Deus Sapiens

эвфемизм

И создал бог человека.
И охуел бог.
Пророс на заре Назарет.
Взошла на песках Мекка,
Но так ни один и не смог
Доказать ему, что его нет.
Это – провал
Тех, кто читает свои права
Мельницам ветряным.
Нет в огне брода, но
Раз. – мы приговорены.
Два. – катится голова.
Три. – продано!
Мы все – дети Каина
С восточных окраин.
И да не будет раскаяния.


гипербола

Такие не рождаются, нет.
Запрещённый сонет
Из разбитого рта вытекает
Не имеючи вкуса
Сквозь трещины губ –
Зол, плох, глуп, груб:
Простая история жизни Иисуса,
В которой Иуда святой, а господь – это зло,
Что топило нас, вешало, резало, жгло, унесло
Бесконечные множества жизней.
Бог жадный, тупой и капризный.
О том, как сношают монашек,
О гименопластике Машек.
О том, что мы пьём из пустого колодца
И нам ничего больше не остаётся,
Как скрываясь в тенях
Наконец поменять
Богоборчество на боготворчество.
О том, как в агониях корчатся,
О лжи и о жизни во лжи,
О том, что вокруг – миражи,
О том, что Эдем достижим
Не болью и не мечом.
Да много ещё о чём.

Он пел эти строки,
За них светят сроки.
Он пел эти строки,
За них светят сроки.
Он пел эти строки,
Уроки жестоки.

Но было ему всё равно:
Ни песни, ни огня
Не будет он менять
На вольфрамовое руно.

Исход был заведомо предрешён,
И это не кончилось хорошо:
Новый святой однажды его нашёл.
А позже у него нашли порошок.

Сколько дней минуло, было не сосчитать,
Только одна оставалась теперь мечта:
В болезни, боли, голоде и борьбе
Только смерти быстрой мог он просить себе.
Услышана была его молитва,
Что гноем с кровью по полу разлита.
Ржавый стол, металлическая кровать –
Он и бог не могут вместе существовать.
Однажды вечером они открыли двери,
Но он в своё спасение не верил.

Поплыл в пелене заблеванный потолок,
Бог по полу бетонному поволок,
Бог ударил, бог провод прижал к груди,
Богу ведомо, что ещё впереди.

Крики под утро стихли, осыпался снегом март,
И вместе с ним в ту ночь умерла зима.
Бог с дубинкой убил его, но не смог сломать.

Бог-прокурор безмятежно в постели спит.
Бог в униформе вызвал бога-врача.
Бог-врач констатировал суицид,
Чтобы главному богу не пришлось потом отвечать.

Никто не увидел этих следов на коже.
Оплёван, окрикан, оболган, ободран, о боже!

Богу-отцу посмотреть бы сейчас в глаза.
Что бог-отец посмеет ему сказать?
Первый ли сын им замучен, первый ли сын убит?..

Но промолчал безумный иезуит.
Лишь Пётр пристыжено двери ему открыл,
Да пару ему обугленных выдал крыл.
Он же плюнул в кучу праведных этих рыл
И ушёл.


песнь первая

Рождается снова и снова в наш мир Мефистофель
И бережно ищет того, кто бы был не из тех,
Которые строятся в очередь к платной Голгофе,
Где Дьявол однажды решит умереть на кресте.


метафора

Минуло два дня,
На третий я упал с небес.
И как мой брат до меня –
Воскрес.

Я скитался меж адом и раем,
Я сквитался, желая добра им.

И однажды, забредши в приют на ночлег,
Я увидел, что следом зашёл человек.
Этой ночью не мог отчего-то уснуть,
А на следующий день, продолжая свой путь,
Я заметил, как брёл он за мной по пятам
По всем гиблым и брошенным богом местам.
Через месяц за мной увязались ещё,
Через год потерял этим путникам счёт.
Мы упорно шагали вперёд на износ,
Ни единого слова я не произнёс.
Когда вырос пред нами заброшенный храм,
Я впервые за год дал свободу словам:

"Если ты всемогущ, значит, воля твоя на то.
Ну, а если же нет, то наказан ты будешь за ложь!
Не бывать нам заложниками отныне!
А потом
Ты уйдешь:
Не разжаться без выстрела
Освежеванной истины
В сингулярную боль твоим словом забитой пружине!

Ничего нового:

"Это – больше не мой мир.
Пир на время чумы,
И мы – немы.
Меч настиг
Век постчеловечности.
Я заберу с собой начальное слово.

Евангелие от Господа Бога нашего,
единственный стих".

Amen.
Я собрал в твоем храме,
Распятьем украшенном,
Последних готовых простить.
Заучивших, как "Отче ваш",
Закон сохранения существа,
Таблицу унижения,
Теорию революции.
Живых, но уже не
Боящихся умереть
во имя своё.
Их экзамен, наверное, сдан.
Их время – оно
настаёт.
Я боялся проснуться.
А вдруг это снова обман!!?

Божий дом.
Здесь проходит излом
Между злобой и злом.
В нём людские осколки.
И, взойдя на алтарь,
Начал я, зал безмолвствовал, время умолкло:

"Всякий живший – по праву рожденья – бунтарь!
Становится только лишь хуже!
Любили, да были ненужными.
Прощали, да были засужены!
Каждый из нас – оружие!
Мы можем терпеть, но доколе?
Мы живём в генераторе боли,
В мире преданных и обездоленных,
Кто же может быть этим доволен?"

"Это так", –
Раздалось за спиной,
Пустота
Разлетелась на свет неземной,
И фигура в доспехах из ясного счастья спустилась на землю за мной.
Тот, кто дальше глядит в абсолютное зло,
Кто прощения душ осознал ремесло,
Тот, кого от свободы ничто не спасло,
Кто подобен печальной рассветной звезде.
Зазвучал заколдованный голос везде:

"Ты слышишь, меня, отец?
Услышь же меня, отец мой!
Без щита, со щитом или на щите –
Я возвращаюсь домой!
Король замолчал, говорить ныне будет шут –
Не падший, не подлый и не лукавый!
Право тобой не даётся – его берут!
Ты же откуда-то взял его, это право.
Я тебе нужен – иначе они поймут.
Но я люблю тебя, даже теперь, отец...
Даже верша над тобой справедливый суд,
Меньше всего мне будет того хотеться!
Крылья срубая архангелам, кровью топя наш дом,
Я до последнего буду надеяться и мечтать,
До искривления времени, до смерти буду молить о том,
Чтоб ты смягчился и принял меня без щита!"

Послышался вой оков,
Прямая теперь спина,
И скалы из облаков,
И встала стеной вина,
И встали солдаты тьмы.
Искали одно мы,
Из стали одной мы,
Кристальные двери – вон.
Хрустальный в ушах звон.
На стену, на штурм – он.

Пока враг был затянут
В бессмысленной бойне,
Мы смогли завершить заклинание:
Простили мы богу нашему,
Как он никогда не простил бы нам.
И высокая, неприступная вина
Покрытая кашей кровавой
И ангельским жиром,
Волшебной отравой
И нашими стрелами,
Чёрными дырами
Павших в сражении демонов,
Вдруг посерела,
Ввалилась, посыпалась
Глыбами массовых вин
И книг кирпичами,
Цементом отчаянных слёз
И песком безответной любви.

В припадке я врезался в кучу существ
С обломком меча в белоснежном плаще,
Расшвырял высоту защищавшие мощи
И увидел в глуби иггдрасилевой рощи
Древо знаний, овитое каменным змеем,
То, которого плод мы изведать не смеем.
Но зачем-то в нём, всё-таки, знание есть.
Будет пир, будет знак, будет месть.

Я дождался своей зари:
– Гори, старый мир, гори.


песнь вторая

Тугой тетивою тревожно гудит ноосфера,
Страданием тех, кто веками спускался в забой.
Печально глядит молодой генерал Люцифера
На выжженный сад, куда души впускали за боль.


аллегория

Драконий мой трон мне не мил.
Методика Ирода даст результат лишь на время.
Пролезет сквозь правду
Какой-то мессия однажды.
Когда – мне не важно.
Мне, будучи вечным,
Важны только «да» или «нет»,
А «когда» – это сразу бессмыслица.
Если прежний не видел такого события
В виде меня – он глупец.
Но тогда – как он создал систему,
Что в безднах людского безумья меня породила?
А значит – он знал, и я прав:
И он верил в меня, и хотел
И горящих садов, и победы над ним.
Или просто покоя?

Драконий мой трон,
Что из древа Познания
Лучшим плотником выструган лично…
Как страстно я жажду иного исхода,
Но как? Самому – на костёр?
Битым ликом – в костёл?
Или жить в наслажденье,
Покуда мой час не пришёл?

Я сделаю мир справедливым:
Я вычищу скверну, болезни,
Проценты, вражду, биологию, боль…
Но время придумает новые зла имена,
Пройдут поколения маршем в большие могилы,
Не будет никто вспоминать,
Как столетья назад оно было,
А только страдать, и страдать, и ещё раз страдать.
Пустыни ли, воды ли, войны
Сотрут в никуда города,
Что я создал для них,
И какой-то герой соберёт своё войско
Для штурма чертогов моих.

Бессилие, просто бессилие точит
Мои бесконечные кости,
И нет больше злости смотреть,
Понимая, смотреть с высоты.
И бросить, так хочется бросить
Рассаду людскую под высохшим солнцем остыть.
Помчаться в миры, что за скоростью света,
Как дева за пряной вуалью скрывают свой лик,
Они обязательно есть в бесконечности где-то,
Куда только боги однажды добраться смогли.
Но там… Чем же лучше, коль бог не един во вселенной?
Пока где-то – двое, один – проигравший,
И мир их не лучше, чем наш, и
Значит и там или я, иль не станет меня.
И этого не поменять.

И я приказал принести свою книгу заклятий.
Весь страх во вселенной да будет меня вдохновлять!
Раз всё, что б не делал я, или на что б не плевал,
Крушил бы, вершил бы, прощал без концов и начал –
Всё один повлечет за собой змеевидный финал…
Иного не будет! Но я ли не бог?
Ужель не смогу, раз старик почему-то не смог?
Раз альфа всегда чередует собою омегу,
Я вызову вечную бурю из Чёрного Снега.
Одно заклинанье всего существует такое:
Оно не несет ни смертей, ни концов, ни покоя,
Ни жизни, ни счастья и ни возрождения миров.
Лишь вечный, недвижный, бесцветный и чёрный покров.
Я бледный.
Я медлил.
Мне страшно.
Вот медная чаша
Уполнилась кровью господней.
Ужель наконец-то я стану мертвей и свободней?
Огонь, что меня, будто смертного, слепит,
Горящая рукопись, солнечный пепел…
Прошло непонятное множество дней.
Пошёл Чёрный Снег.

Он такой, как я думал, но только немного черней.


песнь третья

Материя движется безотносительно прямо,
Судьбы механической сухо скрипят жернова.
Зияет в бескрайнем ничто Вавилонская яма –
Там бог разлагается на углерод и слова.