирали с сахаром, но сахара клали больше, иначе эта ягода начинала бродить. Наварили и малинового варенья, благо на территории лагеря было место для варки под специальным навесом от дождя. В лес за ягодами ходили многие преподаватели, но некоторые предпочитали рыбную ловлю, кое-кто – занятия спортом и т.д. 
        К концу практики у меня и у Лиды под кроватями было по батарее банок разного калибра с ягодами и вареньем. Мы выпросили в столовой по несколько больших картонных коробок и, завернув банки в газеты, упаковали свои лесные трофеи. Лида договорилась с кем-то из преподавателей, что её по пути в Москву завезут в Зеленоград – я не хотела везти её и делать большой крюк, самой бы благополучно доехать до Поварова.
       На другой день после окончания практики я, загрузив коробки с банками на заднее сиденье машины, отправилась в путь – домой. Шмуль всю дорогу сидел на переднем сиденье, смотрел в окно или на меня, как будто поддерживал. Ехали мы часа четыре, я никогда так долго не сидела за рулём. Тогда ещё не было дороги в объезд Клина – ехать надо было через город, где много светофоров. На одном светофоре машина заглохла, я минут пять не могла тронуться с места и, стоявшие сзади меня водители, мне сигналили. Было неприятно. После Солнечногорска Ленинградское шоссе было посыпано гравием – шёл ремонт покрытия. Из-под колёс, ехавших впереди машин, летели мелкие камешки. Я боялась, что мне разобьют лобовое стекло. Устала сильно и испереживалась. Наконец, мы со Шмуликом добрались до дома. Я вздохнула с облегчением. С тех пор мне всё реже и реже хотелось садиться за руль – Юра этому был только рад. 
      У дочки не всё благополучно было в отношениях с мужем. Очевидно, она в нём разочаровалась. Они расстались. Таня встретила свою настоящую любовь, весной 1985 года она вышла замуж и вместе с дочкой перебралась в Москву – у Пети (так зовут её мужа) была однокомнатная квартира недалеко от платформы Лось. Оля с Петей подружились, Петя её вскоре удочерил, и она считает его своим единственным и любимым отцом.
     Мне тоже захотелось в Москву, поближе к дочке и внучке. У Юры была небольшая комната в Медведкове. Я раньше и слушать не хотела о переезде в Москву, а теперь занялась поисками вариантов обмена. Это было не просто, но, в конце концов, к осени всё получилось.
     С долгами за машину мы расплатились, но деньги были нужны. Поэтому, когда мой бывший коллега, преподававший в это время в МГУ им. Ломоносова, предложил поработать июль 1985 года преподавателем на практике по геодезии студентов географического факультета – я согласилась. Практика проходила на полигоне МГУ не далеко от населённого пункта Чёрная Грязь. Я не стала там жить, а ездила туда ежедневно из дома на автобусе от станции Крюково. Шмуля таскать с собой по электричкам и автобусам я не стала, он был этим очень не доволен. Мне понравились студенты. МГУ – это МГУ!
     В августе мы жили ещё в Поварове, а весь сентябрь – в Юриной комнате в Москве и ездили регулярно в Поварово паковать вещи. Переезд предстоял сложный. Мы знали, Шмуль рядом с нами всё выдержит и вести себя будет достойно, а вот Дымок будет нервничать, лаять и т.д. Двоюродная сестра Галя, она тогда жила не далеко от нашего нового места жительства, предложила взять на время нашего переезда Дымка к себе. Мы с облегчением согласились. Переезжали в первых числах октября. Переезд был, как я и думала, сложный – наверное, лёгких переездов не бывает. На другой день надо было начинать расставлять мебель, распаковывать вещи – в квартире был бедлам. Позвонила Галя и сказала, что Дымулин объявил голодную забастовку – не ест, не пьёт, не хочет гулять, лежит на подстилки и злобно рычит, когда кто-либо к нему подходит. «Забирайте его, как бы ни сдох» – сказала она.  Вечером поехали за Дымком. Пёс бросился к нам, радостно лая. Он за эти насколько дней сильно похудел. Как только вышли из подъезда, Дымок долго пил из лужи – недавно прошёл дождь, с аппетитом съел несколько печений и спокойно пошёл на поводке, как будто ничего и не было.
       Обосновались мы в пятиэтажке, в двухкомнатной квартире на Студёном проезде. До Тани с семьёй было всего двадцать минут езды на автобусе. Когда я собралась уезжать из Поварова, знакомые мне говорили, что после простора жизни в Подмосковье, мне и собакам будет неуютно в каменных джунглях Москвы. Ничего подобного. Мне понравился тихий Студёный проезд, с зелёными дворами, с лесочком между Студёным и Кольцевой дорогой. Огромный лесной массив сразу за Кольцевой дорогой, большие (по сравнению с Поваровскими) магазины недалеко от дома, станция метро в семи минутах ходьбы – всё было прекрасно. Собаки тоже были довольны. Утром и вечером мы гуляли с ними в ближнем лесу (я или Юра), а по выходным все вместе на два-три часа уходили за Кольцевую дорогу. Юра хорошо знал все окрестности.
         22-го января 1986 года Танечка родила свою вторую дочку – Анечку. Накануне дня выписки из роддома, мне на работу позвонил зять-Петя и сказал, что ему сообщили из детского сада, в который ходила Оля, что ребёнок заболел скарлатиной и её надо срочно забрать домой. Петя попросил меня взять Олю прямо из детского сада к себе на время болезни и карантина – Таня не болела скарлатиной. Опять пригодились мои донорские отгулы. Вечером Петя привёз детскую одежду. К сожалению, Юра был в очередной командировке.  Переболела Оля легко, но пока нельзя было выходить ребёнку на улицу, мне приходилось оставлять её дома одну, уходя в магазин или выводя на прогулку собак. Девочка была уже большая – почти четыре года и спокойно переносила одиночество. Когда врач разрешил выходить на улицу, мы стали много гулять, конечно, брали собак – те были счастливы.  Младшую внучку я увидела только через месяц после её рождения, когда мы с Юрой привезли здоровенькую и не заразную Оленьку к родителям.
        Собаки относились к детям по-разному. Дымок позволял девочкам всё. В возрасте с одного до двух лет Оля, а потом и Аня, даже садились на него верхом, пытаясь кататься. Шмуль по-своему любил детей. Всегда встречал у порога, приветливо помахивая хвостом, позволял себя гладить. Однако он не терпел вольностей и, если ему надоедали детские шалости, молча, с достоинством уходил в другую комнату, а иногда мог и огрызнуться. На прогулках обе собаки с удовольствием бегали и играли с детьми, приносили палки для бросанья и так далее. Чужим людям, особенно незнакомым подходить близко к девочкам они не разрешали, рычали и громко лаяли.
        После того, как перебрались в Москву на Студёный, мы стали каждое лето шесть недель (это мой отпуск) жить с собаками в Салтыковке. Развели там небольшой огородик. Внучка-Оленька уже подросла и с удовольствием летом гостила у нас по три-четыре недели (в 1986 и 1987 годах). Ходили гулять в лес, купались в Золотом пруду (Он был близко), ездили за земляникой, малиной в сторону Покрова, Черноголовки. Шмуль, конечно, нас всегда сопровождал даже осенью за грибами в сырую погоду. Дымка в лесные поездки не брали – закрывали в своей комнате. Набегавшись часа три-четыре по лесу, порой с болотинами, подкрепившись печеньем, Шмуль ложился на заднем сиденье машины и, зарывшись в Юрину телогрейку, спокойно спал всю обратную дорогу. Для Шмуля главным было находиться рядом с нами. Он одинаково хорошо себя чувствовал и в квартире на Студёном, и в Салтыковке, и в машине. Когда мы куда-либо собирались ехать, наш верный дружок первым запрыгивал в машину, что бы его ни вздумали оставить или забыть дома. Дымок ездить на машине не любил, его укачивало.
       После рождения второй дочки, Таня оставила спорт. Она успешно окончила институт физкультуры и её приглашали на тренерскую работу, которая была связана с частыми поездками на сборы и на соревнования. Таня отказалась от тренерской карьеры, устроилась инструктором по физкультуре в трамвайное депо (Ей было удобно ездить туда на работу.), и с 1987 года  до 1991 включительно каждое лето уезжала в ведомственный пионерлагерь физруком вместе с детьми на все три смены.
       Лагерь располагался далеко, на границе с Тверской областью. Кругом были хорошие леса, а рядом протекала небольшая, чистая речка. Оля была зачислена в младший отряд и ей там нравилось, тем более, что всегда можно сбегать к маме. При лагере был детский сад с ясельной группой, но Аня решительно отказалась ночевать в группе и спала с мамой. Мы с Юрой обычно один-два раза за лето ездили проведать ребят, привозили им дары нашего огорода, ходили с Таней и детьми за грибами.  Шмуль, конечно, ездил с нами – он очень любил эти поездки.
        В начале лета 1985 года Дымулину исполнилось десять лет. Он несколько располнел, но был вполне бодренький, зубки у него были мелкие, белые и острые – и, как прежде, легко справлялись с костями. Единственно, что нас тревожило, это какие-то опухоли подмышками задних ног, которые постепенно росли. В ветеринарной клинике сказали, что это возрастное. Шмуль – наш мудрый, маленький дамский угодник – находился в расцвете сил и наслаждался жизнью. У нас появилось много знакомых-собачников, которые, как и мы, гуляли со своими питомцами в лесу между Студёным проездом и Кольцевой дорогой. Собаки наши тоже перезнакомились и с удовольствием общались друг с другом. 
        В те времена ещё не было принято кормить собак (и кошек) сухим кормом. Да и продавался ли он – я не знаю. Наши собаки ели всё тоже, что и мы: картошку с мясом, хлеб с молоком, оладушки со сметаной, каши, макароны и с мясом, и с маслом и т. д. Они очень любили сладкое печенье, и мы ходили на прогулки с полными карманами этого лакомства. Угощали (по глупости, наверное) и чужих собак больших и маленьких, поэтому все собаки нас знали и радостно бежали навстречу, предвкушая получение вкусненького. За редким исключением, собак выгуливали без поводков (длинных, как сейчас, поводков тогда не было) и намордников, они все были мирные, не дрались и не кусались… 
       Но однажды, мы встретили незнакомую женщину с крупной красивой собакой. Красавица (или красавец?), увидев, что к нам бегут собаки, тоже подбежала и, конечно, получила кусочек печенья. Хозяйка подскочила, схватила свою собаку за ошейник и начала со всей силы хлестать её поводком. Нам стало жалко несчастную. С тех пор и я, и Юра стали осторожнее с угощением, особенно, незнакомых собак.
         Вот так мы и жили – я, Юра да Шмуль с Дымком, летом по полтора месяца в Салтыковке, а с конца апреля по начало ноября ездили туда на субботу и воскресенье каждую неделю. Пробок на дорогах тогда было ещё не так много, как сейчас, и мы частенько на машине от Студёного до дачи добирались за полчаса.
         Как то в очередной раз отличился Шмуль. К нам в гости в одну из суббот (а, может и в воскресенье – точно не помню, да это и не важно), в начале сентября, приехала дочка со всей своей семьёй. Погода была прекрасная. Мы пошли гулять в лес, довольно далеко, за Носовихинское шоссе, за Жёлтый пруд, в сторону Тарелочки – так называется очень красивый пруд, расположенный примерно километрах в двух от Салтыковки. И Шмуль и Дымок пошли с нами. Дымок всё время крутился около детей, выпрашивая кусочки печенья, а Шмуль, вдруг, исчез. Мы долго звали-искали Шмуля, а потом пошли домой обедать – дети сильно проголодались. Разделились – Юра повёл наших гостей короткой дорогой, и я пошла той, где был регулируемый светофором переход через шоссе. И я, и Юра по дороге спрашивали у встречных – не видели ли они маленькую, чёрную, хроменькую собачку. Никто не видел…
       Когда я уже подходила к переходу через шоссе, на мой вопрос – не видели ли собачку – одна женщина мне ответила: «Ну как же, видели. Стояли мы на той стороне, ждали зелёного света и видим – маленькая чёрненькая собачка подошла к переходу с другой стороны и остановилась. Когда переход открылся, она, прихрамывая, перебежала вместе с народом через шоссе. Такая умненькая собачка». Я обрадовалась и поспешила к дому.
       Я и Юра с гостями практически одновременно подошли к дому с разных сторон. Шмуль встретил нас радостным лаем. Наверное, он увлёкся своими собачьими делами, потерял нас, решил идти домой один и очень огорчился, когда обнаружил, что дома никого нет. Ну, всё хорошо, что хорошо кончается.
       Зимой 1989-90 года наши собаки начали болеть. Дымку шёл с лета уже 15-ый год. Он почти ослеп, опухоли стали большие, мешали ходить, появились новые шишки на животе. А вот зубки у Дымка были белые, крепкие и покушать вкусненько и плотненько он по-прежнему любил. Шмулю шёл 11-ый год. У него болели уши, чернели, выпадали зубки, было больно есть, плохо пахло из пасти и т.д. В те, уже далёкие, времена глаза собакам не оперировали, зубы не лечили и, вообще, ветеринары говорили: «Ну, что же вы хотите? Они у вас уже старые». Шмуль и Дымок всегда были в хороших отношениях, а к старости они особенно сроднились, спали, привалившись друг другу, словно согревая. В конце мая 1990 года мы, как обычно, в пятницу вечером поехали в Салтыковку. На дороге были пробки. Машина то останавливалась, то дёрнувшись, трогалась с места, чтобы остановиться, буквально, через несколько секунд. Дымок начал кричать, очевидно, от тряски у него появились боли. Ночью он тоже несколько раз начинал громко кричать. Я вставала, гладила его, Шмуль подходил, нежно лизал голову.
         Утром в субботу мы повезли Дымка в ветлечебницу в Балашиху, а Шмуля заперли в комнате. Для того, чтобы подъехать прямо к входу в ветлечебницу на машине надо было делать большой крюк. Мы поехали короткой дорогой. Надо было оставить машину у пешеходного мостика через речку Пехорку и пройти пешком метров двести. Мы вышли из машины, я взяла Дымка на поводок – без поводка он мог ходить только на знакомом до каждой травинки участке, т. к. совсем плохо видел – и мы пошли. Дымок шёл спокойно, низко опустив голову, очевидно пытаясь что-то разглядеть.
       Врач осмотрел нашу собаку, позвал коллегу. Они какое-то время щупали Дымка, который время от времени вскрикивал. «У вашего питомца рак в последней стадии. Дело идёт к концу. Он может прожить ещё не более двух недель в муках. Его надо усыпить, чтобы не мучился» – вынесли свой вердикт врачи. Помимо воли из глаз моих потекли слёзы.
      Эвтаназию в ветлечебницах делали тогда бесплатно.  К нам подошла женщина в синем халате с мешком в руках и сказала, что бы мы шли с ней. Мы вышли во двор,  подошли к сараю. Женщина дала Юре мешок и велела положить в него собаку. Я погладила Дымка на прощанье, он не издал ни звука, когда его укладывали в мешок. Женщина велела нам подождать и ушла с мешком в сарай. Юра обнял мои плечи. Мы не слышали ни звука. Буквально через пять минут женщина пригласила нас в сарай. Дымок лежал на столе и, словно, спал. Его уже не было.
        Тело Дымка нам не отдали, сказали, что у них хороший могильник, они сами хоронят усыплённых животных. Мы грустно пошли к машине. Шмуль встретил нас возмущённым лаем, но, как только мы вошли в комнату, резко замолчал. В его глазах появилась тревога. Я взяла Шмулика на руки, он сразу стал облизывать моё солёное от слёз лицо. Он всё понял и, когда я его опустила на пол, тихо подошёл к своему матрасику и лёг, где и пролежал до вечера, не вставая ни поесть-попить, ни подходя к двери, чтобы выйти на участок… Он переживал потерю названного брата.
         После ухода Дымка, Шмуль стал меньше есть, меньше гулять и больше лежать. Однажды в середине лета Шмуль нас напугал – он, вдруг, закричал, упал на пол и стал биться в судорогах. Мы с Юрой не знали, что делать. Я схватила собаку на руки, прижала к себе, постепенно Шмуль затих. Потом он долго спал. В ветеринарной клинике сказали, что у старых собак это бывает, выписали лекарство.
          Осенью, в Москве припадки стали чаще, никакое лекарство не помогало. Шмуль стал совсем слабеньким, плохо ел, много пил и с трудом ходил, но мужественно цеплялся за жизнь, не желая расставаться с Юрой и со мной. Вечерами Шмулик лежал рядом с Юрой на диване, положив голову на Юрино колено. На короткие прогулки мы по очереди выносили его на руках.
         Врачи предлагали усыпить собачку, но Юра не соглашался.  В феврале 1991 года, как-то вечером, Шмуль не смог встать на ноги – его парализовало. Я накрыла его тёплым шарфиком. Утром он едва дышал, но тихонько повилял хвостиком, когда я его погладила. Мы уехали на работу. Вечером мы обнаружили бездыханное тело. Юра взял лопату, положил Шмуля в пакет, предварительно завернув в шарфик, под которым он лежал и ушёл. Я собралась идти с ним, но Юра захотел пойти один. В ближайший выходной день Юра показал мне могилку Шмуля, под раскидистым кустом в лесу…