Родные дети

Сегодня я публикую 4-ю миниатюру из цикла под условным названием "Монологи на грани"
Ссылки на предыдущие рассказы:
"Не мычи" http://www.stihi.ru/2018/05/04/3579
"Волонтер" http://www.stihi.ru/2018/05/14/2300
"Колыбельная для мертвых" http://www.stihi.ru/2018/05/17/7066
***

Удивлены? Думали встретить чудовище с клыками? Зря, я не такая. Да, приговорили к пожизненному. Как серийную убийцу. Сколько? 29 человек. Нет, с приговором не согласна. Я тут 3 года. Говорят, что могут выпустить, если четвертак отсидишь. Значит, еще 22 осталось. Мне тогда будет 67. Если доживу. Но лучше не дожить, чем сразу из тюрьмы в интернат для престарелых, да только уже не медсестрой, а пациенткой. Между прочим, меня больные любили. Я внимательная была, аккуратная… Подмыть там, белье сменить или укольчик – это всегда пожалуйста.

Да, всю жизнь на одном месте. Двадцать лет мне было, когда туда пришла. Молодая еще совсем. Почему в дом престарелых? Ближе всего к дому оказался. Считается, что я за городом живу. Но это так только считается. На автобусе 15 минут, если все нормально. Раньше с родителями жила, теперь одна. Замужем-то? Была, конечно. Три года в браке. Потом разбежались. Он алкоголик оказался. А потом как-то не сложилось. Словом, бобылка. Вся жизнь, можно сказать, прошла в гериатрии, как прошли Азорские острова. А чего вы удивляетесь? Я стихи люблю. С детства любила.

Ну, так вот. У нас два отделения – женское и мужское. С мужиками полегче. Просто их меньше. А женское под завязку забито. Мы уже в палаты по две лишние кровати впихиваем, а все равно не хватает. Говорят, ума палата. У нас с этим плохо. Половина – просто растения. А другие в маразме. Бывают, что и в своем уме, но редко. Вот их и вправду жалко. Они обычно чистенькие, сами умываются, книжки даже читают. Родственники поначалу наших бабушек и дедушек навещают. А потом все реже и реже. Бывает, что вообще забывают. И они у нас годами лежат, совсем брошенные. Да и зачем навещать, когда они уже родных детей не узнают? Зато в головах у них сплошные романы. Я раньше и не поверила бы, но все почти сексуально озабоченные. Как нового старика привозят, тут настоящая ярмарка невест начинается. Все прихорашиваются, губы красят, растительность на лице и из носа выщипывают. И норовят перед новеньким во всей красе предстать. Кто своим ходом до мужской палаты добирается, кто на коляске, а кто – чуть ли не ползком. Ну, и поехало. Тут тебе и любовь, и свидания, и ревность. Дерут друг дружке косицы, царапаются. Откуда только силы берутся?  Смех да грех! Хотя до греха-то обычно не доходит, но всякое бывает. Я об этом распространяться не буду, уж больно неаппетитно…

Да, работа тут не сказать, что легкая. Но хуже всего, если в твою смену кто-то умирает. Тогда начинается – пациенты неспокойные делаются, а еще бумажки, выписки и все такое. Кровать перестели, одежду на склад или родственникам. Вот родственники – это самое неприятное. Они, может, годами не навещали. А тут начинают скорбь изображать, слезу точат. Я с детства слез не переношу. А иные еще претензии предъявляют. Мол, бедная моя, в такой грязи жила. Простыня неделями не меняна, вся в пятнах, в крошках и волосьях. И запах им, видите ли, плохой. Словом, не дай бог, если в твою смену кто помрет.

А у меня как назло талант открылся. Странный такой и вроде бы никчемный. Я стала чувствовать, кто не жилец. Кому время пришло отходить. Дня за два всегда видно. Хотя объяснить не могу. Лицо у них становится такое… отрешенное. Как облака. Сначала я сама не поверила. А потом смотрю – нет, точно. Почти всегда угадывала. Вот тут мне и пришла эта мысль. Раз все равно ей или ему умирать, так чтоб не в мою смену. Чтобы ни слез родственничков не видеть, ни претензии их выслушивать. Вот я и стала в конце своей смены укольчик таким делать. Этому меня другая сестра научила. Обычный укол, никто и не заметит, а человек через несколько часов умирает. Во сне и без боли. Просто засыпает, как обычно. Но уже не просыпается. Именно что отходит. Может, это и нехорошо. Вроде как я их убила. Но им-то без разницы – днем больше, днем меньше. Зато я в этот день выходная. Другие сестры и нянечки даже мне завидовали. Везет тебе, говорили, как кто умрет, так не в твою смену. 

Нет, особой вины не чувствую. Поначалу немного переживала. Да и жалко их было. Но потом я придумала. Стала из пластилина фигурки умерших лепить. Маленькие, сантиметров десять. Ручки, ножки. Как бы в память о них. И себе на память. Я с детства лепить любила. А тут – сам бог велел. Старалась, чтобы похоже. Но выходило все больше на одно лицо. Тогда я просто стала имена их писать и фамилии. А потом булавками эти бумажки аккуратно к фигурке крепила. Получалось, как у футболистов. Только без номеров. И знаете, я постепенно так к этим куколкам привязалась, будто к своим детям. На работе по ним скучаю. Домой прихожу и начинаю их тютюшкать. Девочкам (я их девочками звала, хоть они в жизни бабушками были) платьица новые из цветной бумаги вырезала, мужичкам – кепочки или колпачки. А когда укол «отходной» делала, в тот же вечер новую куклу лепила. А на следующий день мы устраивали пир на весь мир. Я их усаживала вокруг игрушечного столика и потчевала понарошку разными вкусностями. Так хорошо было! И не поймешь, поминки или именины. Да и какая разница. Мы всегда отмечали и появление новенького, и дни рождения и смерти каждого, у нас по нескольку раз в месяц праздник был. Потом уже, когда их слишком много стало, пришлось столик побольше купить, чтобы все уместились. Я и теперь по ним скучаю. У меня ведь и любимчики были. Хотя им я виду не показывала, а со всеми была ровная. Я сколько раз начальству прошение писала, мол, разрешите мне хоть двух в камере держать. Не разрешают, гады!

Вот из-за этих кукол я и погорела День моего рождения приближался. И мне тошно делалось от мысли, что снова я буду одна его отмечать. Вернее, только с куклами моими. Вот и решила домой пригласить несколько сестер и нянечек. А кукол на полочку поставила и занавеской прикрыла. Но одна полезла и говорит, мол, какая красота! Тут все начали ахать да охать, а потом кто-то вспомнил, что это все поумиравшие у нас за последние полгода. Ну, да, говорю, я это в память о них и слепила. Но, видимо, они смекнули, что к чему. И стукнули. Тут началось расследование, и тогда все раскрылось. Шум поднялся страшный. В газетах об этом писали, интервью у меня брали – вот как вы. Даже телевидение приезжало. Охранники надо мной смеялись, мол, ты теперь мировая знаменитость. 

Потом все затихло. Но недавно письмо пришло из Англии. Какой-то богач предлагал пятьдесят тысяч фунтов за «всю коллекцию» (слово-то какое!). Я ему отписала, что хоть их у меня 29 штук, ни одну не продам – ни за пятьдесят тысяч, ни за миллион. Это ж все равно как родное дитя продать, прости господи. Верю ли я? Да. Без веры и жить не стоит.