Сюрреализм

Заскрипели пружины-растяжечки,
Застучала ДСП в изголовье,
Лунный свет из окна наливается,
Как вода деревянною ложечкой.

Распустилось утро холодное,
Разбудило зазря человечика,
Заполняло сосновые шишечки,
В самый центр разбитой головушки.

И лежат рукава, не поглажены,
И стоят, целый месяц не стираны,
И какие-то сны непонятные,
Забирают остатки сознания.

Он встаёт неестественно медленно,
Он чего-то бормочет неясное,
А в глазах ещё радуги яркие,
Да двоичные коды фатальные.

Человек собирается в зарево,
Человек превращается в марево,
Запирает все двери и шкафчики,
Забирает своё настроение.

У него, как и водится ранее
Ничего, и весёлая рожица,
Все суставы болят, и расстреляна
И спина, и грудина до пояса.

А на улице дождь неестественный,
Мелкий дождь, ледяной, мерзопакостный,
Забивается в самое нежное,
Затекает во всякое разное.

Ну, а он весь пришибленный, сгорбленный,
Паркинсоном слегка покорёженный,
Никакого на это внимания,
Принимает, как есть ежедневное.

По асфальтовым стареньким трещинам,
По щебёнке, измятой колёсами,
То спускается, то поднимается,
По извилистым косточкам города.

За воротами старое кладбище,
Тихий город с цветами, оградами,
Его жители смотрят внимательно
С неизменных своих фотографий.

Там прекрасные узкие улочки,
Там гранитом завязаны площади,
Ни звонков, ни столовых, ни прачечных,
Только в датах кресты деревянные.

Помолился, откинул две веточки,
Что упали с сосны перекошенной,
Повидал и родных и товарищей,
Пожелал им всего наилучшего.

И опять по асфальтовым трещинам,
И опять по наитию прежнему,
Собирая пылинки и гаечки,
Налетевшие из запредельного.

В Алладиновой лампе не больно-то,
Не до жиру, одно выживание,
Даст Бог корочку хлеба насущного,
Принимай, как родное да близкое.

А дорога, она ведь не близкая,
Человек посидит и подумает,
Только, что в кузовке приготовлено,
Он до смерти своей не попробует.

Ну а после, уже и не хочется,
И не нужно уже по согласию,
Не чувствителен, станет к подарочкам,
Что при жизни ему были посланы.

Вот земля на оси ближе к вечеру,
Отрываются листья акации,
Обретают свои очертания,
Меж цикория и одуванчиков.

Вот пропахшая, за день, парадная,
Толи влагою, толи лишайником,
Открываются двери и шкафчики,
Собираются вдохи и выдохи.

И расстелет, болезный, поляночку,
Набросает туда, что не попадя,
Сам усядется подле окошечка,
И зашепчет слова непонятные.

А все те, кто пришёл за ним с кладбища,
Обретут, вдруг, свои очертания,
Обернётся, кто в чёрное облако,
Кто в, подобное свету, создание.

И начнёт хоровода кружение,
Растворять в себе стены и лилии,
И зажжётся дугой электрической,
Посторонняя круглая язвочка.

И таким ураганом немыслимым,
Что начнётся, в связи с этим случаем,
Унесёт человека в далёкое,
Неизвестное местоимение.

А за ним и ожившие сущности,
Я так думаю, для поддержания,
Чтобы где-то озвучить инструкцию
О всеобщем процессе заклания.

Ничего не осталось от улицы,
От района, и даже от города,
Улетело всё к чёртовой бабушке,
Где доселе привязано к местности.

А пружины скрипят, как и ранее,
Человек просыпается, жмурится,
На окно озирается серое,
За которым ничто не меняется.

Те же трещины, только как пропасти,
Те же листья, только как лопасти,
Где низина – бездонные впадины,
А на дне её ползают гадины.

Человек ли он – это создание,
Может он всё уже знал заранее,
Заварил эту кашу молочную,
Когда в скважину глянул замочную.

Он собрал всё своё сострадание,
Он дорогой пошёл необычною,
Где направо зелёное пастбище,
Где налево звериное лежбище.

Впереди ни песок, и ни камушки,
Что-то белое и бархатистое,
Толи кости потёртые временем,
Толи известь, залитая в образе.

Человек пересёк эту полосу,
Изломал себе ноги и ауру,
И цепляясь руками за выступы,
Наконец-то нашёл своё солнышко.

Только это не то, что он думает,
Тут всего-то – речушечка малая,
Ну, умоется он, ну остудится,
Ну, притушит горящие ноженьки.

Ну, а дальше-то вновь одиночество,
И дорога сквозь топи болотные,
А леса, что веками не хожены,
А моря, что до дна проморожены.

Не ходи, не ищи своё солнышко,
Подави в себе это желание,
Ты смирись с непогодой извечною,
И ищи во всём этом изюминку.

А то вон как бывает в стремлении,
Погубил свою голову глупую,
А осталась лишь капля сознания,
В коей горечь разочарования.