Радость на часок

***

Песня про ольховую серёжку
имя мне напомнила твоё.
Память вновь мешает поварёшкой
канувшие годы в забытьё.

Были встречи наши очень редки,
и всплывает словно сквозь туман
мальчуган в вельветовой беретке,
школьный друг, упрямец, хулиган.

Помню, как коньки девчонок нёс ты,
рыцарь и хранитель класса «А»,
и глядят мне  в душу через вёрсты
небеса таящие глаза.

Пусть позарастали те дорожки,
не пройти по ним уж вдругорядь...
Я надену старые серёжки,
чтобы твоё имя повторять.



***

Вот кто-то с горочки спустился…
А это ты спустился с гор!
И с той поры всё длился, длился
наш бессюжетный разговор.

Мы в детстве не договорили,
не докатались на катке.
И вот друг друга подарили
на новом жизненном витке.

Мой альпинист седобородый,
спасибо, что с тобой всё та ж,
что ты сумел взять выше нотой,
и это высший пилотаж.



***

Ты сказал: «Обними меня».
Извини, я так обману.
А глаза так близки, маня
в неизвестную мне страну…

Для тебя делов на пятак -
ты герой, что спустился с гор.
Я тебе благодарна так,
что иное всё — перебор.

Твоих будней простой мотив
не сольётся с моим уже.
И верёвки, что прикрутил,
не привяжут к моей душе.

И объятие не спасёт
от падения с высоты...
Я хотела б, чтоб было всё.
Я хотела б, чтоб я и ты.

Чтоб как в детстве — коньки в руке,
по росистой траве бегом…
Только дважды не быть в реке,
и луна — словно в горле ком…


***

Постучись мне в сердце, я открою
и ключи доверю от души,
как романа моего герою,
как герою, что сошёл с вершин.

Я же не звезда и не комета,
и не эдельвейс из Красных книг.
Я гора, что любит Магомета
и сама идёт на встречу с ним.

Знаю, эти руки золотые
могут всё — чинить, паять, клепать.
Но важнее стало мне отныне,
как они умеют обнимать…


***

Я обнимаю мысленно тебя
и шлю тебе лишь поцелуй воздушный,
пока ещё не смея, не любя,
не зная, для чего мне это нужно.

Глядишь глазами горного орла,
с повадками земного человека.
Та школьница ещё не умерла...
Спасибо, что пришёл через полвека.



***

Прикрутил верёвки на балконе,
стулья склеил, ковшик припаял,
а потом, изъявши из агоний,
заново из глины изваял.

И тебя благодарю за это,
что сквозь тьму промчавшихся годин
женщину во мне, а не поэта,
отыскал, увидел, победил.

Я любить, отчаясь, разучилась.
Распаялась жизнь как связь времён.
Тем дороже эта Божья милость -
что ты мной теперь обременён.


***

Это не счастье пока, а тропинка к нему, -
помнишь, как трудно взбиралась по ней на кудыкину гору?
Это ещё только луч, пробивающий тьму,
слепо ведущий меня по судьбы коридору.

Это ещё не стихи — лопухи, лебеда,
это ещё не любовь, не смертельно, не больно,
но если больше с тобою — нигде, никогда -
мне и того, что случилось — с лихвою довольно.

Хвойные ветки, фонарики, блёстки дождя, -
и не беда, что в тот день они не загорелись.
Я заберу этот праздник с собой, уходя,
мой новый год, мой часок, моя радость и прелесть!


***

Оскал бытия улыбкой
сменился в борьбе с судьбой.
Пусть призрачно, робко, зыбко -
оно улыбнулось тобой.

О знала я — что ни делай -
вселенная за меня,
и чёрную кошку белой
в дороге нам заменя,

и знаков рассыпав манну, -
мол, всё это неспроста -
к тебе, мой давно желанный,
вела за верстой верста.

Вещала, что будешь вскоре, -
уроки, душа, готовь!
Из слов, что учили в школе,
осталось одно: любовь.

И слышала я всё чище
сквозь шум и людской галдёж:
- Найдёшь ты не там, где ищешь,
и встретишь, когда не ждёшь.

И вот он, тот миг заветный, -
с мешком за спиной, седой,
явился мой князь пресветлый,
серебряный, золотой.

О сколько же надо было
сапог сносить до него,
чтоб начисто всё забыла
в объятии огневом,

чтоб ты соскочил с подножки,
с катушек слетел, со скал,
судьбы поменяв обложку,
улыбкой сменив оскал.


***

Глаза твои неба сейчас голубее,
сердце как губы навстречу вытяну…
Как я от счастья слабею, глупею,
но всё равно заклинаю, чтоб быть ему.

И никогда о том не пожалею,
нежась в лучах небожительских глаз твоих.
Горы сверну и всё преодолею,
если ты рядом — тёплый и ласковый.


***

Спали с глаз спасительные шоры,
нет моей закрытости былой.
Не нужны на окнах больше шторы,
всё, что укрывало нас — долой!

Знаю, что утешишь не словами,
что язык тот нежен и не лжив,
что, соприкоснувшись рукавами,
мы их сбросим, плечи обнажив.

Вот он, миг, единственный и добрый,
радостью наполнен до краёв.
Слышишь, как колотится о рёбра
сердце неприкрытое моё?


***

У нас с тобою радость на часок -
целую нежно твой висок и веко...
От счастья отделяет волосок -
какие-то несчастные полвека,

что врозь прошли в неведомой дали,
но наш союз так радостен и тесен,
что кажется — лишь жажду утоли -
и тот часок все годы перевесит!


***

Я в тебя ныряю словно в омут,
не боясь разбиться на куски,
ибо сердце каждой клеткой помнит
свет тех лет у парты и доски.

Давний клад в душе своей отрою,
запоздалой щедростью даря.
Как нежданно поменялись роли...
Сколько лет мы потеряли зря!

Пусть хранит тебя твой камень яшма
там, во глубине кавказских гор,
я  же тем жива, что дал и дашь мне -
нежность рук, сердечный разговор.

Чтоб любовь не с тяжестью кувалды -
с лёгкостью, играючи, шутя,
чтоб меня ласкал и целовал ты,
чтобы стих родился как дитя.

Пусть одною больше будет песней…
Не суди же нас, народ честной.
Может, мы в сто тысяч раз небесней
с этой грешной радостью земной!



* * *

Печаль моя жирна...
 О. Мандельштам

Печаль жирна, а радость худосочна.
И вот её, чем бог послал, кормлю,
не пожалев последнего кусочка.
Как это слово лакомо – «люблю»...

Всё подлинное тихо и неброско,
не в замке, а в зелёном шалаше.
А это ведь и вправду так непросто –
большую радость вырастить в душе.

Вздохну над строчкой, над бутоном ахну,
погреюсь у случайного огня...
А то ведь я без радости зачахну,
или она зачахнет без меня.


***

Эта мечта не о ком, не о ком,
эта любовь в никуда и в пространство.
Я говорю неземным языком,
сбросив с души человечье убранство.

Губы и руки искали тепла.
Сколько в желании силы и мощи!
Жизнь твоя в кровь мою перетекла.
Вот ты какой наугад и наощупь.

Я — Маргарита, летящая ввысь…
Облако нежности медленно тает.
Ляг между строк моих и затаись.
Пусть тебя кто-то тайком прочитает.



***

Мой последний, мой финиш, постскриптум,
недоступно-запретная сласть!
И Сезам отворился со скрипом,
заржавевшая дверь поддалась…

Сердце глупое — тише, ну, тише! -
отомкнувший забытым ключом,
напоследок судьбу осветивший
синеглазым небесным лучом, -

это вот кого сны обещали
и о ком предсказанья сбылись,
что тащили меня как клещами
из уныния в светлую высь...

Ты приводишь в порядок планету,
расчищая дорогу ко мне.
Я плачу тебе той же монетой -
небольшою, но чистой вполне.


***

Было просто и легко
обнимать за плечи.
А теперь ты далеко,
близкий человечек.

Приходил в заветных снах
мне с шестого класса.
И опять тобой грустна,
сокол синеглазый.

Душу греют на столе
красные тюльпаны.
Где бы ни был на земле -
помнить не устану.

У меня какой-то страх
вновь тебя не встретить.
Пусть хранит тебя в горах
православный крестик.


***

Помнишь, как друг другом угощали,
как было насытиться невмочь,
как упрямо утро превращали
в сказочную святочную ночь.

Огоньков мерцанье в хвойных ветках,
блёстки новогоднего дождя...
Глаз твоих волшебную подсветку
унесу я в сердце, уходя.

Обещанья ложны, судьбы ломки,
невозможно повернуть их вспять.
Жёстко жизнь стелила без соломки,
но как мягко, сладко стало спать...



***
 «Так был ли мальчик иль не был?...» 
Ответ унесёт река… 
А ты мой журавлик в небе, 
что стал журавлём в руках.

Мои стихи на бумажке, 
к которым твой взгляд приник…
Как пахли твои ромашки, 
как нас породнил родник… 

Ты нёс надо мною зонтик,
и верилось как во сне,
что счастья заветный ломтик
достался теперь и мне.

Пусть всё сгорит, словно в домне, 
под слоем других погод,
но я навсегда запомню 
июньский наш Новый год. 

Да будет высок и весел 
укроющий нас лесок…
Сегодня ведь ровно месяц 
той радости на часок.



***

Я всегда любила больше, чем нужно.
Это нужно было лишь Богу да мне.
Ну а тем, кому всю отдавала душу -
четвертинки её бы хватило вполне.

Ты с небес меня низвергаешь в Тартар,
приучаешь из мелкой лужицы пить.
Не могу я любить по твоим стандартам,
по кусочкам сердце своё дробить.

От добра конечно добра не ищут,
ну какого, казалось, ещё рожна?
Стал журавль синицей в ладонях нищих,
вместо манны небесной — лоток пшена.

Да, ни зла, ни подлости, ни удара,
а коню дарёному — рта не криви...
У меня к тебе чёрная благодарность
за крупинки тёплой твоей любви.



***

Как ни мучить себя самоедством,
ни прикладывать на сердце лёд -
наше общее школьное детство
мне расстаться с тобой не даёт.

Я спокойна внутри и наружно.
Отложу эту боль на потом.
Нам с тобой было нежно и дружно.
Вот и хватит, и кончим на том.


***

Укрой меня, небо, теплей,
прикрой меня облачной ватой.
Как холодно жить на земле
обиженной и виноватой.

Свой день неумело лепя,
надежд не считаю разбитых.
Обижена я на себя,
сама виновата в обидах.

О молодость, призрачный приз!
Как хочется всё нам и сразу.
Что делать, что нынче и принц
бывает, как шприц, одноразов.

У Золушки был хэппи-энд,
метла помогла Маргарите,
а мне лишь от рыбки презент -
сидеть при разбитом корыте.

Ну что ж, таковы селяви,
не всем загорать на Мальдивах.
Ведь в жизни, как в сказке, увы,
старух не бывает счастливых.


***

Сколько было всего — не забыла,
вспоминаю с улыбкой порой.
О вы все, кого я так любила -
рассчитайтесь на первый-второй!

Далеко это от идеала,
сознавала, и всё же — молчи -
но лоскутное то одеяло
согревало в холодной ночи.

Со вселенной по нитке непрочной,
не морочась стыдом и виной, -
вот и голому вышла сорочка
и отсрочка от тьмы ледяной.