Алмазные капли на изумрудной траве
Мы встретились в казарме. Стены пахли еще свежей стружкой. Вот они, все мои сослуживцы. И те, кто потом рано уйдет, и остальные, не цапанувшие избыточной дозы. Мы не виделись довольно давно. Я вернулся на тридцать лет назад. После того, как оставил в 2016 своего семидесятилетнего двойника вместо себя. Но ребята узнали меня и таким, пятидесятилетним. Впрочем, еще и эстонец Гуннар Кингисепп прибыл в таком же, пятидесятилетнем варианте. С седыми висками, погрузневший, очень похожий на своего латвийского тезку, актера Гунара Цилинского, сыгравшего разведчика Николая Кузнецова в старом советском фильме «Сильные духом». Если меня наш старшина добродушно звал «бакинским комиссаром», то Гуннара прапорщик Куриленко неизменно именовал так: «Наш эстонский святой мученик-чекист». И правда, Виктора Кингисеппа в буржуазной Эстонии пытали, расстреляли и в тот же день утопили его тело в Балтийском море, где до сих пор, наверное, на дне белеют косточки коммуниста-подпольщика.
Время только кажется линейным. На самом деле оно имеет изменчиво прихотливый характер. И я легко перешагнул тридцатилетний редут, оказавшись среди своих девятнадцати и двадцатилетних сверстников, практически не постаревшим. Ну, голова чуток седая, да в талии малёхо стал поплотнее, но в целом фигура прежняя, без пивного брюшка. Так что даже в каптерке подписанное моей фамилией хэбэ оказалось впору, правда, почему-то не 46, а 48 размера. Мистика, да и только. Хотя джинсы и пиджак дома я ношу 50-го, но это с ремнем, так как 50-й размер штанов слегка великоват, к тому же джинсы имеют обыкновение разнашиваться. Поэтому 48-й сел точно по фигуре.
Наше подразделение – особого рода. Теперь я часто буду продолжать извечную службу. Из разных временных потоков перешагивая в 1986-й. Через год я дембельнусь. Как бы мне хотелось остаться навсегда в 1987-м. Таким, каким я нынче пребываю, и даже став старше на двадцать, тридцать, сорок и больше лет. Неважно. Накхшам дурун! Это все несущественно. Чтобы вновь и вновь выходить рано по утру из ворот ташкентского вокзала. Покупать тарелку дымящегося, ароматного плова, который тут же, на привокзальной площади готовит в огромном, выше человеческого роста, казане повар-узбек, взгромоздившийся на лестницу-стремянку. Помешивая рис с мясом, морковкой и восточными специями своим длинным деревянным веслом. Хочу снова и снова прогуливаться по улицам Ташкента. Целый день до вечернего поезда в Ашхабад. Покупать в магазине «Мелодия» свежие пластинки. Сегодняшняя молодежь сказала бы – «релизы». Первый диск «Аквариума», «Смоуки», миньон «Черного кофе» - первую советскую пластиночку с официально разрешенным тяжелым металлом.
И чтобы родители были еще молодыми и крепкими. Моложе меня сегодняшнего. Здоровые и сильные, а главное, счастливые. И чтобы ничего из того, что случилось из-за Карабаха и позже, в 1991-м, никогда не произошло. Хочу!
Когда-то, когда я был совсем еще маленьким, неразумным крохой, не знавшим Бога и молитв, я вдруг осознал, что все люди смертны. И смерть не красит человека усопшего. Мне с младенческих лет снились сцены казни. Самых разных видов казни. И искаженные мукой лица страдальцев, уже заглянувших в глаза смерти. Мне снился черный, беззвездный космос. И падение. В его бездну. Вечное. И еще пугали в сумерках геометрические узоры на ковре в прабабушкиной комнате, где на ее попечение меня оставляли родители-студенты.
Я хорошо помню свои детские, младенческие молитвы Неизвестному, но неизменно Высшему Существу. Проснувшийся в слезах среди ночи, я обращался непонятно к кому с просьбой. О, если можно, пусть я умру. Пусть даже самой страшной смертью. Но после этого пусть больше никто на свете не умирает! К кому я обращался в своих ночных молитвах? Еще не зная-ведая Бога…
Это был не сон. Я действительно перешагнул тридцатилетний редут. Рубеж. И оказался в новенькой казарме. Еще пахнущей свежими стружками. Наше подразделение было передислоцировано из Средней Азии сюда. На Балтику. Впервые я соединился с сослуживцами два года назад. Сейчас, находясь в Калининграде, меня снова перенесло ночной порой в казарму. Влажный пол после мытья. За окном клубится ночной туман и дождевая морось. Чиркнул зажигалкой на крыльце, дав прикурить не спящему дневальному. В зыбком свете фонаря над входной дверью, плохо рассеивающего чернильную мглу, я все-таки углядел алмазные капли на изумрудной траве.
25. 07. 2018 г.
Свидетельство о публикации №118072509078
Юна Юна 27.07.2018 09:31 Заявить о нарушении
Игорь Дадашев 24.08.2018 06:01 Заявить о нарушении