2018. Маяковский

    К 125-летию со Дня Рождения
    Владимира Владимировича Маяковского

Глыба и облако, страстный бунтарь,
нового слова фундамент,
флейта двадцатого, окна и сталь
в солнце упёршихся зданий.

Паспорт советский, всех дел громадьё,
сжатое гением в слово,
всех деревенек и всех городов,
жизнью пропитанным слогом.

Глас Революции, символ её,
глотка двадцатого века,
всех огнестрельных поэтов цевьё,
всех от Москвы до Певека.

Красного знамени бунт и азарт,
красной морковки нетленки,
дождь чуть скосивший когда-то глаза,
ну и конечно же - Ленин.

Глыба, гигант и гигант-Человек
нашей советской эпохи,-
жаль что не дал нам таких больше век,
жаль что в Поэзии нет больше Бога!

   

Владимир Владимирович Маяковский родился в Грузии, в селе Багдади, в семье лесничего. С 1902 г. учился в гимназии в Кутаиси, затем в Москве, куда после смерти отца переехал вместе со всей семьей. В 1908 г. оставил гимназию, отдавшись подпольной революционной работе. В пятнадцатилетнем возрасте вступил в РСДРП(б), выполнял пропагандистские задания. Трижды подвергался аресту; в 1909 г. сидел в Бутырской тюрьме в одиночке. Там и начал писать стихи. С 1911 г. занимался в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Примкнув к кубофутуристам, в 1912 г. опубликовал первое стихотворение — "Ночь"- в футуристическом сборнике "Пощечина общественному вкусу".

По силе таланта и размаху литературной деятельности Маяковский принадлежит к числу титанических фигур русского искусства. Его поэзия — художественная летопись нашей страны в эпоху Великой Октябрьской революции и построения социализма. Маяковский — истинный певец Октября, он как бы живое олицетворение нового типа поэта — активного борца за светлое будущее народа. Его стихи и поэмы "весомо, грубо, зримо" навсегда вошли в историю XX...
 http://www.vmayakovsky.ru/

В интернете много интересных статей посвященных Владимиру Маяковскому. И пусть многие из них почти забыли такие великие произведения, как поэму "Владимир Ильич Ленин", поэму "Хорошо" и многие стихотворения времён Великой Октябрьской Революции и Гражданской войны, которые не по нраву новому буржуйско-криминальному режиму, читать их надо, а главное надо читать самого Маяковского. Маяковский это не сопли, не слюни, это сила, мощь, страсть, подобные которым трудно найти во всей мировой литературе. Старшее поколение воспитывалось на стихах Маяковского, очень хотелось бы чтобы его знала и молодёжь. А пока вспомним его самые известные стихи и отрывки из поэм:

1. Это одно из первых напечатанных стихотворений
 Маяковского:

 "Ночь"

Багровый и белый отброшен и скомкан,
в зеленый бросали горстями дукаты,
а черным ладоням сбежавшихся окон
 раздали горящие желтые карты.

Бульварам и площади было не странно
 увидеть на зданиях синие тоги.
И раньше бегущим, как желтые раны,
огни обручали браслетами ноги.

Толпа - пестрошерстая быстрая кошка -
плыла, изгибаясь, дверями влекома;
каждый хотел протащить хоть немножко
 громаду из смеха отлитого кома.

Я, чувствуя платья зовущие лапы,
в глаза им улыбку протиснул, пугая
 ударами в жесть, хохотали арапы,
над лбом расцветивши крыло попугая.


1912


 2.Владимир Маяковский
"Нате!"

Через час отсюда в чистый переулок
 вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,
а я вам открыл столько стихов шкатулок,
я - бесценных слов мот и транжир.

Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста
 где-то недокушанных, недоеденных щей;
вот вы, женщина, на вас белила густо,
вы смотрите устрицей из раковин вещей.

Все вы на бабочку поэтиного сердца
 взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.
Толпа озвереет, будет тереться,
ощетинит ножки стоглавая вошь.

А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется -и вот
 я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
 я - бесценных слов транжир и мот.

Если вы вспомните или узнаете где, когда причитаны эти строки
 и к кому они обращены, вы оцените и стихотворение и двадцатилетнего Маяковского.

3. Эти стихи в советское время знали все...

Владимир Маяковский

"СТИХИ О СОВЕТСКОМ ПАСПОРТЕ"

Я волком бы
 выгрыз
 бюрократизм.
К мандатам
 почтения нету.
К любым
 чертям с матерями
 катись
 любая бумажка.
Но эту...
По длинному фронту
 купе
 и кают
 чиновник
 учтивый движется.
Сдают паспорта,
и я
 сдаю
 мою
 пурпурную книжицу.
К одним паспортам -
улыбка у рта.
К другим -
отношение плевое.
С почтеньем
 берут, например,
паспорта
 с двухспальным
 английским левою.
Глазами
 доброго дядю выев,
не переставая
 кланяться,
берут,
как будто берут чаевые,
паспорт
 американца.
На польский -
глядят,
как в афишу коза.
На польский -
выпяливают глаза
 в тугой
 полицейской слоновости -
откуда, мол,
и что это за
 географические новости?
И не повернув
 головы кочан
 и чувств
 никаких
 не изведав,
берут,
не моргнув,
паспорта датчан
 и разных
 прочих
 шведов.
И вдруг,
как будто
 ожогом,
рот
 скривило
 господину.
Это
 господин чиновник
 берет
 мою
 краснокожую паспортину.
Берет -
как бомбу,
берет -
как ежа,
как бритву
 обоюдоострую,
берет,
как гремучую
 в 20 жал
 змею
 двухметроворостую.
Моргнул
 многозначаще
 глаз носильщика,
хоть вещи
 снесет задаром вам.
Жандарм
 вопросительно
 смотрит на сыщика,
сыщик
 на жандарма.
С каким наслажденьем
 жандармской кастой
 я был бы
 исхлестан и распят
 за то,
что в руках у меня
 молоткастый,
серпастый
 советский паспорт.
Я волком бы
 выгрыз
 бюрократизм.
К мандатам
 почтения нету.
К любым
 чертям с матерями
 катись
 любая бумажка.
Но эту...
Я
 достаю
 из широких штанин
 дубликатом
 бесценного груза.
Читайте,
завидуйте,
я -
гражданин
 Советского Союза.

4. И этот отрывок из поэмы "Владимир Ильич Ленин"
знали почти все:

Если бы
 выставить в музее
 плачущего большевика,
весь день бы
 в музее
 торчали ротозеи.
Ещё бы -
такое
 не увидишь и в века!
Пятиконечные звёзды
 выжигали на наших спинах
 панские воеводы.
Живьём,
по голову в землю,
закапывали нас банды
 Мамонтова.
В паровозных топках
 сжигали нас японцы,
рот заливали свинцом и оловом,
отрекитесь! - ревели,
но из
 горящих глоток
 лишь три слова:
- Да здравствует коммунизм! -
Кресло за креслом,
ряд в ряд
 эта сталь,
железо это
 вваливалось
 двадцать второго января
 в пятиэтажное здание
 Съезда советов.
Усаживались,
кидались усмешкою,
решали
 пОходя
 мелочь дел.
Пора открывать!
Чего они мешкают?
Чего
 президиум,
как вырубленный, поредел?
Отчего
 глаза
 краснее ложи?
Что с Калининым?
Держится еле.
Несчастье?
Какое?
Быть не может!
А если с ним?
Нет!
Неужели?
Потолок
 на нас
 пошёл снижаться вороном.
Опустили головы -
ещё нагни!
Задрожали вдруг
 и стали чёрными
 люстр расплывшихся огни.
Захлебнулся
 колокольчика ненужный щёлк.
Превозмог себя
 и встал Калинин.
Слёзы не сжуёшь
 с усов и щёк.
Выдали.
Блестят у бороды на клине.
Мысли смешались,
голову мнут.
Кровь в виски,
клокочет в вене:
- Вчера
 в шесть часов пятьдесят минут
 скончался товарищ Ленин!

5. А эта незаконченная поэма обращена к потомкам,-
то есть к нам и как жаль, что мы не оправдали его надежды...

  Во весь голос

 Уважаемые
       товарищи потомки!
Роясь
    в сегодняшнем
        окаменевшем дерьме,
наших дней изучая потемки,
вы,
   возможно,
         спросите и обо мне.
И, возможно, скажет
              ваш ученый,
кроя эрудицией
         вопросов рой,
что жил-де такой
        певец кипяченой
 и ярый враг воды сырой.
Профессор,
        снимите очки-велосипед!
Я сам расскажу
         о времени
              и о себе.
Я, ассенизатор
          и водовоз,
революцией
       мобилизованный и призванный,
ушел на фронт
       из барских садоводств
 поэзии —
       бабы капризной.
Засадила садик мило,
дочка,
    дачка,
        водь
          и гладь —
сама садик я садила,
сама буду поливать.
Кто стихами льет из лейки,
кто кропит,
        набравши в рот —
кудреватые Митрейки,
          мудреватые Кудрейки —
кто их к черту разберет!
Нет на прорву карантина —
мандолинят из-под стен:
«Тара-тина, тара-тина,
т-эн-н...»
Неважная честь,
          чтоб из этаких роз
 мои изваяния высились
                по скверам,
где харкает туберкулез,
где б... с хулиганом
              да сифилис.
И мне
    агитпроп
          в зубах навяз,
и мне бы
     строчить
         романсы на вас,—
доходней оно
        и прелестней.
Но я
  себя
    смирял,
         становясь
 на горло
       собственной песне.
Слушайте,
       товарищи потомки,
агитатора,
        горлана-главаря.
Заглуша
      поэзии потоки,
я шагну
    через лирические томики,
как живой
       с живыми говоря.
Я к вам приду
        в коммунистическое далеко
 не так,
     как песенно-есененный провитязь.
Мой стих дойдет
       через хребты веков
 и через головы
         поэтов и правительств.
Мой стих дойдет,
            но он дойдет не так,—
не как стрела
         в амурно-лировой охоте,
не как доходит
         к нумизмату стершийся пятак
 и не как свет умерших звезд доходит.
Мой стих
      трудом
           громаду лет прорвет
 и явится
       весомо,
             грубо,
                зримо,
как в наши дни
         вошел водопровод,
сработанный
       еще рабами Рима.
В курганах книг,
              похоронивших стих,
железки строк случайно обнаруживая,
вы
  с уважением
          ощупывайте их,
как старое,
        но грозное оружие.
Я
 ухо
   словом
       не привык ласкать;
ушку девическому
          в завиточках волоска
 с полупохабщины
       не разалеться тронуту.
Парадом развернув
            моих страниц войска,
я прохожу
       по строчечному фронту.
Стихи стоят
        свинцово-тяжело,
готовые и к смерти
              и к бессмертной славе.
Поэмы замерли,
           к жерлу прижав жерло
 нацеленных
       зияющих заглавий.
Оружия
    любимейшего
              род,
готовая
     рвануться в гике,
застыла
     кавалерия острот,
поднявши рифм
          отточенные пики.
И все
    поверх зубов вооруженные войска,
что двадцать лет в победах
                пролетали,
до самого
       последнего листка
 я отдаю тебе,
          планеты пролетарий.
Рабочего
       громады класса враг —
он враг и мой,
           отъявленный и давний.
Велели нам
         идти
            под красный флаг
 года труда
       и дни недоеданий.
Мы открывали
          Маркса
              каждый том,
как в доме
       собственном
             мы открываем ставни,
но и без чтения
           мы разбирались в том,
в каком идти,
          в каком сражаться стане.
Мы
  диалектику
        учили не по Гегелю.
Бряцанием боев
          она врывалась в стих,
когда
   под пулями
         от нас буржуи бегали,
как мы
   когда-то
       бегали от них.
Пускай
    за гениями
           безутешною вдовой
 плетется слава
          в похоронном марше —
умри, мой стих,
           умри, как рядовой,
как безымянные
       на штурмах мерли наши!
Мне наплевать
         на бронзы многопудье,
мне наплевать
       на мраморную слизь.
Сочтемся славою —
       ведь мы свои же люди,—
пускай нам
       общим памятником будет
 построенный
        в боях
            социализм.
Потомки,
      словарей проверьте поплавки:
из Леты
    выплывут
        остатки слов таких,
как «проституция»,
              «туберкулез»,
                «блокада».
Для вас,
     которые
        здоровы и ловки,
поэт
  вылизывал
        чахоткины плевки
 шершавым языком плаката.
С хвостом годов
       я становлюсь подобием
 чудовищ
     ископаемо-хвостатых.
Товарищ жизнь,
            давай
              быстрей протопаем,
протопаем
       по пятилетке
              дней остаток.
Мне
  и рубля
       не накопили строчки,
краснодеревщики
       не слали мебель на дом.
И кроме
     свежевымытой сорочки,
скажу по совести,
            мне ничего но надо.
Явившись
    в Це Ка Ка
            идущих
              светлых лет,
над бандой
       поэтических
              рвачей и выжиг
 я подыму,
     как большевистский партбилет,
все сто томов
           моих
              партийных книжек.


1929-1930

Читайте, изучайте Маяковского! Такие, как ОН, не каждый век рождаются.

18.07. 2013г. - 19.07.2018г.