Красавица-блондинка, в пику дурам, блистала

    (предыдущая глава из романа «Миледи и все, все, все»
            «Стал твёрже томный женский взор»
                http://www.stihi.ru/2018/07/16/7201)

...Единственным воспользовавшись стулом,
она, пред Ришелье сев, как на трон,
потрафив всем этническим культурам,
всю речь перевела на моветон.
Красавица-блондинка, в пику дурам,
блистала как шпионка-эталон:
– Ну, сколько можно слепо щёлкать клювом,
  тянуть осаду и терпеть облом?!
  Используйте идею, как   свою    вы,
  чтоб выпендриться перед королём.
  В конце концов, за    общий    кус воюем!
– Вы, я и наш король. Легко втроём.
– Тупик осады     все     давно мы чуем!
– Надеюсь, это голос не ворчуньи?
– Взрываем порох, делаем пролом
  и входим, как в ворота, по   ручью   мы.
  И враз в войне наступит перелом,

  поскольку город сразу сдаться должен,
  дав нам понять, что он долгоплатёжен.
– Пока что все, блюдя свой интерес,
   сдаваться отказались наотрез.
   Источник информации надёжен?

– Замочек на язык ему наложен…
 Сказал – а нынче сгинул он, исчез –
 мне это городской головорез.
 Под пыткой был ответ его не ложен –
 у татя было времени в обрез,
 питал он к избавленью интерес.
– И что ж за план монарху мы предложим?
 Король устал. Куда мне с выпендрёжем!
 И где ж ваш этот   тать   сейчас? 
                – Не здесь.
– А коль враньё? Зачем нам лишний стресс?!
  Вы верите     разбойнику?!       
                – Без дрожи.
  Чтоб тать и мне солгал?! Себе дороже!
  Он мог соврать мне, если бы… воскрес.
  Я, если что, не только дам по роже.

   Подход мой к татям жёсток и суров, –   
смутила Ришелье (он поднял бровь)
ухмылка дамы, выглядя зловеще.
Словам прибавил вес оскал зубов. –
  Там, где он всё сболтнул, такие вещи,

  как ложь, не катят. Лжи там вовсе нет
  и это, монсеньор, учла я, глядя
  по месту, а ещё точней, на… свет.
  Считайте, что стена нам не преграда
  и вклад в осаду ваш уже воспет.
  Сломаем гугенотам мы хребет!
  Крах антикоролевской их морали
  нагонит страх на все их города –
  начнут сдаваться сами.                – Впору да.
  С сюжетом далеко от пасторали

  устрою мушкетёрское им ралли
  ночное с фейерверком у пруда.
  Отлично! Нынче в полночь, до    утра    ли,
  но в крепость мы ворвёмся. Ерунда!

  Дуэль с их флотом – да, была трудна.
  С английским флотом кончено! Удрали
  остатки их эскадры навсегда,
  и Карла, и парламент свой сердя.

  Сейчас в бою, где было всё непросто
  до самого последнего ядра,
  сам    Бекингем    бы – флота их апостол –
  едва ль бы что сумел. Его б и в    хвост    бил,

  и в     гриву     я.  Всласть  дал бы по… ребру.
  Мы жгли их сильный флот! У них    хаос    был!
  Мечтал я, что их    флагман    потоплю…
  …Нам, кстати, пригодиться мог    Атос    бы.

  А вы дичитесь. Это не к добру.
  Нельзя ли стать  помягче  к сентябрю?
  Всю жизнь быть леди Клер вам     удалось    бы.
– Атоса рядом я не потерплю!

  Настаиваю вновь на этой просьбе!
– Вы, в пику всем симпатиям, теплу
  его  к    вам,     отчего, не разберу,
  шарахнулись, как при чуме иль оспе.

  Прогнать легко… и без его вины,
  коль чувству     отчужденья     вы верны.
– О страсти, будь он даже  безголос, пел
  без    умолку    б Атос, когда б не вы.

– Красавицы – особы роковые –
  мужчин извечно     мучить     норовили.
  Любой     скажу я: Бога не гневи!
– Мужчины или  прячут  норов, или

  доводят всё до крайней хреновни.
  Таков Атос из роты де Тревиля.
– А сами обстоятельства  равны,
  чтоб вы в них нас и с нами же сравнили?

  На выпасе – тельцы, в загоне – львы.
  К примеру, бритты нынче таковы.
  Ах,как мы их  загнали,  «лучших» в мире!
  На палубах горящих     бодро     выли…

– Атос меня преследовал, но вы
  враз, монсеньор, мой дух оздоровили.
– Увы, для Божьей церкви не новы
 разборки чувств интимной хреновни.

 Потворство им, коль чувства огневые,
 кому-то может стоить головы.
 Решать свои вопросы половые
 влюблённые ни к месту здоровы.
 Правы ли вы в отказе, не правы ли –
 без женщин были б войны каковы?
 К Атосу агрессивны вы, увы…
 Решив проблемы ваши «мировые»,

я вспомнил заодно о де Тревиле.
Мне в рейд он мог бы дать хотя бы взвод
охраны, ведь в ночи пути кривые…
Атос записку с просьбой отвезёт.

Чтоб не сказали вы, что вас стравили,
поедет он сейчас уже без вас
отсюда к капитану де Тревилю.
На этом и закончим этот фарс.

Вы думали, сажать я стану в карцер
всех пылких и влюблённых в вас мужчин?
Сначала мы цепочкой умных акций
  в борьбу французской и английской наций

вклад наших гугенотов… исключим.
И лишь затем, пускай и без оваций,
я  –   за    любой амурный ваш почин.
А нынче ни к    чему    дразнить мужчин.

– Не верю, что ушёл флот безвозвратно,
своё лишь    уцелевшее    забрав.
– Британцев проучив с трудом, но знатно,
внушил я им, что тут не до забав.

Сраженья не проходят импозантно,
но нынче мы – красавцы! Я не прав?
– В победу можно верить и азартно,
но враг порою тоже верит жадно,

что вспять своё возьмёт, всё наверстав
и тоже проучив нас беспощадно.
– Упорству бриттов должное воздав,
  в прогнозах остаюсь я трезв и здрав.

  Британцы унести спешат свой    зад,    но
  от трёпки не опомнятся и завтра.
  И даже каждый  парус  их дыряв.
  Гостям не по    нутру    французский нрав.

  Их флот бежал! Последнего вслед залпа
   не видел, жаль, Рошфор – был  ранен  граф.
Как будто что-то вспомнила внезапно,
красотка побледнела вдруг стремглав

и взвыла, здравомыслие поправ,
вид ангельский утратив безвозвратно.
Не стало ль ключевым тут слово граф?
О чём-то прошептав сперва невнятно

(как если бы язык вдруг стал коряв),
она вскричала так, что шеф превратно
мог речь её понять.  Иль речь приватна?
– Немыслимый кошмар! Несчастный граф!

  О, дьявол, ты безжалостно лукав!
  Твой вклад в мою судьбу не   маловат,   но
  терзал ты так, чтоб было неповадно
  ослушаться  тебя! Мне волю дав,
  не дал мне ни в любви, ни в счастье фарта!
  О нет! Ну как забыть могла де Варда
  я, в памяти на час-два заплутав?! –
мадам страдала, в голос возроптав. –

  Впрямь стала леди Клер я с дымным ветром.
  Каким могла быть связана запретом?!
  Забыть де Варда! Память скрыла мгла.
  Я так им дорожу! И как смогла

  я    думать    перестать о нём при этом?!
  А граф меня любил и стал бы предан
   навеки мне, когда бы ни смола!
Не думая, что пищу даст для сплетен,
поскольку был предмет любви конкретен,
«Клер» причитала, словно бы моля.

Не будучи к мадам индифферентным,
истерику считал шеф делом вредным.
Да, паника подшефной не мала.
Прелату же расклад её неведом:
началом помешательства иль бредом
повеяло от дамы?                –  Где  смола?               
  Кому земля пуховым стала пледом? –
за женщиною следом шеф стал бледным. –
  О чём вы    говорите,    дочь моя?
  Причастны вы и в правду к графским бедам?
  Путь графа на сегодня мне неведом.
– Боюсь, мог обгореть он дочерна!

– Пусть даже не красней варёных раков,
мёртв,    жив    ещё – исход тут одинаков…
Ужасно! Граф де Вард – величина
существенная  для меня! Однако,

ничуть не исходя из Божьих знаков,
не ведая подвоха – вот те на! –
зря рвался он курировать коза'ков.
В мир ратных дел навек заведена,

душа в них, то открыта, то темна.
Козачьи оселедцы, будто гривы,
по ветру развиваются игриво.
Натура их для славы рождена.

Умы у них напористы, пытливы.
И что им ларошельская стена,
когда бы им побольше дисциплины,
да выйти б сразу  с ними вместе нам!..

Их метким пулям, саблям, кистеням
дать только своевременно    простор    бы!
Их ноги, что способны на рекорды,
привычны и к земле, и к стременам.

 Козачий контингент у нас отборный.
 Кураж у них врождённый, непритворный
 и очень заразительный. Гип-гип!
 Но граф наш не козак, а лишь придворный,

 и в случае с де Вардом шлейф – тлетворный.
 Похоже, граф во что-то с ними влип?
 Ах, да. Простите.  Каламбур невольный.
 Но как?! Козаки разве не могли б
 спасти де Варда? Сами-то проворны
 по принципу, наверно, вольной воли:
 мол, собственная жизнь всегда родней,
 спасайся сам, кто может, не робей.

 Должно быть, граф пустился в охи-ахи,
 теряя шанс иль в немощи, иль страхе –
 ну так  спаси  беднягу иль добей,
 коль встал с тобой он под козачьи стяги,
 бок о бок сел с тобой на лошадей!
 Какой не уберёг его злодей?!
– Пожар! Не знаю хуже передряги!
  О, ваша светлость, дайте мне людей!
  Поеду я на поиски бедняги!
  Найду, клянусь красой своих грудей,
  Клянусь своею     талией     осиной!
  А вдруг он жив, но от своих культей
   дошёл до боли непереносимой!

Страдалице, безжалостно упрям,
ответил шеф с сарказмом пополам: 
– Ага! И гугеноты ждут! Нас с ними

   с утра уже сдружил совместный план –
   у нас такое   часто  по утрам.
– Спасенье графа мы с повестки снимем?!
   Забьёмся по своим мы конурам?! –

не скрыла возмущения мадам.
Ей, оскорблённой юмором ослиным,
хлестать хотелось шефа по мордам. –
  Как вы не понимаете! Он там

  лежит и что же ждёт он, гроба кроме?!
  О, дайте мне людей!                – Допустим, дам.
  А что мы скажем асам обороны?
  Что сможем мы напеть еретикам?!

  Один ночной налётчик, граф короны,
  немного неудачливый в огне,
 но в войнах церкви парень одарённый,
 мол, оказался вдруг не на коне.
 Поведаем отнюдь не желторотым.
 Что! Так и объясним мы у    ворот     им,
 мол, не прогулки ради, нагло прём?!
 Мол, раненного графа обиходим –
 со штурмом-то ночным у нас облом!

 Обычный человеческий, мол, фактор,
 а может быть,  фортуны  беспредел.
 Мол, слёг непревзойдённый инноватор
 по части штурмовых и дерзких дел,

 крутой герой последних трёх недель.
 Печёная земля – не инкубатор,
 сгоревший луг – не    лучшая    постель.
 Позвольте графа     вынести     отсель.

 Он – лучший друг коза'ков и куратор
 ночных, мол, и непрошеных гостей…
 Что нам от ла-рошельских ждать чертей?!
 Я знаю: каждый наш эвакуатор

 отказ получит в виде пули в лоб.
 На стенах кто заслушает наш трёп?..

              (продолжение в http://www.stihi.ru/2018/07/22/1733)