Шел солдат с войны...

Всем, погибшим на войне, посвящается!

Шел солдат с войны домой, устало.
Шел просёлком стороны, родной.
Горя на войне хлебнув, немало.
Зачерствел и сердцем и душой.

Здесь, почти три года, были ,,фрицы”.
,,Хозяйничали” на его земле.
Возвращал он им в бою, сторицей.
Ненавистью, что жила в душе.

Шёл солдат, оглядывая дали.
След войны встречая на полях.
И сверкали золотом медали
Храбростью добытые в боях.

Всю войну прошёл он без ранений.
Веря ночью и при свете дня.
Что пред образами, на коленях.
За него молилась вся родня.

И, что матушкой намолен крестик.
Тот, что под исподним на груди.
С Ангелом-хранителем он,  вместе.
Должен был все беды отвести.

Может быть сработало всё сразу.
Оберег с молитвою родни.
Но о том не думал он, ни разу.
Вспомнил только здесь, в конце войны.

Шёл солдат тоскуя и печалясь.
О подруге и своей родне.
И все думал, что ж они молчали.
Все пять лет, что был он на войне.

Воевал, не получая писем.
Сам, между боями, им писал.
Лезли в голову, дурные  мысли.
Он не верил им, прочь отгонял.

А дорога ровно так стелилась.
Словно скатерть дома на столе.
Придавая бодрости и силы.
Ногам идущим по родной земле.

Вот уже и виден перелесок.
А за ним деревня, отчий дом.
Ему мнилось, мать за занавеской.
Смотрит на дорогу за окном.

Миновал он быстро перелесок.
Птицею взлетел на бугорок.
Но последний от войны ,,довесок''.
Только здесь достать солдата смог.

Нет деревни, только головешки!
Да остовы, рухнувших печей.
Вмиг пред ним разверзся Ад кромешный.
Сник солдат, день ночи стал, черней!

Он очнулся только лишь под вечер.
Тряс, глазам не веря, головой.
Не такой совсем солдат ждал встречи.
,,Люди! Эй, есть кто-нибудь живой?”

Только сойка криком отозвалась.
Да, какой-то писк средь кирпичей.
Показалось? Нет, не показалось.
,,Эй, малец, откуда ты и чей?”

Перед ним щенок с больною лапкой.
Месяца полутора, поди.
Он скулил, повизгивая жалко.
,,Эх, малец! Иди ко мне, иди!''.

А щенок, скуля, вдруг развернулся
Захромал за груду кирпичей.
Там солдат на мать его наткнулся.
,,Всё, малец! Ты, как и я – ничей!”

А щенок дрожал и сипло лаял.
Мать пытаясь, мёртвую, поднять.
,,Ну, что ты будешь делать, мать честная.
Что ж, брат, будем вместе горевать!”

Осторожно взяв щенка на руки.
Бережно прижал к своей груди.
,,Эх, малец! За что нам эти муки?
Покормлю сейчас, брат, погоди.

Только лапку мы давай полечим.
И плеснул из фляжки на нее.
Ну, ну, ну – терпи, не искалечу!
Экой ты! Ну чистое дитё!”

Накормил солдат щенка тушёнкой.
И рукой наглаживая пса.
Вспоминал своих родных, девчонку.
И бежала по щеке слеза.

Гладил солдат пса, а сердце ныло.
Где его родня, где все, где мать?
Где подруга, что его любила,
Где бы, у кого бы все узнать?

А щенок так ластился к солдату.
Что теплело у того в душе.
,,Ну, малец, теперь мне будешь братом.
Ну, не балуй! Спи давай уже."

Вырвавшись из плена своих мыслей.
Он накрыл шинелькою щенка.
,,Ничего, малец, давай не кисни!”
И пошёл собрать дров для костра.

Село солнце, быстро потемнело.
Разложил солдат костёр, разжег.
Обернулся голос слыша, смелый.
,,Эй! Кого тут чёрт к нам приволок?”

В света круг вступил старик согбенный.
,,Ба! Неужто ты, внучек, Ляксей?"
Опершись стоял на посох древний.
,,Да, я это! Здравствуй, дед Матвей!”

Дедом был солдату он, по мамке.
Был неразговорчив, нелюдим.
Жил в лесу, на пасеке, в землянке.
Бирюком жил много лет, один.

Деда подхватил солдат под руку.
Посадил, поближе, у костра.
Видно было, дед рад встрече с внуком.
И кисет с махоркою достал.

,,Дедушка, скажи мне, что случилось?
Где все люди, матушка, родня?
Что со всей деревней приключилось?
Не молчи! Ну не казни меня!”

Посохом откинув край шинели.
Дед, щенку: ,,Где мамка, паразит?”
А солдат в ответ: ,,Дед, схоронили!
Вон под тем кустом она лежит.

Деда, не томи, не рви мне душу!
Что же тут случилось-то у вас?”
Затянувшись дед сказал:,,Ну слушай!”
Хриплым голосом повел рассказ.

,,Слушай внук, народ здесь весь сгубили,
Полицаи с ближних деревень.
Немцы ими лишь руководили.
Видно было им мараться, лень!

Знай, внучёк! Ведь по доносу друга,
Что в дружбе тебе клялся, на крови.
Схвачена была твоя подруга.
И забита, насмерть, до зари.

А подружка-то твоя, внучёк, Катюша.
Была у партизан, видать, связной!
И её дружок-то твой, Павлуша.
Ирод, сдал фашистам с головой.

А на утро всю родню, в сарае.
Подперев дверь кольями, сожгли.
Слышала деревня, как сгорая,
Мать кричала ,,Сынка, отомсти!”

Стиснула боль сердце у солдата.
В кулаки он пальцы, крепко сжал.
Словно сжал приклад от автомата.
Ну а дед рассказ свой продолжал.

,,Я тех зверств свидетель был, невольный.
С пасеки заметен стал пожар.
Слышен был мне звон на колокольне.
А куда бежать? Я – слишком стар!

Видно было, как со всей деревни.
Ропща глухо к церкви шёл народ.
Им, в упор, за неповиновенье.
Застучал фашистский пулемёт.

А потом в неё живых загнали.
Приказав забрать убитых внутрь.
Пьяные фашисты гоготали.
И орали:,,Russe schwain- kaput!”

Полицаи возле окон встали.
И под вой, истошный, матерей.
Им назад прикладами пихали.
Выбраться пытавшихся детей.

Слышно было, как отец Мефодий.
,,Отче наш”- читал при алтаре.
Двери полицай подпёр подводой.
Что стояла с сеном во дворе.

И неслась молитва с плачем к небу.
Сквозь кровавый, солнечный закат.
Отбежали полицаи, следом…
Кинув внутрь по несколько гранат.

И под страшный грохот их разрывов.
Снова заработал пулемёт.
А за ним, ещё живых, накрыло,
Волной жара плюнул огнемёт.

Полыхала церковь, а из деревни.
Полицаи выгоняли скот.
Да по избам, вросшим в землю, древним.
Струями хлестал их огнемёт.

Только недалече ушли гады!"
Хрипло молвил дедушка Матвей.
,,Всех их партизаны из засады,
Перебили, сукиных детей!

Ты прости, Ляксей, не те уж силы.
Я на пепелище всё, что смог.
Всех собрал!Вот тут, в одной могиле.
Схоронил деревню я, внучёк!”

Вот пришёл солдат домой -
 не ранен.
Только дома – нет, одни угли!
Целовал, в слезах, он крестик, мамин.
,,Упокой их души Господи!”