Медальон

После войны простой народ долгие годы жил в бедности. И наша семья не исключение. Единственным предметом "роскоши" в нашем доме, не считая радиоприёмника, была "позолоченная" цепочка. Хранившаяся в комоде. А на ней небольшой медальон в форме сердечка. У этого медальона сбоку имелась кнопочка, при нажатии на которую он раскрывался на две половинки. Внутри помещались две малюсенькие фотографии. С одной стороны - мамина, а с другой – отца. Мама очень дорожила этим медальоном. Он был ей дорог, как память о муже, моём отце. Который умер, когда мне исполнилось всего шесть месяцев. Этот медальон был свадебным подарком. Не знаю с какой такой радости или с какого перепуга, но с раннего детства вбил я себе в голову, что так должны выглядеть все медальоны – на цепочке и в виде сердечка. И в дальнейшем, услышав о солдатских посмертных медальонах, я, к стыду своему, представлял их именно в таком виде.               
                А веду я этот рассказ вот к чему. Земля наша тогда ещё на каждом шагу хранила следы минувшей войны. И мы – окраинная шпана, всегда имели в карманах штанов десяток патронов. Они для нас были чем-то вроде разменной монеты. Окрестные соседки, которые иногда жгли костры из травы и опавших листьев, пуще огня боялись, если мы появлялись рядом. Из горького опыта зная, что мы наверняка незаметно подбросим в костёр несколько патронов. А потом будем умирать от смеха, глядя, как они, чуть ли не на четвереньках, разбегаются по дворам. Для нас это было привычным развлечением.
          Потом, несколько повзрослев, я, за пару бутылок "Биомицина",(моё поколение ещё помнит вкус вина "Билэ мицнэ" - один рубль, двадцать две копейки бутылка). Уговорил соседа нарисовать карту лесов в районе Святогорска, (одного из участков Миусфронта), откуда он привозил находки гораздо круче наших. Я, когда-то ещё первоклашкой, отдыхал там в пионерлагере и прямо на территории выкапывал с ребятами из песка гильзы и целые патроны. А воспитатели, по субботам, перед родительским днём, изымали у нас всё это добро. И, не смотря на наши слезливые протесты, выбрасывали в общественный туалет.               
                В одном из сёл под Святогорском жила бабушка моего троюродного брата. И вот, едва закончив восьмилетку, я, этот брат и ещё один наш товарищ, начали ездить "на деревню к бабушке". Типа помогать старушке по хозяйству и "по ходу" купаться в Донце. Обзаведясь картой, палаткой, продуктами и металлическими щупами, мы отправлялись в путь на рейсовом автобусе. Высаживались обычно не доезжая до села, в районе нужного нам леса. Никогда не забуду впечатление от первой поездки. - Поля, усеянные мусором войны – обрывками пулемётных лент, хвостовиками миномётных мин, погнутыми дисками, стрелянными гильзами. В разделительных лесопосадках  валялись вынесенные трактористами с поля неразорвавшиеся мины и снаряды. Здоровенные, как вёдра гильзы, некоторые даже с мешочками пороха. Замок артиллерийского  орудия, разбитая ведущая шестерня танка. Мы будто в войну попали. А в лесу, среди опавшей листвы, лежали проросшие травой человеческие кости. Причём некоторые явно наших, советских солдат. Меня тогда остро поразило лицемерие властей. Это ведь были уже шестидесятые годы. Как раз на фоне шумихи поднятой вокруг Брестской крепости. (Которая до С.С. Смирнова никого не интересовала). В каждом городе появилась могила Неизвестного Солдата. Ничто не забыто! Никто не забыт! А тут вот они, лежат вокруг – незабытые. На мемориалы для всей области хватит. На краю леса стояла колхозная пасека и пасечнику на телеге привозили продукты, забирали выкачанный мёд. Если мы "поднимали" нашего солдата, то выносили его останки на грунтовку. Ложили рядом каску или противогаз. На обратной дороге возчик их забирал и, по словам бабы Мани, подхоранивал в братской могиле. (Мы у бабули брали овощи).
          Положа руку на сердце скажу; что и над останками немцев мы никогда не глумились. Прикапывали там, где находили. В глубине души сознавая, что не все они были фашистами. Что где-то есть люди которые их любили и которые, может быть, ждут их до сих пор. Кстати – раскапывать немцев было гораздо интереснее. Штык - ножи, знаменитые золингеновские бритвы, компасы, фонарики. Не у каждого пацана был тогда хороший карманный фонарик, особенно трёхцветный. Иногда в одном окопе лежали останки и немецкого, и нашего солдата. "Поднимешь" немца, на всякий случай копнёшь поглубже, а там наш лежит. Получалось так вот почему. – В сорок первом, когда наши отступили, прошли немецкие трофейщики. Собрали в резиновые мешки своих убитых, а наших посталкивали в окопы. За два года их тела присыпало обвалившейся землёй. А в сорок третьем наши трофейщики собрали своих погибших, а немцев в окопы поспихивали. Насколько я слышал от фронтовиков, они и наших-то не всех по людски хоронили. Особенно после тяжелых боёв. Мороки много. Нашли глубокую воронку или погреб на пепелище, скинули тела и присыпали. Всего-то делов. В трофейщики ведь кто пёр? – В основном проходимцы всякие. Чтобы в атаки не ходить и выгоду кое-какую иметь. Да ещё те, кому врачи винтовку не доверили. Вот почему так много солдат пропавших без вести. Жили мы в лесу суток трое - четверо, а потом, загрузившись, уходили на Донец, отдыхать. Нынешним подросткам наверное было бы странно увидеть в глухом лесу одинокую палатку. Горящий возле неё костёр, в свете которого белеют разбросанные человеческие черепа. Иногда, когда кончались дрова, чтобы не идти в пугающую ночную темноту, мы подтапливали костёр тротилом. Немецким, он горел ярче и почти без дыма. Не буду перечислять, какие находки мы привозили домой. Что прятали в собачьих будках у себя во дворах. Не одни мы кочевали тогда по лесам. Сейчас таких как мы называют "чёрными" археологами, (а кто объяснит - где были "красные"?) и понятие это имеет негативный смысл. А я такого звания не стыжусь и о былом не сожалею. Это была моя юность, часть моей жизни.               
         Но вернусь к тому, с чего начинал этот рассказ. К медальону. Собрав вещи уходили мы, в очередной раз, из леса на Донец – отдыхать. И тут на опушке, уже у самой дороги, заметил я в траве бруствер небольшого окопа. Ничем не примечательный окоп, к тому же возле дороги. Но что-то потянуло меня к нему. Подошёл и вот они – прямо на бруствере в углублении лежат две гранаты. Ручная и противотанковая. Неплохая находка. Нужно отметить, что экология в нашей Донецкой Швейцарии такая, что за прошедшие годы на гранатах только краска выцвела. Сапёрные лопатки мы уже спрятали в укромном месте. Но я в тот раз нашёл отличные, лопатистые, лосиные рога. И мы этими рогами начали раскапывать окоп, в надежде найти что-нибудь поинтереснее.               
      Окоп был одиночный, так называемый сидячий. Нашли мы в нём нашего радиста или корректировщика. Немецкая миномётная мина угодила прямо в середину. Перемолола его бедного на "пятаки". Ни одной целой косточки не осталось. Всё было перемешано – изуродованная рация, батареи, противогаз, амуниция. Серпантин абсолютно чистой и прозрачной фотоплёнки, чудом уцелевший карандаш. И вот среди всего этого месива попадается мне в руки чёрный, шестигранный пластмассовый пенальчик. Обычный, в таких хранят в готовальнях запасные иголки и грифели для циркулей. У меня дома несколько штук таких валялось. Я в недоумении – зачем он ему? Раскрываю пенальчик, а внутри скрученная трубочкой пожелтевшая бумажка. Потянул её, но она оборвалась. Повертел я всё это в руках и отбросил в сторону за ненадобностью.
И вот, через несколько лет, уже будучи солдатом, посетил я музей воинской славы своей части. И увидел там среди других экспонатов чёрный шестигранный пенальчик. А под ним надпись – Солдатский посмертный медальон. Я давно уже взрослый, пожилой человек. Но до сих пор в глубине моей души осталось чувство вины. Вины перед тем солдатом, который из-за меня навсегда стал Неизвестным.


(Посмертным медальоном у наших солдат были не стрелянные винтовочные гильзы, с воткнутой обратным концом пулей. Иногда анкетные данные были незаполненные. Солдаты суеверно считали,что если заполнишь - то точно убьют.)

 Добавлю - не судите, да не судимы будете. Как-то "подняли" немца, ещё хорошо остатками формы дёрн от костей отделялся. А у него в кармане одиннадцать половинок солдатских жетонов.  И свой, целёхонький, на шее. Кому они тогда нужны были. Выбросил тоже... Не судите.