Тридцать

Все наши фавны и сатиры
И повзрослевшие кумиры
Уходят мартовской водой
За город мой, за берег мой.

Смеются гении рекламы,
Цветные киноэпиграммы:
Вот Штрилиц, едущий в "Макдак",
Вот кокаинщик Дональд Дак.

Из нас, когда-то настоящих,
Слепили общество просящих -
За два рубля, за двадцать йен,
За невозможность перемен.

Почуйте, дети карнавала,
Какая кровь за нами встала:
В джинсе, свитшотах и пальто
Идут великие никто.

Следили за советской лентой
Френды, подписчики, клиенты.
Но Ариадны больше нет -
И лента поменяла цвет.

В Большом стареют балерины,
Их дети им плюются в спины
И вырастают из людей
В охотников на лебедей.

Я лебедь, меченый прицелом.
И кровь моя на пухе белом -
Как отрицание вины,
Что я не чувствую страны.

А дети вовсе не со злобы
На нас картечью ставят пробы:
Они жалеют наш отряд
Летучих чёрных лебедят.

Они жалеют в самом деле,
Как мы бы их не пожалели.
Для них мы - век отборной дичи,
А никакая не добыча.

И потому они стреляют,
Что в нас бессмертие вселяют,
Чтоб мы, смиренные глаза,
Смотрели в них, как образа

И повторяли - плоть от плоти -
Где гибли мы, там вы растёте.
Там Голиаф, румян и цел,
Уже на вас глядит в прицел