Послесловие к жизни

Тимофеич – это Анатолий Тимофеевич Божанский, наш земляк, всю жизнь проживший в Балашихе.  Тимофеичем называли его и студенты, и коллеги, и друзья. Это был абсолютно позитивный, как сейчас говорят, человек. Мы с ним очень внимательно относились к написанному о тех, кто так или иначе прошел через нашу жизнь, - об учителях, коллегах, друзьях и товарищах по экспедициям. Тимофеич с удовольствием перечитывал вышедшие в последние годы мемуары о московских орнитологах, териологах и герпетологах и охотоведах. Все кажется, что пока мы их помним и читаем о них, они живы. 
Вот и наше поколение начинает уходить. Среди нас, увы, нет великих, но мы, как могли, старались воплотить идеи и продолжить дела, начатые нашими учителями. И эта работа означала для нас жизнь.  О ней и речь.
Время нам досталось очень непростое. Хотя какое поколение может сказать, что жить было просто? Да, не было войны, не было репрессий, не было голода. Но нам досталось пережить развал страны, сохранение природы которой было для нас смыслом жизни. А для Тимофеича, который почти 15 лет отдал Средней Азии, превращение ее в «заграницу» стало большой личной утратой. А любимая Грузия, с ее уникальной природой, как сейчас говорят, биоразнообразием, и славными людьми?
Все трудности последних тридцати лет в нашей стране легли на плечи именно нашего поколения. Нам пришлось пережить унижение наших стариков, низвергнутых с академических вершин в унизительную бедность. Нам нужно было как-то объяснить нашим детям, почему мы так плохо живем, если занимаемся делом, которое во всем мире – самая престижная и интересная работа, а мы в нем – не последние неумехи. Нам пришлось делать «лицо» перед иностранцами, представляя свои уникальные исследования на конференциях и при этом ловить их удивленные взгляды при знакомстве с нашей бытовой неустроенностью и величиной зарплаты.
На этом фоне оставаться в профессии, не уйти торговать или, как говорил Тимофеич, не стать «сутки-трое» (то есть сутки что-нибудь сторожить, а трое – сидеть дома) и при этом еще действительно продолжать делать все возможное для сохранения природы, воплощения программных идей наших учителей, было очень тяжело. Но нам, вышедшим из «гнезда флинтова», это оказалось под силу. Слишком мощным оказалось влияние основоположников, слишком творческой обстановка, сложившаяся в начале пути, слишком светлы и ясны горизонты, открытые старшими товарищами. А еще была потрясающая дружба.  Нам повезло, время расцвета совпало с концентрацией в одном месте молодых, умных, красивых и увлеченных людей. И именно благодаря нашим друзьям-коллегам мы справились, потому что всегда чувствовали поддержку, потому что всегда было стыдно «подвести» и «не оправдать». И для них – друзей и коллег, которые любили и знали Тимофеича, эти строки.
Семья
17 мая 2018 г. Анатолию Тимофеевичу Божанскому исполнилось бы 70 лет. Он родился в 1948 г. неподалеку от живописной усадьбы «Горенки» и всю жизнь прожил в подмосковной Балашихе, в семье военного. Меня всегда потрясало, как это, всю жизнь прожить в одном дворе? Ведь огромные тополя, которые сейчас пылят на всю Балашиху, сажали, когда Толе было года три! Его отец, Тимофей Романович, полковник, ветеран Отечественной войны, специалист по артиллерийскому вооружению, а мама, Екатерина Гавриловна, по образованию - учитель литературы. Толины родители прожили вместе долгую жизнь, отметили «золотую свадьбу». О своем социальном происхождении Тимофеич говорил: «Я - юный натуралист из интеллигентной семьи».
Семья была удивительно мирной, доброжелательной, какой-то тихой. В доме царила атмосфера добра, многочисленные родственники находили здесь внимание и поддержку в трудные годы. Папа был добытчиком, уникальным специалистом, заведовавшим отделом в балашихинском НИИИ вплоть до 75 лет. Тимофей Романович казался молчуном, был очень терпеливым и невозмутимым. Но его друзья вспоминали о каких-то веселых приключениях, капустниках, танцах маленьких лебедей в марлевых пачках… И прихрамывал он из-за травмы, полученной при игре в футбол. Он был страстным и очень умелым грибником, любил оставаться один на даче осенью и никогда не приходил без «добычи». Правда, как называлось то, что он иной раз приносил, я так и не запомнила. Я называла их «божанками», но вкусно было необыкновенно. Именно от отца Толя унаследовал бытовую неприхотливость и сдержанность в эмоциях. Да и грибы он тоже собирать любил и умел.
Мама, как и многие жены военных, была хранительницей очага. Пока дети были маленькими, она не работала – в детский сад ни Толя, ни Лена не ходили. А когда дети пошли в школу, Екатерина Гавриловна стала преподавать, но не литературу, а домоводство, которым сама владела в совершенстве. Она не только очень хорошо готовила, но и шила, вязала, вышивала, в общем, умела делать все, чтобы в доме было чисто, уютно и красиво. А еще она до самой смерти в 2004 г. была удивительным «исповедником». Ей всегда доверяли самые сокровенные тайны, она выслушивала и подружек-ровесниц, и молодежь, ей безоговорочно доверяли дети. Наверное, именно от мамы у Тимофеича была удивительная чуткость, так притягивавшая к нему женщин, – кто только не выплакивал ему свои печали!
Толя был вторым ребенком в семье, но первая девочка умерла совсем маленькой, и Толя, родившийся в 1948 г., стал светом в окошке, утешением и вечной тревогой. Он вспоминал, что в раннем детстве переболел всеми детскими инфекциями, и мама, конечно, страшно переживала за него. Кроме того, он был очень непоседливым мальчишкой, и ему уделяли, порой, больше внимания, чем маленькой сестричке Леночке, появившейся спустя два года. Сестра могла часами спокойно играть в песочнице, а Толя отправлялся в далекие «экспедиции» - за Горьковское шоссе, которое тогда еще было вымощено булыжником, за леоновское поле, на какие-то свалки. Он рассказывал, что его всегда тянуло из дома, в отличие от сестры-домоседки он с удовольствием ездил летом в пионерский лагерь.
Конечно, отец хотел, чтобы сын стал военным. Но по воспоминаниям школьных друзей, двоюродных братьев и сестер, Толю с раннего детства интересовало все, что ползает, бегает и летает. Балашиха в те годы была еще окружена деревнями, рядом с домом были леса и парки, поля и луга, пруды и речка – простор для пытливого мальчишки. Ближе к старшим классам Толя попытался вступить в один из знаменитых в те годы московских кружков юных биологов, но порядки, царившие в кружке, показалась ему слишком обременительными. Поэтому в школьные годы его зоологическое становление определялось только книгами, которые покупали в дом без ограничений (благо жили над книжным магазином), природой и более старшими приятелями. Было время, когда он ловил певчих птиц и сдавал их «заказчикам» для продажи на птичьем рынке в Москве. Занятие это требовало не только ловкости, но и знаний птичьих повадок и умения соорудить ловушки, которые остались у Тимофеича на всю жизнь.
Школа и институт
Школа №1, в которой учился Толя, располагалась во дворе дома (сейчас здесь МФЦ).  Класс, как показало время, был уникальным. Я не понаслышке знаю многих одноклассников, потому что меня приняли в эту славную компанию. Удивительно, но Балашиха 60-х годов была очень тесно связана с Москвой. Ребят постоянно возили в музеи и театры, причем не только на «Синюю птицу», но и на Таганку. Конечно, многое зависело от вкусов и пристрастий любимой «классной» - А.И. Севровой, Алисы, как ее называли ребята. Совсем молодая учительница, типичная шестидесятница, она буквально втащила своих учеников в мир свободолюбивой большой литературы. Сама не чуждая поэзии, она привила своим питомцам вкус к Слову. Ох, как мне доставалось за мои графоманские опусы от Толи! Он обладал тонким вкусом, который сформировался еще в школьные годы. Обладая врожденным артистизмом, он участвовал в агитбригаде, прекрасно рисовал и занимался в изостудии.
Среди выпускников этого класса было три медалиста, а потом возникли не только несколько кандидатов и докторов наук, но даже лауреат Государственной премии!  Этим ребятам очень повезло с учителями. Мне запомнились рассказы об учительнице немецкого языка, переводчице, прошедшей войну. Она была неимоверно строга, и в норме больше тройки почти никогда не ставила. Но знания языка, полученные в школе, сохранились у Толи на всю жизнь – в институте он знал язык едва ли не лучше всех, а потом легко общался с коллегами по-немецки.
Год, когда Толя окончил школу, был непростым.  Выпуск 1966 г. оказался двойным – из-за того, что эксперимент по одиннадцатилетнему обучению был закрыт, школу окончили сразу и десяти-, и одиннадцатиклассники. Поэтому в вуз попасть было непросто. А.Т. Божанский попытался поступить на биологический факультет МГУ, но, неважно сдав первый экзамен, забрал документы и успел подать их на биофак Московского областного педагогического института им. Н.К. Крупской. В те годы это был один из ведущих центров биологического образования в Москве, и многие его выпускники стали известными учеными. В студенческие годы особенно большое влияние на формирование научных интересов А.Т. Божанского оказал один из крупнейших советских зоологов – А.П. Кузякин, преподававший в те годы в МОПИ.  Александр Петрович сделал самую первую «прививку» зоогеографии – он сам был основоположником этой науки и многие годы сотрудничал с кафедрой биогеографии географического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. Именно туда, в знаменитую коллекцию на 20-й этаж, водил он на выездные лекции своих студентов. А там в те годы читали А.Г. Воронов, Н.А. Гладков, А.М. Чельцов-Бебутов.  Ездить в экспедиции А.Т. Божанский начал еще в студенческие годы, участвуя в полевых работах НИИ эпидемиологии и микробиологии имени Н.Ф. Гамалеи на Кавказе и Таймыре.
Весной 1971 г. А.Т. Божанский окончил естественно-географический факультет МОПИ им. Н.К. Крупской по специальности биология и химия, а осенью его должны были призвать в армию. Но почему-то не призвали, и по совету коллег Тимофеич пришел в Лабораторию охраны природы МСХ СССР, которая с 1977 г.  стала Всесоюзным научно–исследовательским институтом охраны природы и заповедного дела (ВНИИ природа). За полгода до армии Толя привык к коллективу и пришелся по душе почти всем сотрудникам, проводившим его весной 1972 г. в армию. Служил Толя в Кутаиси, и об армии вспоминал вполне спокойно. Он хорошо рисовал, поэтому его часто использовали «в мирных целях»: начальство - для оформления красного уголка, а сослуживцы – дембельских альбомов.  Но получил он в армии и увечье: на одном из учений неловко встал под орудием и получил контузию, лопнула барабанная перепонка. Одним ухом он слышал хуже. Вполне мирно разобрался он и с «дедами», сказав, что он таким двойки в школе ставил.
ВНИИ природа
В 1973 г. он вернулся в ЦЛОП МСХ СССР. И двадцать с лишним лет работы во ВНИИ природе, безусловно, были самыми счастливыми и продуктивными в жизни А.Т. Божанского. Под влиянием замечательного, рано ушедшего из жизни ученого, – П.П. Второва (друга и соавтора Н.Н. Дроздова), с которым Толя ежедневно общался и бывал в экспедициях, сформировались его научные интересы. Именно с тех пор он окончательно проникся идеями зоогеографии, много времени и сил уделял теоретическим основам и практическому совершенствованию методов учетов животных. 
Первое время Толя был «на подхвате». Но вскоре его «прикрепили» к З.В. Беловой и с работы в Дарвинском заповеднике на Вологодчине началась его герпетологическая жизнь. Дарвинский заповедник Тимофеич вспоминал, как первую любовь. Он несколько лет подряд уезжал туда еще по снегу и возвращался только по осени.  Именно там, в светлых лесах, сохранившихся по берегам Рыбинского водохранилища, в дремучих медвежьих ельниках со старыми угольными ямами, ставшими элементами ландшафта, на таежных болотах с клюквой, размером с вишню, постигал Тимофеич особенности формирования лесных биоценозов и эволюции экосистем под воздействием антропогенных факторов, закономерности распределения животных по биотопам.
Он очень любил людей, которые жили в Дарвинском заповеднике, в Борке и в Противье на другом берегу. По рассказам, там не было ни одной семьи, по которой не прошлись бы все возможные «вихри враждебные». Особенно тепло вспоминал Тимофеич М.Л. Калецкую, семью Куражковских, глава которой охотился с И.С.Тургеневым, много добрых слов слышала я и о сотрудниках заповедника Льве Славцове и Николае Москвине, не только помогавшим юному зоологу в работе, но и опекавшим его в быту. Толя рассказывал, как однажды пошел по льду в Противье на почту за денежным переводом и провалился на самом глубоком месте. Неизвестно, чем бы кончилось, не будь с ним рядом Льва.  Эти люди долго были в числе близких друзей, заезжали в гости к Божанским, бывая проездом в Москве. Дважды в девяностые годы мы приезжали в заповедник на отдых, и Тимофеич водил меня по местам «боевой славы», знакомил с оставшимися сотрудниками и жителями Борка.
В начале 70-х годов было много экспедиций по северо-западным областям России, посвященных изучению распространения и оценкам численности обыкновенной гадюки. Численность ее в этих районах всегда была очень высокой, и здесь проводили ежегодные отловы для московского серпентария. Естественно, что вопрос о ресурсах вида был очень актуален: тогда еще не применялись щадящие подходы к содержанию змей и ядовзятию. Поэтому отход в серпентариях был огромным, а спрос на яд очень высок, и нужно было четко представлять, сколько и где можно отлавливать гадюк без ущерба для состояния вида. В те годы у Толи появились друзья, которые прошли с ним по всей жизни – Руслан Пушкин и Александр Огнев. Они тогда были только студентами, и Тимофеич стал для них не только другом, но и учителем.
К концу 70-х годов во ВНИИ природы сложилась необычайно творческая атмосфера, густо замешанная на профессионализме, энтузиазме, романтике и товариществе. Здесь работали признанные корифеи отечественной охраны природы – А.Г. Банников, В.Е. Флинт, С.М. Успенский, Н.А. Гладков, Е.Е. Сыроечковский, Э.В. Рогачева, Л.П. Никифоров, В.Л. Рашек, Л.В. Жирнов, Я.В. Сапетин, А.М. Чельцов-Бебутов, Л.В. Денисова, Ю.П. Язан. Уже вошли в пору расцвета и относительно молодые профессионалы – П.П. Второв, В.М. Макеев, А.Н. Головкин, Ю.М. Щадилов, В.А. Бычков, С.Е. Беликов, Л.В. Кулешова, Г.В. Хахин, и еще многие другие.  А в середине 70-х пришла целая когорта выпускников биологических и географических факультетов МГУ и педагогических институтов. Мы оказались буквально в питательной среде.
Это было время создания Красной книги СССР, формирования программ по сохранению редких видов животных, создания концепции сети особо охраняемых природных территорий, проектирования и организации новых заповедников.  Во главе отдела охраны животного мира стоял один из крупнейших деятелей охраны природы нашей страны – В.Е. Флинт, ставший на долгие годы главным авторитетом и любимым учителем не только для Тимофеича, но и для всех нас. Именно благодаря В.Е. Флинту в эти годы институт стал центром подготовки высоко квалифицированных кадров в области охраны природы. Заседания диссертационного совета проходили дважды в месяц, и на каждом из них было по две, а то и по три защиты диссертаций. В 1986 г. кандидатом наук в числе плеяды товарищей по отделу охраны животного мира стал и А.Т. Божанский.
Толю очень уважали коллеги других специальностей. Будучи классным специалистом в узкой области, он вместе с тем обладал широким научным кругозором, высоким уровнем зоологической эрудиции и географическим стилем мышления. Это позволило ему стать одним из участников разработки законодательных и нормативных актов по охране природы – Закона об охране природы, Закона об охране животного мира, которые создавались в те годы при участии коллектива ВНИИ природы.  В те годы была ратифицирована Конвенция по торговле видами дикой флоры и фауны, ВНИИ природа стала научным органом СИТЕС, а А.Т. Божанский – его экспертом. К концу 80-х годов появилось новое направление деятельности - экспертиза различных хозяйственных проектов по разделу «животный мир».  А.Т. Божанский был обязательным участников этих творческих коллективов.
Во ВНИИ природе к Тимофеичу относились с особым чувством. «Пользовался любовью товарищей» - расхожая фраза, которая по отношению к этому человеку была абсолютно справедливой. Хорошо запомнился эпизод, когда на заре демократии институт выбирал совет трудового коллектива. Именно Тимофеич набрал абсолютное большинство голосов, ему доверяли практически все сотрудники института.
Мы тогда не представляли себе другой жизни, кроме нашей работы. Где-то с ноября-декабря начиналась подготовка к полевому сезону: закупалось оборудование, заказывались карты, транспорт, согласовывались маршруты и кадровый состав. А начиная с марта, сначала на юг, а потом все севернее разлетались наши коллеги – кто на месяц, кто на два, а кто и дольше. К октябрю все собирались, обменивались впечатлениями, писали отчеты и статьи, выступали на конференциях, и опять все начиналось сначала.  К такому ритму с трудом привыкали семьи, поэтому у нас было много семейных пар, или жены и мужья работали в «родственных» организациях и частенько принимали участие в наших работах.
Особо нужно отметить, что коллектив отдела охраны животного мира ВНИИ природы образца 80-х годов был совершенно уникальным. При этом людей объединяла не только работа, но и взаимное уважение и личные симпатии, глубокие дружеские отношения, которые сделали отдел В.Е. Флинта   в высоком смысле слова одной семьей. Это проявлялось не только в объеме и качестве работы, но и в успешности труднейших экспедиций самых разных составов. Жизнь в отделе кипела, причем не только научная, но и общественная. Тимофеич, с его редким чувством юмора, доброжелательностью и галантностью был душой любой компании: без него не обходились ни традиционные сельхозработы, ни выезды на охоту, ни официальные вечера отдыха под Новый год, ни празднования юбилеев и защит диссертаций.  Именно с Новым, 1985 г. годом связано начало наших с ним особенных отношений. Нас назначили Дедом Морозом и Снегурочкой, и я легкомысленно заявила, что с Божанским готова быть хоть Бабой Ягой. Перешила свадебное платье в костюм Снегурочки, ну и понеслось - в 1989 г. я стала женой А.Т. Божанского и до последнего его часа была рядом с ним.
Наверное, здесь уместно отметить, что традиция встречи Нового года во ВНИИ природе жива до сих пор. 29-30 декабря в институт собираются не только нынешние сотрудники, но и те, кто давно покинул его стены. Для нас с Тимофеичем это был особый день. Мы никогда не пропускали этих вечеров. Последний Новый год, который мы встречали с Тимофеечем вместе, был 2007. Он еще плясал и веселился наравне со всеми.
Туркменская экспедиция
Примерно в начале 80-х годов начала свою работу Туркменская экспедиция ВНИИприроды.  Руководителем и вдохновителем этой эпопеи был В.М. Макеев. В те годы это был один из самых известных и авторитетных герпетологов страны, он бессменно руководил в нашем институте подразделением по охране рептилий. Обладая энциклопедическими знаниями и незаурядным личным обаянием, помноженными на опыт работы в Средней Азии, В.М. Макеев сумел организовать совместную работу не только московских герпетологов, но и привлечь к участию в работе местных специалистов. В первые два года ездили в основном в Центральный Копетдаг, а жили и обрабатывали материал в Копетдагском заповеднике. В основной состав экспедиции входили Ю. Хомустенко и В. Агапов, несколько лет работали в ее составе Р. Пушкин, С. Сапелкин, В. Старков, Ю. Ковкин, А. Макаров, М. Хабибулов, сотрудники Московского зоопарка – В. Фролов и С. Кудрявцев. Много сделали для экспедиции А.К. Рустамов и С. Шаммаков, а ее ангелом хранителем стал О.С. Сапыев.  Он стал для нас воплощением всего лучшего в туркменском народе – его радушия и гостеприимства, внимания и доброты. Кроме того, Овез Сапыевич, будучи приверженцем сохранения туркменских национальных традиций, - европейски образованный человек, ученый, который внес огромный вклад в охрану природы Туркменистана и подготовку квалифицированных специалистов. Без его связей и авторитета было бы невозможно ни найти транспорт, ни его отремонтировать, ни запастись продовольствием, ни устроиться на временное проживание, ни оформить документы, разрешающие проведение работ.
Одной из основных задач экспедиции была разработка программ сохранения редких видов рептилий. Для этого нужно было покрыть территорию Туркмении сетью многолетних учетных маршрутов для выявления распространения и численности змей, ящериц и черепах. Поэтому требовались не просто герпетологи, но выносливые и опытные люди, способные много ходить, обращаться с ядовитыми животными и переносить все тяготы маршрутных обследований в пустыне. За десять лет существования Туркменская экспедиция собрала уникальный материал по населению рептилий и герпетофауне Центральных и Заунгузских Каракумов, Копетдага, Капланкыра и долин Аму-Дарьи, Мургаба и Тенгиза.
Туркмения стала для Тимофеича вторым домом, а товарищи по экспедиции – семьей и навсегда самыми любимыми друзьями. Экспедиция начиналась в конце марта-апреле. Однажды В.М. Макеев приходил в лабораторию и многозначительно говорил: «Уже зацветает урюк…» Это означало, что все, пора пришла. Экспедиция работала весной и осенью, по 2-2,5 месяца. В экспедициях Тимофеич был необычайно гармоничен. Нужно подчеркнуть, что герпетолог – очень опасная специальность.  И, как никакая другая, связана с взаимовыручкой, доверием, самоотверженностью и профессионализмом товарищей. Про Тимофеича в поле В.М. Макеев как-то сказал: «Если змею держит Божанский, значит, я совершенно спокойно могу считать щитки на ее голове».
На фоне тяжелой профессиональной работы он умел все – и варить суп «из топора», и поставить палатку во время песчаной бури, и налаживать примитивную лагерную технику, и устроить баню посреди пустыни. А еще он привносил в мужицкий дух экспедиции интеллигентность и даже эстетику. Эти его качества особенно пригодились, когда в экспедиции стали появляться женщины.
Герпетологическая работа
Как герпетолог, А.Т. Божанский сформировался к концу 70-х годов, постепенно приобретая известность и авторитет среди коллег в стране и за рубежом. Его знаниями пользовались работники Московского зоопарка и Московского серпентария, ученые из отдела герпетологии Зоологического музея МГУ. С заведующей отделом герпетологии зоомузея В.Ф. Орловой Тимофеича многие годы связывали общие научные интересы и человеческая симпатия. Он постоянно пополнял коллекции зоомузея, несколько раз Валентина Федоровна ездила с нами в экспедиции. Постепенно возникли и связи с иностранными коллегами, публикации в зарубежных научных изданиях. Герпетолога А.Т. Божанского знали в Пражском зоопарке, в Германии, США, Великобритании, Греции и других странах.
 Опыт содержания рептилий в неволе пригодился при подготовке программ разведения редких видов змей и создания теоретических основ зоокультуры рептилий. Когда ВНИИ природа стала научным органом СИТЕС (Конвенция по торговле видами дикой флоры и фауны), А.Т. Божанский стал его экспертом и Департамент по природопользованию Правительства Москвы привлекал его для экспертизы при борьбе с незаконной торговлей изделиями из змеиной и крокодиловой кожи
Кроме Туркмении, в начале 80-х Тимофеич много времени проводил на Кавказе, собирая материал для диссертации по кавказской гадюке. Кавказский заповедник стал для него еще одной любимой точкой на земле. Он провел там несколько полевых сезонов, но уже не в большой экспедиции, а, как правило, с кем-то из товарищей - Д. Семеновым, С. Кудрявцевым, А. Рудковым. На основе этих полевых исследований и наблюдений за кавказской гадюкой в неволе были сделаны заключения, расширившие представления об этом редком животном.
После ухода из ВНИИприроды только в отпуске, благо у преподавателей он был продолжительным, Тимофеич мог поработать герпетологом. И это было главной причиной, по которой он соглашался участвовать в том или ином проекте. Но материальные соображения тоже были очень важны, потому что в самом начале девяностых было время, когда зарплаты во ВНИИприроды не платили вовсе, а мы оба работали там и поэтому нужно было искать побочные заработки.
Обычно это были прикладные исследования, связанные с каким-нибудь строительством. Но иногда получалось и сделать что-то по собственной инициативе. Например, в середине 90-х годов Тимофеич вдвоем с нашей подругой и коллегой Г.В. Полыновой получил грант фонда Маккартуров на проектирование в Астраханской области герпетологических заказников. Мы уже были хорошо знакомы с территорией: именно с Астраханской области начинались в свое время работы по созданию региональных кадастров животного мира, а Тимофеич вел в этом проекте герпетологический раздел. Ему было где развернуться, потому что в Астраханской области разнообразие рептилий и амфибий велико, как нигде в России. Эти работы были довольно продуктивными, потому что удалось утвердить два региональных заказника, а собранные во время учетов материалы были использованы при написании разделов Красной книги Астраханской области.
Зимой 1992 г. даже после операции Толя не мог не поехать в поле, – это была экспедиция по кадастру животного мира Псковской области. На следующий год мы поехали с ним вдвоем, я должна была дополнить материал для составления карты местообитаний животных, а у Тимофеича была герпетологическая задача: он вез два мешка змеенышей для выпуска в природу. К тому времени появлявшихся в московском серпентарии гадючат обычно выпускали где-нибудь в безлюдных местах тех районов, где производили отловы, и Толя взялся выполнить небольшое поручение. 
Поездка 1993 г. запомнилась невероятной безмятежностью природы (это был самый конец сентября - начало октября), улетали журавли, опадали листья, грибы в лесах стояли замороженные. Тихо и безлюдно было в городках, которые мы посещали – Дно, Печоры, Бежаницы. Магазины стояли пустые, столовые в выходные не работали, кафе закрывались на спецобслуживание, и в Бежаницах мы два дня питались вареными яйцами. А в Москве тем временем бушевали политические страсти, о которых нам во Пскове только и рассказали.
В конце 90-х годов три года подряд во время отпуска Тимофеич работал в окрестностях Озерейки под Новороссийском, участвуя в разработке экологического раздела по проекту Каспийского трубопровода. Там ему было что делать как герпетологу: еще сохранилась средиземноморская черепаха, встречалась изумительная зеленая средняя ящерица, многочисленные желтопузики пугали отдыхающих и дачников своей змеевидностью. Да и лягушек было море, одних квакш, хорошеньких, как брошки, десятки только на территории пансионата, где мы базировались. Толя провоцировал самцов на «пение» с помощью диктофона, и за время, пока раззадоренное «чужим» животное, ничего не замечая, орало, Тимофеич подкрадывался к нему и фотографировал. Он вообще много фотографировал животных. В его архиве почти ; всех слайдов посвящены им. Чтобы сделать нужный портрет, он прибегал к разным уловкам, например, клал рептилий ненадолго в холодильник, чтобы животное стало менее подвижным.
А еще рядом с Озерейкой, в соседней долине располагался знаменитый завод Абрау-Дюрсо. Мы старались проложить наш маршрут так, чтобы в его конце оказался небольшой рынок с местным вином и крошечная закусочная, где пекли пирожки с капустой. Перекусывали на берегу молочно-зеленого озера Абрау, подкреплялись сухим винцом, разговаривали, подкармливая местных собачек. И шли еще 5 км до Озерейки. А с перевала было видно море...
В 90-е годы в жизнь А.Т. Божанского пришло еще одно направление деятельности. Он стал бессменным участником проектов Научного центра «Охрана биоразнообразия» по созданию кадастров животного мира. Сначала это была Астраханская область, потом – Псковская, и, наконец, грандиозная десятилетняя работа над кадастром животного мира Ямало-Ненецкого округа. Именно в процессе кадастровых работ А.Т. Божанский изучал экологические особенности земноводных и пресмыкающихся, определяющие возможность количественных оценок ресурсов этой группы животных. Исследование закономерностей распределения рептилий и амфибий в бедных рептилиями северных районах удивительным образом помогли Тмимофеичу сформулировать тему и наметить красную линию будущей докторской диссертации. Мы ездили вместе, и помимо герпетологической работы, Тимофеич выступал организатором и координатором. Ведь и в Пуровском, и в Надымском, и Красноселькупском районах в охотничьих структурах работали уже его ученики!
Его встречали как родственника. Да и незнакомые люди через несколько дней общения проникались к нему самыми теплыми чувствами. А студенты, которых он брал с собой (последний раз это были уже тимирязевцы), чувствовали, наверное, помимо уважения к своему преподавателю, еще и зависть к его удивительной судьбе, интересной и разнообразной жизни.
Экспедиции в Красноселькупский район ЯНАО в 2004 и 2005 гг. стали последними в жизни Тимофеича. Особенно тяжело далось поле 2004 г. Сезон был трудный, жить пришлось в небольшой палатке вчетвером. Было холодно, очень сыро, болота буквально сочились, стекая в Таз водяной бахромой. Но зато какие мы видели места! Мы ходили по заросшим насыпям сталинской железной дороги, рассматривая сохранившиеся рельсы производства еще 19 века, и впитывали совершенно новую информацию. Только после экспедиции мы стали искать литературу, пошли в краеведческий музей Красноселькупа и узнали об этой грандиозной, брошенной, и поэтому совершенно бессмысленной стройке.
А у Тимофеича почти три месяца спустя не заживали язвы от укусов мокрецов. Именно тогда я впервые стала пилить его, чтобы он проверил кровь. Если бы…
Наверное, нужно написать о том, что за идея - оценка ресурсов амфибий и рептилий. Большинство «чистых» зоологов и часть сугубых охотоведов считает, что речь идет о «рогах и копытах» - так я образно определяла утилитарный подход к трактовке этого понятия. Естественно, на самом деле – это пушнина, мясо и все остальное. Но в отношении герпетофауны в таком ракурсе можно рассматривать только таких ее представителей, как лягушки, которых едят, и немногих обладателей прочной и красивой кожи. К нашим змеям и ящерицам это применимо мало, поскольку они очень малы, а шкурку имеют тоненькую. Разве на ремешки для часов или браслетики подойдут. Лягушек у нас не едят, но учеты и оценки ресурсов в Астраханской области провести пытались – какие-то бизнесмены выходили на Тимофеича, хотели наладить экспорт во Францию.
Но есть и совершенно уникальный ресурс. Это змеиный яд. Это вещество давно и небезуспешно изучают биохимики во всем мире. И не только с целью получения противоядий и сывороток. Дело в том, что яд змей каждого вида уникален по своему составу и имеет чрезвычайно сложную формулу. Из ядов выделяют огромное количество активных веществ, многие из которых уже нашли применение в фармакологии. И именно для того, чтобы сохранить неповторимые и неизвестные пока свойства змеиных ядов, нужно очень внимательно изучать и оценивать их количество и «запасы».
И еще одно направление, требующее оценки ресурсов – это зооторговля. В последние десятилетия ее объем в мире неуклонно увеличивается и сопоставим с оборотом оружия и наркотиков. Конечно, в первую очередь это касается экзотических видов, но ведь наши гадюки и ящерицы – экзотика для арабских стран и Америки. Значит, нужно считать, чтобы хотя бы представлять, сколько это может стоить. И здесь уместно упомянуть, что работа А.Т. Божанского в Ямало-Ненецком округе показала, что 70% стоимости наземных позвоночных животных округа (а это десятки миллиардов рублей) составляют именно лягушки!
Об укусах
Конечно, были и змеиные укусы. Редкий герпетолог избегает их. Среди Толиных друзей многие с трудом выкарабкивались «с того света», на моей памяти сильно пострадали Ю. Хомустенко, Ю. Ковкин, С. Сапелкин, нескольких ребят не стало. Тимофеича кусали ровно 10 раз: все наши гадюки и щитомордник. Он признавал, что это всегда было связано с ошибками, как правило, из-за азарта. Самым тяжелым был случай в 1992 г. в Псковской области, когда комок змей, который он решил распутать, не надо было трогать. Именно тогда у него первый раз возникли после укуса дыхательные спазмы. Если бы он был один, неизвестно, чем бы кончилось дело. Но 12-летний Димка (мой сын от первого брака) сообразил выскочить на шоссе, остановить машину и уговорил водителя помочь. Дальше все было уже просто – супрастин и несколько дней боли.
Последний раз его зацепила степная гадюка на Эльтоне, где мы участвовали в работах по обоснованию организации в тех местах заповедника. Силы и организм уже были не те, что в молодости, поэтому через пять минут после укуса Тимофеич стал терять сознание. Слава Богу, мы были не одни, на машине, и аптечка тоже была. Примерно час прошел прежде, чем он пришел в себя, и мы смогли ехать. А в санатории «Эльтон», где базировалась экспедиция, была целебная эльтонская рапа. Без особой надежды сделали компресс, и через сутки от укуса фактически не осталось следа, исчезли отек и лимфоузлы. Тимофеич даже собирался написать куда-нибудь по поводу использования эльтонской грязи и рапы при терапии змеиных укусов и профилактики обычных в этих случаях некрозов.
Тимофеич крайне остро реагировал на проявления повсеместной врачебной некомпетентности в отношении лечения змеиных укусов. В Балашихе он даже пару лет читал лекции для местных врачей, поскольку по Подмосковью последние годы число пострадавших действительно увеличилось. И главный совет и его, и его коллег (а среди них есть и профессиональные врачи) – после укуса гадюк, а в России кроме них есть только щитомордник, нужно срочно принять какой-нибудь антигистаминный препарат – начиная от димедрола и кончая современными, что есть. И ничего не прижигать, не резать, не перетягивать. Побольше пить и терпеть боль, все пройдет. Исключения – дети, но и здесь нельзя отдавать ребенка для введения незнамо каких сывороток: часто вводят антигюрзу, а это дополнительное отравление! Сыворотка должна быть видоспецифическая! Сколько Толя с друзьями-коллегами бились, чтобы наладить ее производство, так ничего и не получилось. И сейчас в лучшем случае вводят антивиперу, сделанную на яде средиземноморских видов. А у нас-то совсем другие!
Потери девяностых
90-е годы стали самыми тяжелыми в новейшей истории страны, и нам досталось по полной программе. Началось со смерти моей любимой бабушки, которая Тимофеича как-то сразу приняла, а когда узнала поближе, сказала мне, что он напоминает ей ее Алексея Степановича, любимого Лешеньку, моего деда. А он в семье был идолом, иконой – бабушка с 33 лет вдовела. И пошло. В 1990-92 г. мой сын был трижды прооперирован, ребенка то и дело приходилось ждать под дверями реанимаций. Тимофеич любил Димку как родного. Нам Бог не дал деток, и поэтому все свои родительские чувства он отдавал нашему единственному на троих сыну. И вообще, благодаря терпимости Тимофеича, его мудрости и смирению гордыни нам удалось так построить нашу жизнь, что у ребенка не только остался папа, но появился еще и дядя Толя.
В 1992 г. случилась беда с Тимофеичем – 25 января прямо с заседания Совета трудового коллектива ВНИИприроды его увезли в Первую градскую больницу и прооперировали прободную язву. Выхаживать его было трудно: не было ничего – ни лекарств, ни продуктов. Помогли друзья. Через гуманитарные фонды возродившегося прихода церкви Святого Пантелеймона сын В.Е. Флинта Александр доставал ему специальное питание, лекарства. Надо сказать, что атмосфера в больнице была удивительной. Если родственники добывали дефицитные лекарства, их давали всем, кому было показано! Остававшиеся препараты пациенты не забирали с собой, а оставляли в отделении, делились и гостинцами с теми, к кому ходили редко.
В 1993 г. заболел отец. Толя говорил, что, мол, дожил до своего рака. Но все-таки мы знали, что случилось это на нервной почве Тимофей Романович был настоящим коммунистом и воспринимал происходящее в стране не как очередные трудности, которых испытал немало, а как крушение всей жизни, ее основ. Умер он в 1995 г., на прощание сказал Толе: «Как я мало вам оставляю»…
На фоне общих для всей страны проблем ситуация во ВНИИ природе тем временем становилась все более страшной. Типичным ужином у Божанских была тогда вареная картошка с вкуснющей квашеной капустой – мама была мастерица. Нужно было что-то делать, и Толя решился на очень трудный для него шаг, которого, по-видимому, так и не простил старый друг В.М. Макеев. Тимофеич принял предложение Ю.П. Язана, с которым проработал долгие годы во ВНИИ природе (Юрий Порфирьевич был нашим директором).
Подготовка охотоведов
В 1994 г. А.Т. Божанский стал доцентом кафедры экологии и охотоведения Российского государственного аграрного заочного университета (РГАЗУ), а после Ю.П. Язана, c 1998 года – профессором и заведующим той же кафедрой. А.Т. Божанский попытался внести в стареющий вуз новые веяния. Его приняли далеко не все сотрудники и очень не сразу. До нас доходили высказывания типа «зачем нам этот лягушатник». Но Ю.П. Язан и Г.В. Хахин – выходцы из ВНИИприрды - поддерживали начинания Божанского, понимая, что уровень подготовки современных охотоведов можно сохранить и приподнять, только преподавая новые подходы к ведению охотничьего хозяйства, к природопользованию и использованию ресурсов охотничьих животных, в частности. Именно А.Т. Божанский создал на кафедре новую специализацию - охрана природы, по которой состоялось три выпуска, и наполнил традиционные дисциплины современным содержанием.
Тимофеич проявил себя на кафедре не только специалистом - универсалом, но и человеком абсолютно безотказным, берущим на себя любую работу, если, кроме него, ее некому было выполнить. В те годы он преподавал охрану природы, экологию, зоогеографию, природопользование, дополнительную продукцию охотничьего хозяйства, зоологию и теорию эволюции. Конечно, Тимофеич пришел не на пустое место. На кафедре еще оставались легендарные «старики», из которых особенно почтительно относился Тимофеич к А.Г. Томилину, чье пособие по зоологии считал едва ли не самым удачным в своей категории: ведь пособия для студентов заочников должны были быть не только исчерпывающе полными, но и как можно более краткими.
Специального упоминания заслуживает спецсовет, который сохранился и работал при кафедре в те годы благодаря А.Т. Божанскому. Будучи ученым секретарем совета, он взваливал на себя всю работу по подготовке к защитам соискателей и оформлению их документов. Здесь следует отметить, что в 90-е годы именно совет в РГАЗУ был единственным докторским, где можно было защитить диссертации на соискание ученой степени по охотоведению.
Несколько лет, благодаря А.Т. Божанскому, на кафедре удавалось сохранять традиции знаменитого пушно-мехового института в Балашихе, что отмечали выпускники тех лет на традиционных июльских встречах. Об особом духе легендарного пушмеха много рассказывали ветераны кафедры и те, кто оканчивал этот ВУЗ. Многие бывшие выпускники, ставшие корифеями российского охотоведения и охраны природы, и крупные ученые из других ВУЗов и ведущих научных учреждений, при Божанском входили в состав защитного ученого совета. Очень любил приезжать в Балашиху на защиты В.Е. Флинт, отмечавший необыкновенную душевность и психологический комфорт на кафедре, обязательно бывал на защитах В.В. Дежкин.
Как преподаватель А.Т. Божанский очень выделялся на общем фоне. Дело в том, что он, пожалуй, единственный из представителей нашего поколения не только впитал знания и всю систему ценностей основателей отечественной охраны природы - А.Г. Банникова, Н.А. Гладкова, В.Е. Флинта, Е.Е. Сыроечковского, Л.К. Шапошникова, С.М. Успенского, А.К.Рустамова, но старался передать и передавал все это ученикам. Кроме него никто из нас и не пытался рассказывать, какими были и что именно сделали все эти замечательные люди. Студенты его, конечно, очень любили. Тут надо сказать, что контингент на кафедре охотоведения РГАЗУ всегда был очень специфическим. Здесь, как правило, получали высшее образование и даже некоторый профессиональный лоск те, кто уже работал в структурах управления охотничьим хозяйством, заказниках, охотничьих и лесопарковых хозяйствах, зоопарках. Этих людей не нужно было «заинтересовывать», они были достаточно мотивированы. И, в том числе, поэтому трудно было удержать внимание таких студентов, дать им принципиально новый уровень и качество знаний.
Среди своих студентов Тимофеич очень выделял людей, которые пришли в охотоведение по призванию. И, что очень важно, с такими студентами он быстро переходил «на дружескую ногу», уважая в них опыт и знания, полученные помимо него и до него. Он сам учился у этих директоров охотхозяйств и районных охотоведов. И очень радовался, кода ребята становились не только добротными практиками, но и могли поддержать теоретические разговоры, проявляли интерес к науке. Именно эти его ученики больше других уважали его – с его широкой эрудицией, нестандартными и не принятыми в классическом охотоведении подходами.
Еще одним важным качеством Тимофеича была бесконфликтность. Обстановка на кафедре в начале его работы была довольно напряженной – среди преподавателей было много конфликтов, противоречий, каких-то мелких недоразумений. Постепенно, и многие сотрудники кафедры согласятся, благодаря влиянию Тимофеича, на кафедре стало как-то спокойнее и душевнее. Люди почувствовали себя соратниками, а не соперниками, стало меньше духа конкуренции.
Но, тем не менее, работать становилось все труднее, поскольку на современном уровне преподавать в руинах, в которые постепенно превращалось здание, без современного оборудования, компьютеров и пособий, становилось невозможным. Тимофеич не был ни хозяйственником, ни администратором. Претило ему и чинопочитание – в коллективах, в которых он работал прежде, начальство принято было уважать не за должность, а как специалистов. И, конечно, совершенно не устраивали А.Т. Божанского нововведения в системе образования, которые в конце концов поставили на грань уничтожения старейший и единственный ВУЗ, где высшее охотоведческое, биологическое образование можно было получить без отрыва от производства. И главное, из-за чего, в конце концов, работа на кафедре для Тимофеича стала невыносимой. Это попытки коммерциализация образования, установка на «зарабатывание» денег «без отрыва от учебного процесса» без малейших условий для ведения какой работы.
Последние 5 лет своей жизни А.Т. Божанский работал на кафедре зоологии  Московской сельскохозяйственной академии им. К.А. Тимирязева. Именно с его именем и активностью связано возникновение на этой кафедре специальности «охотоведение», и становлению нового направления Тимофеич отдавал все силы, работая в полном смысле слова на износ. Студенты Тимирязевки были совсем другими. Очная форма обучения означала, что основной контингент - вчерашние школьники, преимущественно городские. Единицы учились целевым образом, когда учебу оплачивали региональные управления охотничьего хозяйства. Конечно, Тимофеичу не хватало охотоведческой среды, ему трудно было практически в одиночку донести до студентов всю массу знаний и достижений российского охотоведения, показать его роль не только в организации рационального использования биологических ресурсов, но и охраны природы России, в становлении заповедного дела.
Но кое-что уже стало получаться. Появились ученики, в том числе такие, которых можно было брать с собой в поле, в настоящие далекие экспедиции. С Тимирязевской академией А.Т. Божанский связывал свою дальнейшую судьбу, планируя и дальше учить охотоведов, защитить докторскую диссертации по ресурсам рептилий России. Ему нравилось новое место работы, он чувствовал себя нужным, ощущал уважение, которое проявляли к нему, как специалисту и человеку, коллеги.
Об охоте
Тимофеич, в общем-то, не был охотником.  У него было замечательное ружьишко, какое-то старое, чуть ли не бельгийское, он говорил, что женское, но его украли, когда залезли в нашу новую квартиру.   Он участвовал в выездах на охоту во ВНИИ природе перед Новым годом, когда брали лицензии для новогоднего вечера и для личного пользования на весь коллектив. По его рассказам, он всегда был в загоне, потому что, во-первых, у него были длинные ноги, и он мог шагать по глубокому снегу, во-вторых, у него не было охотничьего азарта, сравнимого с тем, что был у наших «заядлых». И наконец, на номере нельзя было курить!
Охота для него была ритуалом, традицией, даже обрядом. Если ему удавалось поучаствовать в каком-то таком действе, он получал истинное удовольствие. А просто добывание дичи его не радовало. Но очень далек он был и от фарисейства зеленых, борьбы против натуральных шуб и елочных базаров. Когда мы, еще не будучи женатыми, попадали на дачу в сезон открытия охоты, то обязательно выходили послушать вальдшнепов. А однажды мы поехали на тягу с Г.В. Хахиным, в Калининское охотхозяйство. Кстати, именно мы с Тимофеичем и Хахиным помогли натурализоваться его тогдашнему директору, еле унесшего ноги из Туркмении после развала СССР. Так вот, это была удивительная поездка. Все было так, как положено – прозрачные силуэты берез, сиреневые весенние сумерки, похрустывание тонкого льда под ногами, тонкие очертания елей и разрывающие абсолютную тишину призывные звуки! Убили только одного «долгоносика», но не в этом же дело!
Когда Тимофеич вплотную вошел в охотоведение, его стали часто приглашать на охоту в разные охотхозяйства. Он иногда ездил, привозил домой добычу. Но   рассказывал в основном о том, как все было организовано и о том, как после охоты «посидели».  Он ценил общение, охотничьи рассказы, а не процесс добывания дичи. Однажды мы с ним попали на такие посиделки во Фрязевском охотхозяйстве после испытаний лаек по медведю. Среди экспертов были удивительные люди: они кроме «разбора полетов», читали стихи, вспоминали корифеев, обсуждали разные идеи возрождения русской охоты. Вот такую охоту Тимофеич очень любил.
О домашних питомцах
Всю жизнь в доме у Тимофеича жили какие-нибудь животные. Первой живностью были аквариумные рыбки, появившиеся, когда Толе было лет семь. Живой корм для них – циклопов, поначалу всей семьей ловили в прудах в Горенках или Вишняках. Иногда попадались заодно тритоны и головастики. Первая черепаха появилась в доме в 1960 г., ее Толя сам нашел в горах под Геленджиком. Конечно, в дальнейшем в доме жили змеи и ящерицы, но периодически появлялись и какие-нибудь птицы, а в последние годы - и собачка с котиком. Нельзя сказать, что он был страстным коллекционером или ставил себе какие-нибудь конкретные цели в разведении животных. Ему просто было интересно наблюдать за ним, и потом часто ему дарили какие-нибудь экземпляры. Он и сам много раз пристраивал «в хорошие руки» каких-нибудь крокодильчиков или питончиков.
Постоянно содержать рептилий дома очень непросто, потому что требуется очень   четкое соблюдение климатических параметров, чего невозможно достичь без специального оборудования. Кроме того, змеи и ящерицы традиционно вызывают у людей страх и отвращение, поэтому поручить ухаживать за террариумом домочадцам в период отсутствия (а Толи не было месяцами), было опрометчиво. Тем не менее, сохранились воспоминания о том, как мама кормила крокодила, как убегал удав и происходили прочие обычные герпетологические приключения. Но опыт содержания животных, тесный контакт с герпетологами-любителями и профессионалами из зоопарка, постоянный обмен опытом и информацией, сделал А.Б. Божанского весьма компетентным в вопросах содержания и, что очень важно, размножения змей в неволе. Еще в 80-годы он выпустил методические разработки, которые до сих пор актуальны. Много раз Толин опыт использовался при организации каких-либо предприятий – от промышленных серпентариев до частных коллекций.
В 1991 г. у нас появился Мася, рыжий кокер-спаниэль, хороших кровей, но чудик.  Подружейной собакой пес не стал, потому что и Толя не был охотником. Но мы все его обожали. Полное имя было Дорен Мак-Кейн, но звали его Мак.  Мы не стали заниматься его «раскруткой», считали это ненужной тратой времени, так и умер он со щенячьей карточкой. Толин отец научил его выполнять команды «лежать», «сидеть», «дай лапу» и «голос». Когда объявлялись показательные выступления, Мак с удовольствием проделывал все команды по очереди, что радовало всех присутствующих. А вот отучить его спать с нами мы не смогли. Этот хитрец четко просекал, когда мы оба засыпали, и залезал к Толе под бочок. В 2006 г. его не стало, и Тимофеич очень переживал, потеряв верного друга. И еще долго на вопрос по мобильнику: «Где ты?», отвечал: «Сижу на могиле Мака». Больше решили не заводить – слишком тяжело прощаться, а он считал, что может еще пережить собаку и не хотел этого. Опыт содержания домашних животных пригодился Тимофеичу: в популярной энциклопедии для детей «Птицы и звери» именно он автор главы «Рядом с человеком».
Про Крым
«Рай – это все-таки юг. Не тропики, но все же край, похожий на Гурзуф…» Эти строчки Берковского мы раз за разом слушали, когда возвращались домой. Кстати, Тимофеич очень любил «авторскую» песню, покупал и слушал кассеты, очень много песен знал наизусть, с удовольствием сам пел в компании. И гитару мне подарил именно он.
Отдых мы не представляли себе нигде, кроме Крыма. Я, конечно, в первую очередь мечтала о море, а Тимофеич обожал бродить по горам и долам. Мы ездили туда регулярно, еще с сыном в 80-е годы. Но потом после долгого перерыва полноценный отпуск в Крыму мы смогли себе позволить только в 2004 г., - впервые после чехарды 90-х. Какое это было счастье – вдруг ощутить, что можно делать все, что угодно: лежать на пляже, сидеть в тени, попивая пивко или легкое крымское вино, уйти на целый день в горы, бродить по изумительным ялтинским улочкам или уехать в Никиту… А главное, - не нужно будет потом писать отчет! Ведь до этого все наши поездки в отпуск всегда сочетались с какой-то работой!   
Мы много ездили по Крыму. Поскольку это давно освоенная туристами земля, все самые интересные и достопримечательные места стали традиционными туристическими маршрутами. Поэтому приходилось присоединяться к этим случайным сборищам самого разного народа. Но нам удивительно везло. Попадались, как правило, компетентные экскурсоводы, знавшие гораздо больше, чем рассказывали. Поэтому всегда была возможность что-нибудь выведать «сверх программы». И, кроме того, нам как-то удавалось абстрагироваться от толпы и вытоптанных дорожек и видеть только то, ради чего все эти толпы нагрянули: неповторимые крымские пейзажи, великолепие старинной архитектуры, расчетливость древних строителей, выбиравших самые удобные места для своих крепостей.
Последняя поездка в Крым состоялась в сентябре 2006 г. Мы решили побродить по западному побережью – от Судака до Керчи.  Жили в Феодосии, и поскольку вода была +14;, то есть «моря не было», уезжали куда-нибудь, чаще всего в Коктебель. Возвращались по волошинским тропам, легко проходили пешком до Феодосии. Тимофеич был неутомим, много фотографировал: последние годы появился цифровая камера.
О Питере
А еще мы очень любили Питер, еще до того, как этот город нас связал, и официально назывался по-другому. У нас обоих там жили родственники, но останавливались мы всегда в семье Толиной тетушки. Двоюродная сестра Татьяна с дочкой и дети ее сестры Кати и сейчас живут рядом с Технологическим институтом, храня и воплощая все то, что навсегда связано с петербурженками – радушие, доброжелательность, обволакивающее внимание. И еще какое-то необъяснимое ощущение, что тебя любят.  Мы приезжали, садились на кухне и буквально нежились под лучами любви!
Питер нам открывался каждый раз как мечта.  Мы бродили и по парадным улицам, и по темным пустынным переулкам, и везде чудилось присутствие кого-то третьего, молчаливо сопровождавшего нас. Когда я приехала в этот мистический город первый раз уже без Толи и бродила пустыми и тихими январскими набережными, он опять шел за мною по пятам. И даже без Тимофеича там не было одиноко.
С Толей хорошо было ходить по музеям. Он умудрялся в экспозиции увидеть то, что совсем не на виду, не в мэйнстриме, так сказать.  А как мы любили рассматривать голландцев, особенно так называемых «малых». Все эти детали быта, форма тарелок и бокалов, виды деревьев и кустарников… И натюрморты – бабочки, фрукты, сорта тюльпанов и нарциссов – ничто не ускользало от нашего внимания.
А первый раз мы вместе поехали в Ленинград, на последнюю зоогеографическую конференцию. У обоих были там стендовые доклады, но Толя в основном общался с коллегами из ЗИНа – он очень любил питерскую зоологическую тусовку, и высоко ценил их профессионализм. Свою диссертацию он отвозил на отзыв именно И.С. Даревскому, да и потом всю жизнь то и дело возникали какие-то совместные дела.
Последнее, не состоявшееся, путешествие должно было окончиться тоже в Питере: 30 мая 2007 г. мы на корабле должны были стартовать по северо-западному речному пути, с посещением Валаама, Кижей, Гориц и других «намоленных» мест. Тимофеич так мечтал об этой поездке, что до последнего момента не соглашался начать лечение, все откладывал на потом. 16 июня 2007 г. его не стало. На его памятнике написано «зоолог Анатолий Тимофеевич Божанский». И нарисована черепаха с постера, подаренного участникам Первого всемирного герпетологического конгресса в Кантенберри.
Вот такой был Тимофеич, один из нас, еще молодого по ощущениям и образу жизни среднего поколения, которое мемуары до сих пор только читало или писало об учителях. Судьбе было угодно, чтобы среди наших друзей и коллег, он стал одним из первых, о ком можно только вспоминать. И его никогда не забудет никто из тех, кто его знал.
Конечно, мне жаль молодости. Но она была!  И мы с Тимофеичем прожили очень богатую, интересную жизнь. А вот наша совместная старость, о которой мы мечтали, не состоялась. Чтобы тихо вставать рано утром, варить кофеек и попивать его, пока второй спит, сидеть за компьютером за работой или читать, дожидаться друг друга с работы – мы знали, что без нас не обойдутся, и преподавать придется всегда… что-то мастерить по дому, рисовать, ходить гулять на пруд и в лес…Он ушел. И вслед за ним ушла в небытие по аллее старого парка пара стариков, держащихся за руки…