Озеро. филологический роман. ч. 16

        Владимир Попов

        ОЗЕРО

        (филологический роман)

        часть 16


                ПОРТРЕТ ТИХОМИРОВА

        Мы вынесли в сад деревянный стол, и Иван Егорович завалил его своими рукописями. Ему было привольно и сладко сидеть в саду и разбирать свои бумаги. Он так увлёкся, что часами не замечал нас с Ветой. А мы бродили, как тени, возле него и завидовали. Зависть – хорошая штука, она подталкивает к действию: Вета приволокла этюдник и стала писать портрет Тихомирова. Она сначала сделала с десяток набросков углем, потом сангиной. Что-то выбрала из вороха набросков и принялась за паст-эль. «Процесс пошёл», как говорил Михал Сергеич. И вот когда она перебралась к холсту и стала набрасывать ещё бледные тени на слегка обозначенном силуэте, у меня кончилось терпение, и я начал писать стихи…
        Уже через час Вета набросала этюд, а я закончил стихотворение:
            
            В саду заросшем каждый день
            на фоне старого сарая,
            среди крапивы и репьёв,
            среди полыни и малины,
            среди цикория и чистотела
            за деревянным струганным столом,
            за старой пишущей машинкой
            сидел счастливый человек
            посередине солнечного лета.
            
            Вот пролетела бабочка одна,
            вот пробежал весёлый муравей,
            и белка прыгала по веткам
            кривых корявых добрых яблонь
            и недовольно фыркала. Потом
            кого-то окликала птица,
            настойчиво и нежно повторяя: цы-пинь!
            Шмель прогудел торжественно-серьёзно.
            Вот постепенно начало смеркаться:
            в лучах заходящего солнца
            живым столбом толкались комары,
            и ветер доносил какие-то обрывки
            далёких непонятных голосов.
            
            И вот, когда совсем стемнело,
            он ставил керосиновый фонарь,
            которого зовут «летучей мышью» –
            и вот тогда слетались мотыльки,
            и начинался бесподобный танец:
            волшебный сказочный театр,
            билет в который невозможно
            купить ни за какие деньги.



                ЗАМОК НА ВОРОТАХ

        Целый день моросил дождь, а к вечеру затих, и в мокром саду зацыпинькала птица, обещая тепло. На западной стороне неба прояснилось, открывая светлую синеву. Комары слетались в кучу и начинали свой предзакатный танец.
        – Пойдём погуляем, – предложила Вета.
        Улицы были почти пустынны: одинокие прохожие спешили домой. Мы бродили по тихим улицам и свернули в переулочек. Удивлённо остановились: переулок был перегорожен воротами, а ворота закрыты на висячий замок. В узкой глубине двигались тёмные люди – женщины и дети, громко переговариваясь на гортанном языке. В воротах была сломана штакетина, и в неё пролезла к нам маленькая девочка. Она подошла к Веете и обняла её ногу, прижавшись лицом к колену.
        – Это кто же у нас такой ласковый? – улыбнулась Вета.
        Девочка подняла вверх чёрные молящие глаза и сказала внятно:
        – Лабас ритас! Дай деньга
        Вета посмотрела на меня. Я достал несколько рублей и отдал девочке.
        Подошла женщина и закричала на девочку: та перелезла в дырку ворот. Женщина взяла девочку себе под мышку и понесла. Девочка висела горизонтально и смеялась.
        – Как зовут тебя? – крикнула Вета. Девочка ответила:
        – Рада!
       – Я тоже рада тебя видеть! – засмеялась Вета.
        Подбежал стриженый мальчик, и я спросил:
        – Вы кто?
        – Цыгане из Прибалтики… выгнали!
        Я дал ему горсть мелочи и полпачки сигарет.
 
        Мы шли домой и всю дорогу молчали.


                СРЕДИ ЛИСТВЫ ОПАВШЕЙ

        – Я уже сто лет не был на «Малаховском озере», – горевал Иван Егорович. – Давайте сходим потихоньку, может быть, у меня хватит сил. У меня давно есть такое желание, как говорил Владимир Николаевич в своих стихах:
                «Чем недоступнее предмет,
                Тем он загадочно-прекрасней…»
        – Это не я говорю, а мой лирический герой…
        – Вот-вот: недоступное притягивает, особенно красота и таинственное – и это уже не физика, а сплошная химия… Как говорила моя покойная супруга: «чёртова химия!»
        – Вы мне Фрейда не впаривайте – я больше люблю Юнга! – откликнулась Вета.
        Мы собрались и пошли потихоньку на Озеро. Взяли с собой переносной стульчик, бутерброды и воды. Иван Егорович шёл медленно, опираясь на свою любимую палку под названием «посох странника» и всё смотрел по сторонам и удивлялся: «как всё изменилось!» Он шёл и радовался встречным лицам, пробежавшей собаке, кошке на заборе. Даже новые несуразные дома дачников вызывали у него добродушную улыбку… Но больше всего его радовали старенькие домишки, укрытые зеленью садов, на Шоссейной улице.
        Когда мы подошли к озеру, Иван Егорович удивился:
        – Как всё разрослось!» Было больше солнца, были большие пляжи, вот там была лодочная станция, вот там стояла синяя палатка с минеральной водой, вот там…
        Мы сидели на берегу, словно странники из прошлого, смотрели и горевали. Горевали о прошедшем времени…
        – Мы здесь с моей Настенькой бродили по опавшей листве и вот там, на крутой дорожке, она брала меня за руку, – вспоминал Иван Егорович.
        Вета поднялась и стала напевать вальсок:
                «Среди листвы опавшей,
                перед гнилым прудом,
                как человек уставший,
                стоит старинный дом.
               
                Там музыка играет.
                Окно растворено.
                Приподнято рояля
                вороне крыло».
               
        Вета пела и тихонько кружилась, а мы смотрели на неё и улыбались грустно. Улыбались и смахивали непрошеные слёзы.
               
                Там женщина смеётся
                с каких-то давних пор,
                когда за неё крадётся
                гуляка и актёр.
               
                Потом прольётся страстно
                в вечернее окно
                вечернего романса
                прекрасное вино».