Сергей Мосягин

, Валькин сын – как он отзывался, когда его просили назваться по отчеству – умер 7-го марта.
В больнице это ЧП не вызвало особого ажиотажа – всё уже было готово к началу празднования Женского дня – хотя и прибавило суеты.
На приходе 11-го ждали митрополита, и здесь вся суета была посвящена именно этому обстоятельству.
Я, как калека, был не у дел. И сначала задумался о том, что второй человек, спавший на одной койке, за сравнительно непродолжительное время умер. Потом я позавидовал Сергею: как только он здесь стал не нужен, Господь забрал его. Он прожил здесь лет десять, больше него только батюшка и ещё двое. В последнее время он заболел так тяжело, что не смог работать. Начали думать как его и ещё двоих пристроить в дом престарелых. И Сергею повезло, не надо ему теперь переезжать к чужим людям.
Сергей был неприятный человек: некрасивый, неопрятный, неразговорчивый, грубый, обидчивый… Но для чего-то он был здесь нужен!..
«Близко» я познакомился с ним, когда он подсел ко мне в трапезной. До этого я чувствовал себя на своём месте вполне комфортно. А теперь… я потянулся за хлебом и, очевидно, нарушил его суверенное пространство. Он резко что-то буркнул, и мне показалось, что волосы на его лохматой голове поднялись, и между ними с треском проскочила молния. Я боялся пошевелиться… С этого времени посещение трапезной представлялось мне серьёзным испытанием, если не пыткой. Я пытался вылезти из самого себя, до чего мне было неприятно его соседство. Я уже был близок к отчаянию, когда ко мне вдруг пришло понимание того, что это Господь послал мне такого «милого» соседа. Смиряйся! И я старался и со временем привык. Мне кажется, что он многому меня научил. Мы стали понемногу общаться.
Многие в трапезной удивлялись и спрашивали: «Что это с ним?»
Это не с ним было, а с нами! Он был просто индикатором нашей бездуховности. Когда мы собирались в трапезной и общий уровень нашей духовности за счёт гордыни, тщеславия, самодовольства, обидчивости, лицемерия, неприязни, сплетен, осуждения и пр. и пр. падал ниже всякого допустимого уровня, он чутко воспринимал наш негатив, который молнией с треском проскакивал не только в его волосах, но и в сердце! И тогда он уже не в силах нам вообще ничего сказать вскакивал из трапезной и не появлялся в ней иногда несколько дней.
У него болело сердце. Однажды оно «вдруг» остановилось.
И ещё я ему завидую в одном: здесь остался один человек, который искренне молится о нём…
Господи, упокой брата моего… во дни испытаний наших приими его ходатайство о нас.