Бегун

Бегун


Мои ступни касаются потрескавшейся земли, покрытой тонким слоем рыжей пыли. Я оглядываюсь по сторонам, медленно разворачивая тело по кругу. Воздух дрожит от жаркого марева, висящего над плоскостью равнины. Редкая, чахлая растительность, наполненная безжизненностью тишина звенит от напряжения. Я должен торопиться, у меня мало времени. На самом деле почти всё время уже вытекло, скоро закат. Надо успеть отыскать то, что Они хотят получить. Ощущаю свое сильное тело, полупрозрачное от горячего ветра. Я весь покрыт черными повязками из тонкой кожи, перетягивающими мой лоб, тело, руки и ноги – часть из них уже сменилась татуировками. Чувствую дрожь в ладонях и понимаю, что нашел нужный Им камень – там, под серым булыжником.


Наклоняюсь, волосы падают мне на лицо, и сквозь черную завесу я замечаю Их. Трое, Они еще довольно далеко. Боятся подойти ближе, а ведь я, в отличие от них, безоружен. Один из них метает дротик, я недостаточно быстр, и мою ногу пронзает острая боль. Всего на мгновение. Они уходят – переждут ночь в деревне и вернутся утром, чтобы забрать меня и то, что им не принадлежит. Я смотрю на глубокую рану в верхней части левого бедра, края рваные, дротик зазубрен с трёх сторон, конечно. Зажимаю края раны левой рукой, чтобы остановить кровь. Тянет лечь, но я понимаю, что пока кровотечение не прекратится, ложиться нельзя. Накрываю рану правой рукой и чувствую, как она начинает затягиваться.


Мне нужно где-то переночевать. Забрать то, что мне принадлежит, я смогу только с первыми лучами солнца. Оглядываюсь по сторонам в поисках укрытия – колючий куст, подойдет. Через мое тело волнами проходит дрожь, лихорадка уже берет свое. Вся задняя поверхность тела горит. Воздух кажется полужидким, земля качается под ногами. Просчитались – я давно привык использовать это состояние. Да, я не могу бежать, но озноб помогает мне уйти. Я сворачиваюсь змеей вокруг куста и жду наступления утра. В ночи появляется много звуков, кажется, даже воздух состоит из воя, уханья, хлопанья крыльев и тявканья. Они вернутся за мной утром. Они воспитывали меня с детства, учили бегать на большие расстояния, обходиться без еды и воды, терпеть боль до тех пор, пока мое тело не разучится её чувствовать. Им это удалось – я здесь, опередив их на десять часов, рана не болит, я уже трое суток не пил и не ел – но я чувствую жар, который туманит мне голову, и только в этом состоянии я точно знаю, что делать.


Равнина начинает медленно окрашиваться в золотисто- розовый цвет. С трудом встаю, и, не отрывая ладоней от раны, делаю пять шагов на северо-восток. Это занимает около пяти минут, и каждая из них у меня на счету. Я со стоном склоняюсь над камнем, картинка пляшет перед глазами. Не могу сфокусировать взгляд, и только это позволяет мне медленно протянуть одну руку внутрь плавающего серого пятна и точным, быстрым движением поднять его (левой рукой я беру то, что принадлежит мне). Круглый молочно- белый камень, окруженный голубоватым сиянием. Мне нужно бежать. Добраться до воды раньше, чем они доберутся до меня. Я знаю, что вода где-то на юго-востоке, я чувствую ее запах за много километров. Рана почти затянулась, но ее края стали темно-фиолетового цвета, и я знаю, что это означает. Моя скорость не более двух километров в час. Они будут здесь через сорок минут. Я не чувствую даже отчаяния. Выхода нет. Раскрываю сжатый кулак и смотрю на добычу, которая может стоить мне жизни.



Каждый раз, когда в племени кто-то умирает, старейшины совершают девятидневный ритуал призывания, и затем где- то в прерии появляется круглый молочно-белый кристалл, в котором заключена душа умершего. Я должен найти её до рождения следующего ребенка у одной из наших женщин ( у меня самого женщины никогда не было, им запрещено даже смотреть мне в глаза. Это может лишить меня моего дара, а их – способности иметь детей. Я никогда не дотрагивался до них. Непонятно, отчего я выл, когда умерла Айна).



Почему я? Я начал задавать себе это вопрос с трех лет, когда меня отделили от родителей (их я не помню) и других детей. Для меня началась новая жизнь, а старая будто бы стерлась. Каждый мой день начинался с того, что я должен был найти
предмет, спрятанный в доме (а потом – в деревне, в узкой полоске леса, окружавшей ее, в озере). Под конец первого этапа обучения мне уже не нужны были подсказки. И тогда меня стали учить обходиться без еды и питья. Один день. Три. Неделю. Десять дней. На десятый день они принесли миску прозрачной воды и поставили рядом со мной. Я лежал на боку, смотрел на поверхность воды, в которой отражались облака, и плакал. Прошло несколько часов, прежде чем я смог сделать первый глоток. Окончательно вернувшись в тело, я долго сидел на пятках, опустив голову. Пытался понять. Я слушал детские крики и возню на другой стороне деревни. Я подошел к наставнику и спросил:


– Почему я?


– Потому что ты – Бегун.


Лишь несколько лет спустя я узнал, что в ту ночь, когда я родился, Бегун умер, зажав камень в кулаке. Когда они догнали его, то забрали камень и принесли его в деревню. Как только камень оказался в деревне, у моей матери начались схватки.
Мне исполнилось тринадцать Лун. Однажды ночью я проснулся от шепота: ты должен бежать. Я попытался снова заснуть, но незнакомый голос продолжал настойчиво нашептывать: Беги...ты должен бежать...беги...обгони...Я ощутил странную дрожь во всем теле, руки и ноги конвульсивно дергались. И тогда под навес, где я спал, вошел один из старейшин и спросил:

– Ты слышишь голос?

– Да, я ничего не понимаю, не хочу, сделай так, чтобы он замолчал!

– Айна умерла. Пора начинать поиски. Просто беги.


Вой. Он поднимался изнутри меня и проходил сквозь горло наружу. Звук метался в моем теле, выходя через кожу. Меня разрывали на части этот вой и тот голос, который заставлял меня двигаться. Продолжая беззвучно выть, я встал и побежал.
Айна. Единственные женские глаза, которые я видел. Я знаю, что она была на три года старше меня. Однажды я проснулся от ощущения, что на меня кто-то смотрит. Обычно я спал один, чуть поодаль от остальных, ко мне под навес заходили только Они. Этот взгляд был другой, незнакомый. Я почувствовал мурашки на коже головы с левой стороны. Волосы падали мне на лицо, и под их прикрытием я решился приоткрыть глаза. Рядом со мной на коленях сидела девушка в синей рубашке до пят. Я решился скользнуть взглядом выше и увидел огромные синие глаза. Смотревшие на меня со смесью восхищения и сожаления. Cел, поймал ее за руку. Она отвернулась, чтобы не смотреть мне в глаза, а я ни о чём другом и думать не мог. Хотел этих глаз. Словно опомнившись, она тряхнула волосами, высвободила руку, встала и бесшумно ушла.
Я бежал, петляя, меняя направление – сначала мне нужно было сбить тело с толку. Синие глаза Айны. Как она могла умереть? Обычно умирают только старики или пострадавшие на войне или охоте. Женщины умирают при родах или в глубокой старости. Ей было 16. Мое дыхание оставалось ровным, но я чувствовал, что каждая клетка моего тела продолжает выть. Странный низкий голос вновь зашумел у меня в голове: чтобы догнать ее, ты должен обогнать себя.


Я не понимаю.


Не понимаю, что это значит.


Я просто продолжаю бежать быстрее. Еще быстрее.


Легкие разрываются.


Но я не чувствую боли.


Я не чувствую тела.


Я ощущаю жар – затылок, спина, задняя поверхность ног. Как будто вся моя жизненная энергия оттягивается назад, близко к коже.


Я вижу, как мое тело убегает вперед. Оно двигается быстро и гармонично.


А я остаюсь.


Кто остается?


У меня нет формы.


Смотрю на белый кристалл. Он не должен достаться им. Я знаю, что это. В ту ночь, когда умер Илам, призывание не сработало. Не сработало оно и в остальные девять дней. Он унес свою душу с собой. И когда старейшины в смятении выходили из шатра, я понял, что всё закончилось. Племя должно будет измениться. Скоро, очень скоро, голос будет звучать не только для меня и старейшин, его услышат все: мужчины и женщины, старики и дети, рождённые и неродившиеся. Настанет новая эра.


Не отдавай им камень. Он принадлежит тебе.


Женский голос. Синий свет перед глазами. Я боюсь поверить. Я молчу. Снаружи и внутри.


Под навес входит один из них:

– Ты слышишь голос?


Я чувствую твой страх. Ты мог бы стоять за много километров, но этот запах проникает везде.

– Да.
– Беги и найди. Это последний камень.


Я знаю, что он лжёт. Это первый камень из огромного множества. Это камни душ не-живущих. Уже рождённых, но не живущих. И этот камень – мой.
Я сжимаю кристалл в руке, около сердца. Медленно, очень медленно, из глубины моего сознания поднимается ясная мысль – я не успею добраться до воды. Не успею обогнать себя еще раз. И тогда голос говорит:


Остановись.


Я не понимаю. Я же и так не двигаюсь с места. Замерев в полной неподвижности, я продолжаю наблюдать за тем, как лихорадка выжигает мое тело изнутри.


Смерть. Смерть?


Внезапно я ощущаю легкое прикосновение – ладонь у меня на лбу: прохладная, бесплотная, прозрачная. Еще одна, на правом плече, другая, на правом бедре, левое плечо, левое бедро, колени, локти. Десятки полупрозрачных рук мягко, но настойчиво тянут меня назад. Я поддаюсь этому давлению, отступаю назад, до тех пор, пока давление не прекращается.


И ТОГДА Я ОСТАНАВЛИВАЮСЬ.


Неподвижность.


Я не чувствую границ своего тела. Не чувствую, где моя кожа соприкасается с воздухом.


Я задыхаюсь, деревня уже близко. Меня встречают Они. – Камень.
– Как она умерла?
– Камень.
Я отдаю его им.


Один из них держит в руках тонкую полоску черной кожи. Он подходит ко мне и плотно повязывает мне голову. Кожа давит на лоб. Это моя первая повязка, одна из многих.
– Как она умерла?
Мой голос звучит глухо. Будто бы из-под диафрагмы. Я не узнаю его. В моем языке нет слова для этого звука.
– Айна оказалась Ловцом Душ. Она представляла собой угрозу.
Я глухо выдавливаю из себя: – Мне нужно видеть её тело. – Тела нет.
Я не понимаю, что он имеет ввиду. Не хочу понимать. Я ухожу.
Внезапно неподвижность прекращает быть. Десятки ладоней грубо разворачивают меня на 180 градусов и с силой толкают в спину. Я падаю, и наступает темнота.


Я помню, как меня учили не чувствовать боль. Как меня учили наблюдать за ее возникновением и исчезновением. Игла касается острием раскрытой ладони. Предощущение боли. Владение микромышцами. Я вижу, как игла входит глубже, замечаю любые малейшие изменения в состоянии – учащенное сердцебиение, испарину на лбу, напряжение в левом плече, сокращения мимических мышц. Я знаю точно, сколько миллиметров у меня есть до того момента, когда надо будет выключить телесное осознание в левой ладони. Важно не поспешить и не опоздать.
И если ты чувствуешь этот момент, то боли нет. Боли нет, есть только игла, входящая в руку.


С трудом открываю глаза. Голова кружится. Вдыхаю запахи, их так много, что на несколько секунд я просто теряю обоняние. Каждый запах имеет свой цвет. Обилие оттенков зеленого для меня так непривычно, что мне хочется изобрести язык, в котором для каждого из этих оттенков существовало бы отдельное слово. Я начинаю чувствовать руки и ноги, пытаюсь пошевелить пальцами. Когда ко мне возвращается осязание, я понимаю, что сижу на земле, прислонившись спиной к дереву. Сильная дрожь начинает сотрясать мой позвоночник, весь жар, разлитый по телу, концентрируется там, а потом начинает вытекать из меня, капля за каплей. Дерево высасывает из меня лихорадку. Оно огромно – обхватом около пятнадцати распростертых рук. Кора гладкая, бледно-серая, на удивление тонкая. Я прижимаюсь к дереву всем телом и обнаруживаю, что моя кожа и кора дерева врастают друг в друга, мое тело становится все менее плотным и в конце концов – жидким, сливаясь с соком внутри дерева. Я перемещаюсь с бешеной скоростью внутри живой плоти желтоватого цвета, вверх-вниз, вверх-вниз, от скорости у меня перехватывает дыхание, и в какой-то момент я понимаю, что у меня нет легких, кислород попадает прямо в жидкость, которая и есть я. Радость пузырьками поднимается вверх по стволу, я расширяюсь, одновременно чувствуя каждый листок необъятной кроны, каждую ветку, каждый отросток корневой системы под землей. Я везде – меня нет.


Я знал, к чему приведет моё решение оставить камень себе. На их месте я бы не стал оставлять меня в живых, или как минимум искалечил бы мне руки. Потому что когда я получу свой камень, моим рукам не будет преграды, им останется только смириться с тем, что через эти руки любой сможет исцелиться и начать исцелять.


Двигаюсь вверх, всё быстрее и быстрее, жидкость почти что закипает, пузырится и бурлит, вырываясь мощной струей из кроны дерева, поток достает до самого неба, и когда солнце отражается в последней падающей вниз капле, я обретаю форму, но остаюсь невесомым.


Оказавшись наверху, на высоте более ста метров, я понимаю, что дерево не просто огромно: его ветви простираются над всем лесом. У меня захватывает дух от близости облаков. Я пытаюсь стряхнуть с себя зачарованность, я помню о северо- востоке. Поворачиваюсь через левое плечо и вдалеке вижу озеро и скалы на дальнем его берегу. Вход там, я чувствую это.


Когда мне было около пяти лет, почти каждую ночь я видел один и тот же сон. Я закрывал глаза, и из темноты на меня смотрело лицо. Кожа, испещрённая узорами из белых светящихся точек. Бледно-голубые глаза. Лицо висело в пространстве, медленно вращаясь во всех плоскостях, каким- то образом ухитряясь не сводить с меня глаз. Я начинал непроизвольно повторять его движения, и в какой-то момент ощущал, что моя голова отрывается от тела. Задыхаясь, я просыпался.


Стекаю вниз по дереву и, почувствовав землю под ногами, вновь обретаю тело. Меня наполняет поразительная сила, моё тело способно на все. Через два часа я буду у озера.


– Кто такие Ловцы Душ?
– Ловцы Душ прокляты. До их рождения Бегун не находит камня. Они появляются на свет в тишине, с широко открытыми глазами. Когда они подрастают, оказывается, что они не знают, кто они такие. Всю свою жизнь они пытаются ловить души умирающих людей, чтобы забрать их себе. Если они в течение года не находят новой души, то умирают. Они живут рядом со смертью.


Моё тело догоняет меня. Стою на опушке леса и наблюдаю за тем, что происходит на берегу. Здесь живет много людей невысокого роста, непонятно, мужчины это или женщины, они одеты в одинаковые серые одежды. Передвигаются бесшумно, похоже, что им не требуются слова, чтобы понимать друг друга. Они ходят по берегу, снимая шатры, гася костры, обмениваясь взглядами. Среди них много детей, которые кажутся взрослыми, у них одинаковые зелёные глаза. У кромки воды – много лодок, больших и маленьких, некоторые из них уже загружены вещами и плавно покачиваются на волнах. Мой взгляд падает на длинную узкую лодку, немного больше, чем остальные, выдолбленную из необработанного дерева чуть более темного оттенка. Этот народ погружен в себя, и мне не требуется много усилий, чтобы оставаться невидимым. Я стою на берегу, по щиколотку в воде, она на несколько градусов теплее воздуха, той температуры, которая исцеляет сама по себе. Я мог бы стоять так вечно, забыв о повязках, покрывающих мое тело. Но у меня мало времени, люди в сером уже готовятся к отплытию.


Ловец Душ. Айна. Я не знаю о ней ничего. Кроме синей рубашки и синих глаз. Теперь я понимаю, что в эти глаза я смог бы посмотреть, не причинив ей вреда. Может быть, она приходила за моей душой? Вряд ли, она должна была бы знать, что душа Бегуна не привязана к телу, ее невозможно поймать даже в момент перехода. Я не знаю, зачем она приходила, но хотел бы когда-нибудь посмотреть ей в глаза.


Я подхожу к лодке и беззвучно ложусь в неё. Она слегка притапливается под тяжестью моего тела. Как только моя голова касается темного дерева, я ощущаю усталость. Мне кажется, что это усталость многих поколений. Мурашки ползут по затылку, я закрываю глаза. Лодка, плавно покачиваясь, начинает движение. Я крепко зажмуриваюсь, и из полной темноты появляется ослепительно яркий, светящийся крест, он приближается до тех пор, а потом я проваливаюсь в сон.


Я стоял на коленях, уткнувшись лбом в землю. Мне показали её. Впервые в жизни я мог без страха рассматривать женское тело, женское лицо. Я мог бы поклясться, что она жива. На какой-то момент мне даже показалось, что она дышит. Она лежала на полу в позе звезды, в центре аккуратно выложенного из белых камней круга. В метре от земли была натянута круглая, причудливо сплетенная сетка. Я смотрел на нее, и не мог избавиться от ощущения, что она сама сплела эту паутину. Что Они, гордо стоявшие по углам хижины с видом победителей, наивно полагали, что поймают ее в эту паутину как муху. Что они сплели её по собственной воле.


Толчок – лодка мягко вошла носом в песчаный берег. Тело плохо слушается, убаюканное мерным покачиванием. Выхожу из лодки и направляюсь прямо к Входу. Для того, чтобы войти в пещеру, мне приходится нагнуться – я значительно выше тех, кто когда-то проделал в скале это отверстие. В переходах подземного лабиринта царит абсолютный мрак, но мне не нужны глаза. Очень скоро мои руки привыкают находить нужные изгибы холодных, чуть влажных каменных сводов. Чувствую, что вода где-то рядом. Через несколько минут мои ноги начинают погружаться в воду – сначала по щиколотку, потом по колено, и вот я уже стою по пояс в воде. Я понимаю, что вода будет и дальше прибывать. Где-то внизу должен быть проход. Ныряю, набрав в легкие столько воздуха, сколько могу удержать. Мое тело сливается с водой, я кожей улавливаю едва ощутимое подводное течение, которое может привести меня по другую сторону каменной стены. И я нахожу его, но оно слишком узкое для моего тела. Мне не удается протиснуть сквозь него бедра, а воздуха остается уже совсем мало. И тогда я впервые в жизни обращаюсь к своей матери, которой я не помню. Прошу её помочь мне родиться. Не дать мне умереть так близко от цели. Чувствую зажатый в кулаке камень. Даже здесь, глубоко под водой, я ощущаю его тепло. Мать, не дай мне умереть сейчас. Когда мои легкие уже готовы разорваться, позади меня поднимается мощная волна. Не знаю, где берет начало эта сила, сравнимая разве что с землетрясением, способная пробить камень. Ударяя в меня, она вышибает меня вперед, и я понимаю, что спасён. Раскинув руки и расслабив каждую мышцу, я позволяю воде поднимать меня наверх, к свету. Я двигаюсь очень медленно, и мне хочется продлить это мгновение до бесконечности. Почувствовав, что вода сменилась воздухом, я делаю резкий вдох.


Лежу на спине, холодный влажный камень. В левом кулаке сжимаю кристалл, начинающий вибрировать, уже близко. Под сводом пещеры вниз головой висит летучая мышь. Стоит мне посмотреть на неё, как она, издав пронзительный писк, срывается с места и, хлопая крыльями, улетает в темноту. Я знаю, что скоро солнце окажется в зените, и тогда, если где-то рядом есть выход, я почувствую изменение состава воздуха.
Поколения сменяли друг друга, Бегуны умирали и рождались вновь, племя накапливало опыт. Каждое следующее поколение уже не повторяло ошибок своих предшественников. Все больше частей мира, доступных сознанию племени, становились явными и понятными, а главное – переставали удивлять. Илам был исключением. Наверное, именно поэтому его смерть заставила меня принять то решение, которое я принял.


Когда мне было лет шесть-семь, я вбежал на территорию его семьи, так как чувствовал, что на этот раз отгадка (блестящее светло-коричневое перо с черными пятнышками) спрятана именно там. В пыли у хижины на корточках сидел ребенок. Он достал из-под камня толстую зеленую гусеницу, протянул ее мне, улыбаясь во весь рот, и вопросительно посмотрел в мою сторону. В его взгляде было что-то мне непонятное, я никогда не видел подобного выражения на лицах своих соплеменников. Я строго посмотрел на него:
– Все знают, что это кантриады. Что тебе надо от этой? Они несъедобные.
Малыш обиженно надулся, на глазах заблестели слезы, и он отвернулся. Я стоял, в растерянности. Не понимал, почему он плачет.


Иду по узкому коридору, который вскоре превращается в темный тоннель диаметром около метра, и мне приходится ползти. Колени и локти ободраны в кровь, но это пустяки, по сравнению с той свежестью, которая по капле начинает просачиваться в мои легкие. Проход расширяется, становится светлее, и неожиданно для самого себя я оказываюсь снаружи, на абсолютно плоской небольшой каменной площадке.
Илама считали сумасшедшим, но безобидным. Ребенок, который радуется и грустит, сталкиваясь с предметами и явлениями, которые всем знакомы с рождения. Удивляется всему новому. Хочет услышать, почувствовать, попробовать на вкус, прикоснуться. Как будто одного названия недостаточно. Как будто нельзя верить в магическую силу слов, ведь если ты знаешь название, то знаешь и то, что за ним стоит. Старейшины боялись его, я видел это. Илам занимался женскими делами, и мужчины презирали его.


Сижу, опираясь спиной о скалу, передо мной около трех метров идеально гладкого, выветренного камня. Вижу белые облака, застрявшие между горными вершинами. Вижу серо- лиловые облака внизу в ущельях. Вижу прямые лучи рассеянного в воздухе света. Тишина. Впервые за долгие годы все голоса умолкли. Помню, как раньше даже проблески этой тишины приводили меня в ужас, а потом заставляли стремиться еще и еще раз испытать этот короткий миг наслаждения, в котором я растворялся, прежде чем почувствовать холодный липкий страх никогда не вернуться. Сейчас, между этими облаками, страха нет. Чувствую чьё-то присутствие левой стороной тела. Я ждал этого человека долго. Больше дней, чем живу. Осторожно, стараясь не производить лишних звуков, я поворачиваюсь налево, наклоняюсь вперед, заглядываю за угол каменной стены. Там, в той же позе, что и я, сидит старик. Нет, не старик. Просто у него белые волосы и морщинистая кожа. Его тело обернуто кусками белой материи, очень напоминающими черные повязки на моем собственном теле. В его руках – толстый узловатый посох. Не могу двинуться с места. Жестом он показывает мне направление, в котором я должен лечь. Тело словно чужое, мне кажется, что под кожей – миллионы неизвестных существ с украденной жизнью. Усилием воли я заставляю всех их лечь. Человек в белых повязках кладет на меня посох, так, что один его конец касается точки между бровями, а другой – паха. Затем он опускается на колени у меня за головой, мягко, но плотно кладет свои большие ладони мне на лицо и начинает петь. Гудеть. Вибрировать на разных частотах. И сначала я чувствую, что мое тело откликается вразнобой – как будто все клетки существуют отдельно и реагируют на разные звуки. Я различаю два основных тона: один – низкий и глубокий, идущий из области солнечного сплетения, другой – прозрачный и легкий, проходящий от затылка ко лбу. Когда эти два звука начинают звучать в унисон, я чувствую, как мое тело напрягается, я слышу звук лопающихся повязок, треск иссушенной солнцем и ветром буйволиной кожи.


Иногда я приходил к старейшинам за советом. Чаще всего это случалось, когда кто-то пытался проникнуть в мои сны. Обычно это происходило так: я вдруг понимал, что нахожусь и внутри происходящего, и вне его. В такие моменты мне казалось, что я нахожусь очень близко, буквально в шаге от источника. Я оглядывался по сторонам в поисках подсказки, указателя направления. Воздух начинал дрожать то там, то здесь, пространство казалось разделенным невидимыми, но четкими линиями на сектора. Дрожь проявлялась то в одном секторе, то в другом, затем предметы начинали хаотично мигать, картинка на миг менялась, а затем снова становилась прежней. Если в этом сне я был разделен на несколько людей, то лица начинали плыть, слегка искажаясь. Все это было знаком того, что в этом сне есть кто-то, кроме нас-меня. Обычно в этот момент я просыпался с чувством неудовлетворенности и разочарования, что источник снова ускользнул.



Я понимаю, что мне страшно. Не чувствую страха, но понимаю, что моему сознанию страшно. По моему телу проходит волна жара. Пытаюсь сфокусировать взгляд, но картинка расплывается и сжимается в точку. Теряю зрение. Перестаю слышать звуки, чувствовать камень, воздух. Я все еще цепляюсь за последние капли ощущений, но вскоре исчезает всё. Черный свет и звенящая тишина. Бесконечный сон. Проснувшись, я не сразу могу открыть глаза. Я полулежу в чем-то мягком, упругом и ритмично сокращающемся. С трудом приподняв веки, я вижу, слабо освещённые своды пещеры. Её мягкие стены находятся в постоянном, едва заметном движении. И тут у меня начинает стучать в висках: я должен вспомнить что-то важное. Боль в груди – резкая вспышка. У меня снова нет тела, но сознание ясное, как никогда. Я снаружи. Вокруг меня звезды и мириады светящихся пылинок. Внизу я вижу огромное пульсирующее сердце. Этому ритму подчиняется вся вселенная. Живая плоть сокращается, дрожь волнами расходится по черноте космоса, заставляя звезды вспыхивать ярче, и тогда я вспоминаю.



Но тот случай был особенный. Чужой осмелился принять в моем сне свою форму. Илам. Он посмотрел на меня зелеными невидящими глазами. Не смотри. Я хотел видеть. Поэтому я перестал смотреть. Испарина покрывает все тело ровным тонким слоем мелких капель. Мои глаза закрыты, но я вижу. Моя кожа видит. Поток впечатлений захлестывает меня. Когда я открываю глаза, встаю и выхожу из-под навеса, ничего не меняется – меня продолжают пронизывать тонкие, выстреливающие ощущения, иногда переходящие в мурашки.


Краски кажутся ярче, запахи одурманивают, само прикосновение воздуха к коже имеет столько оттенков, что некоторое время я не могу сдвинуться с места. Я поднимаю правую руку, сгибая ее в локте, ладонь оказывается на уровне глаз. Я поворачиваю ее, едва заметно, очень медленно, и замираю от красоты движения. От медленности этой красоты.


Просыпаюсь. А может быть – засыпаю. Открываю глаза, почувствовав легкое прикосновение ветра. Облака быстро плывут по ярко-синему небу. Я один, на самом верху скалы. Человека нет. Не знаю, сколько прошло времени. Ощупываю свое тело, исполосованное бледно-розовыми следами от повязок. Кожа там тонкая и полупрозрачная. Прикасаясь к отметинам, я с удивлением отмечаю, что мне больно. Рядом, в шаге от меня, лежит посох. Долго смотрю на него, прежде чем решиться взять его в руки. Пора идти. Встаю на самый край каменного уступа, прикрываю глаза и чувствую, как мои ладони разворачиваются наружу. Руки слегка приподнимаются, переставая касаться тела. Я использую медленность, и вскоре нахожу направление. Это где-то на северо-востоке. Чувствую силу, наполняющую мои конечности, и непривычную прозрачность кожи, и начинаю спускаться.


Когда я подошел к Ним, Они обступили меня тесным кругом. Выжидали. Изучали. У меня потяжелел затылок и начало стучать в висках.
– Что ты видишь? – холодно спросил один из них, и внезапно ударил меня в поддых.
У меня мелькнула мысль, что ему следовало бы быть точнее. А потом я услышал свой собственный голос:

Я вижу голубовато-белую субстанцию. В нее помещен человек. Он плавает в ней на боку, совершая широкие, плавные движения руками и ногами, как будто он – стрелка часов на огромном циферблате. Он скользит внутри жидкости очень непрерывно, потому что исчезли даже секунды. Эта субстанция чувствует физическую и душевную боль и моментально генерирует необходимые вещества и элементы, ощущения и чувства, ситуации, а если надо – то и целые жизни. Она исцеляет всё.

Я вижу смятение на их лицах. Мне кажется, что они слышат это уже не в первый раз.
Мои движения идеально точны. Каждый раз – точно в цель, ни миллиметра в сторону. Нащупывая ступней очередной уступ, врастая пальцами в трещины скалы, я быстро двигаюсь вперед. Кожа чувствует малейшее движение воздуха или изменение температуры. Мне кажется, что этому спуску не будет конца. Я поднимаю голову вверх и вижу, что расстояние до каменной площадки, откуда я начал спускаться очень велико. Но, глядя вниз, я не уверен, что стал хотя бы на шаг ближе.
Меня парализовало, я не могу управлять даже движениями собственных глаз. Они плотно обступили меня. Мне нечем дышать.
– Илам умер.
Я не верю своим ушам.
Это не может быть правдой.
– Ты должен найти его камень и принести его нам. Этот камень должен быть уничтожен.
У меня закружилась голова, земля качнулась под ногами, и я услышал тихий голос:


Не смотри. Не отдавай им нас.


Тогда я принял решение.


Мои мышцы дрожат от напряжения, я должен быть точным. Медленно перемещаюсь вниз по каменной стене, изрезанной паутиной трещин. Они расположены далеко друг от друга и, прежде чем нащупать очередной уступ, мне приходится сгибать правое колено так, что оно упирается в плечо. Я распластан по этой бесконечной вертикали.
Неожиданно для себя я понимаю, что оказался на ровной поверхности. У меня слегка кружится голова, и земля словно ускользает из-под ног, ниже, ниже, еще ниже, я оседаю вниз и замечаю, что это не земля – я сижу на брусчатке. Это сделали человеческие руки, я не один ЗДЕСЬ. Я глажу округлые выпуклости булыжников изодранными в кровь ладонями, и по моему лицу начинают течь слезы. Я не чувствую этого, только вижу расплывающиеся темно-серые пятна на камнях. Горло сжимает минутой позже. Место мне хорошо знакомо. Я вожу рукой по поверхности камня, и он оживает. Наблюдаю за тем, как камень живет на протяжении столетий, как меняется его поверхность, становясь все более гладкой, меняя цвет. По моему телу вверх поднимается мелкая дрожь, я понимаю, что с моим телом сейчас происходит то же самое, что и с этой желтовато-серой массой. Стремительно меняюсь, проживаю века, мое тело распадается на молекулы и вновь возникает бесчисленное количество раз. Я не знаю, когда это прекратится. У меня нет ощущений, только осознавание.


Я знаю, зачем я здесь. Белый камень – я должен отдать его Ей.


Этот город – лабиринт, в котором невозможно заблудиться. Я стою на пересечении восьми улиц, и мои ладони ведут меня на одну из них. Я кружусь в переплетении возможных дорог, каждый мой шаг лишь подтверждает, что я уже был здесь (или буду). Время скоро перестанет существовать, и это будет уже неважно – останутся лишь тонкие, прозрачные нити без конца и начала, пересекающиеся бесконечное количество раз. И человек станет городом.


Слева под сердцем начинает тянуть, уже близко, скоро появится знак. Я обвожу взглядом дома вокруг себя – это может быть все, что угодно. Искривленные отражения в окнах затягивают меня внутрь, я не могу сфокусировать взгляд, кажется, это первый лабиринт, из которого может не оказаться выхода. В одном из десятков окон мелькает красная точка, я цепляюсь за нее взглядом, пространство постепенно выравнивается и останавливается. Не сводя глаз с маленького красного пятна, я миллиметр за миллиметром приближаю к нему свое тело. Передо мной тяжелая дубовая дверь с латунными креплениями, я приоткрываю ее и вхожу на темную, узкую винтовую лестницу. Стены освещены коптящими факелами, мне трудно дышать. Наконец я оказываюсь на небольшой площадке перед аркой, занавешенной тяжелым темно-синим бархатом. Я с благоговением прикасаюсь к складкам-волнам, зарываюсь в них лицом, запах лаванды, пыли и времени щекочет мне нос. Я не могу отдернуть занавес и войти в комнату. Сначала я вглядываюсь в щель между складками, и вижу залитую солнцем комнату с высоким потолком. Сквозь зарешеченные окна, перекрещиваясь и покрывая комнату прозрачной сетью, падают лучи света. У одного из окон за клавесином сидит молодая женщина в шерстяном сером платье до пола. Длинные рукава и ослепительно белый воротник, гладко зачесанные каштановые волосы. Я вижу, как ее пальцы касаются клавиш, но не слышу звуков. Только руки – она сидит, повернувшись лицом к свету из окна. Я разворачиваюсь в том же направлении, что и она, сощуриваюсь от яркого света, бьющего мне в зрачки, прикрываю глаза, и внезапно начинаю слышать мелодию, которую играет эта женщина. Я нашел её. Накрываю её узкую ладонь своей, она поворачивается ко мне, ощупывает моё лицо, едва заметно кивает и протягивает открытую ладонь. Я опускаю туда камень, и он вспыхивает белым раскаленно- ледяным светом. Женщина исчезает и камень вместе с ней.


В моем теле – тревога, бьется об кожу изнутри. Куда мне теперь идти? У меня не осталось ничего, кроме блекнущих
воспоминаний и почти затянувшихся шрамов. Здесь нет ничего, кроме точки отсчета, и эта точка – я, и все линии исчезли.


Их лица – холодные, ничего не выражающие, острые взгляды. Один из них приближает ко мне свое лицо и говорит: - Не забывай о том, что ты – Бегун. Если ты попробуешь изменить это и остановишься, то остановится и движение мира. Твоего мира.
На долю секунду мне кажется, что в его глазах промелькнуло что-то похожее на сочувствие.


Но решение уже принято, и система уже начала изменяться. У меня нет пути назад.


Вновь открываю глаза и чувствую, как в помещении падает температура. Воздух становится сухим и холодным, зал начинает постепенно менять свою форму. Стены становятся тонкими, полупрозрачными, голубоватыми пластинами, их двадцать две. Я стою в центре, и сначала мне кажется, будто вокруг меня – зеркала, но затем я понимаю, что фигуры за пластинами двигаются несинхронно – они повторяют мои движения, но в разное время – одни запаздывают, другие опережают. Я вглядываюсь в их очертания и понимаю, что все они - совершенно разные, но каждая обладает неуловимым сходством со мной самим. Пробую кружиться на месте, одновременно наблюдая за мирами, которые скрываются в рамах. Сначала я двигаюсь медленно, но стоит мне ускорить темп вращения, как все происходящее за «зеркалами» сливается в один светящийся белый круг.


Если ты остановишься, остановится и движение твоего мира.


Меня привлекает мерцающий фиолетовыми огнями силуэт длинноволосой девушки в одной из рам, она стоит на одном колене, склонившись над потоком воды. У нее в руках две чаши. Сначала мне кажется, что эти чаши скрывают в себе Источник, бездонные сосуды, дающие начало Воде. Но фигура скрыта за толщей воды, которая ровно покрывает пластину, и я начинаю думать, что чаши, наоборот наполняются водой из потока. У девушки – синие глаза. Она внимательно смотрит на льющуюся воду, отмечая каждую каплю, ни начала, ни конца. Мои руки и ноги сковывает паралич, я чувствую только позвоночник – мой взгляд отражается в ее глазах. И я понимаю. Мне предстоит пережить много боли. И я буду беззащитен и обнажен. Я стану Источником, порождающим и убивающим.


Старейшины говорили нам, что мы были расколоты ударом белой молнии еще до нашего рождения. Вечный страх того, что молния ударит вновь. Я спрашивал, что будет, если я лягу с женщиной – молния, отвечали они, ты будешь обездвижен, а она станцует на твоём теле и уйдет, оставив тебя умирать. Потому что тот, кто боится, умеет только выживать и ненавидеть. Я молчал, и представлял себе, каким будет этот танец.
Меня накрывает огромной солёной волной, вертикальный поток удерживает мое тело внутри себя, массы воды причиняют боль, обрушиваясь на мое тело. Чувствую боль и странное наслаждение, ощущая, что моя кожа разглаживается, становясь тонкой и безволосой, тело меняет форму, вращаясь вокруг собственной оси, конечности удлиняются и становятся тоньше, открытое становится закрытым, а закрытое выходит наружу. Внезапно поток иссякает, и я падаю, ударяясь о каменный пол.


Когда меня забрали от матери, много ночей подряд мне снился один и тот же кошмар. Я выхожу из-под сводов огромного зала в старинном здании, и иду по узкому, тускло освещенному коридору. Вдруг из темноты на меня вылетает огромное черное чудовище, с острыми когтями и шипами на кожистых крыльях, оно так истошно кричит, что этот душераздирающий звук заставляет меня согнуться пополам, прикрывая голову руками. Черный ужас. Балансируя на грани сна и реальности, мне кажется, я никогда не увижу солнечного света.


Стою на коленях на холодном каменном полу, подземелье слабо освещено свечами, воздух наполнен тяжелым, дурманящим запахом. Я знаю, что мне не выйти отсюда никогда. Мое лицо и волосы скрыты темным платком. Как же это могло случиться? Как Ты допустил это? Мою вину, как и Твою, не искупить никогда, я останусь здесь навечно, в отчаянии я колочу ладонями о каменный пол, не замечая, как они начинают кровоточить. Там, наверху, в залитом солнцем мире, их так много, а здесь – я одна, и мы никогда не встретимся, потому что кто-то должен остаться здесь и смотреть на всю эту боль, родившуюся и нерожденную, я вижу так много страдания, так много изуродованных тел, что даже если каждое из них стоит хотя бы одной моей слезы, я останусь здесь навечно. Я слышу голоса, доносящиеся сверху, которые пытаются убедить меня, что все конечно, и страдания тоже. Но это там, наверху, где смерть может положить конец всему, а здесь времени нет. В зале есть две статуи, изображающие двух человек с собачьими головами, которые смотрят друг на друга. Крики, раздирают тело и слух, я кричу, просто, чтобы не слышать. Я пытаюсь вспомнить о чем-то, что может меня спасти. Перед глазами пляшут красные круги, я задыхаюсь от рыданий, у меня не осталось сил, чтобы жить. Жизнь и смерть, только смертные спасутся от вечного страдания, только проявленное имеет завершение. Судороги затихают, я лежу на коленях, любом в пол, волосы разметались по каменным плитам, пальцы продолжают непроизвольно сокращаться. Я чувствую, как чьи-то руки аккуратно поднимают меня, и воздух становится теплее.


Открываю глаза, отвыкшие от дневного света. Лежу на узкой кровати в крохотной келье, грубое шерстяное одеяло колет кожу. На мне нет одежды. Голова обрита, я чувствую необыкновенную легкость. Мой взгляд падает на перевёрнутое распятие, висящее на стене, по коже головы ползут мурашки, когда я вижу, круги света, окружающие конечности и голову висящего крестом человека. Я уже почти готова.
Скоро я приду к ним сама.


Пробую встать с кровати, ноги дрожат от слабости и напряжения, с трудом открываю тяжелую дверь, и выхожу на лестницу. Бесконечно долго я спускаюсь вниз, цепляясь за тонкие кованые перила, мне кажется, что ступени будто уходят вниз под моими ногами, словно клавиши клавесина. Широкая лестница уходит вниз, в то самое подземелье, и теперь у меня есть сила сделать выбор, и я выбираю воздух. Часть стены опускается на цепях под моим взглядом, а я стою, закрыв глаза, пытаясь запомнить это ощущение власти над пространством. Чьи-то горячие и сухие ладони берут меня за руки и не спеша ведут вперед. Чуть приоткрываю глаза, но продолжаю смотреть под ноги, на густую зеленую траву, покрытую каплями росы. Другая тяжёлая рука опускается мне на плечо и заставляет меня встать на колени. Вижу несколько пар ног, я – в центре живого круга. Это старейшины, я узнаю их. Чувствую прикосновение тяжелого, холодного лезвия сначала к левой ключице, потом - к правой, и, наконец, острие прижимается к впадинке между ними. Поднимаю глаза и смотрю в эти бесстрастные лица, которых я так долго боялась и ненавидела, пока была Бегуном. Они улыбаются мне. Среди них Айна и Илам. Один делает шаг вперед и говорит:


Теперь ты свободен. Теперь ты свободна. Твоя свобода принадлежит только тебе, Бегун.


Мои ступни касаются потрескавшейся земли, покрытой тонким слоем рыжей пыли. Я оглядываюсь по сторонам, медленно разворачивая тело по кругу. Обнаженную кожу
обжигает горячий ветер, острые мелкие камни впиваются в пальцы. Прищурившись, я обвожу взглядом горизонт. Никого.