Десятая шляпа

     Особой тяги к мазохизму Трюкин не имел. И потому оставить диванный пост
 посредине рабочего дня в температуру, опасную не только для здоровья, могло принудить нечто чрезвычайное.
     Это нечто исходило, обычно, от супруги Трюкина.
Не вдаваясь глубоко в суть надобности предмета, он вышел из дома, сорвав на лету  с вешалки головной убор, невнятного фасона, видавший все виды, и вопиющий:  выкинь меня, если сможешь!  Трюкин обещал.
     Тем не менее, оказавшись на  улице, он в ту же секунду, почти, почувствовал большие сомнения по поводу степени важности списка в левом нагрудном кармане.
Воздух дрожал. Витрины плавились, сползая на тротуар. Народ как бы не замечал.
"Очки - что,  ерунда, не спасут.  Дыню  прикрытую,  вот,..   не с разу увидишь.
Шляпа!  Шляпище, с   "футбольными" полями -  самое то для  вылазок!" - размышлял Трюкин, и тотчас увидел это на женщине, вылезающей из авто.
Произведение соломки песочного цвета, охваченное  широкой  зелёной  лентой  в  основании  тульи, с бледно-сиреневым букетиком, скрывало добрую часть лица, что говорило без сомнения в пользу обладательницы.
А  интересно,  -  внезапно пронеслось  в  его,   закипающих  уже,..  -  можно ли, вот, сей час прямо, насчитать хотя б с десяток таких себе, правильных?
Бейсболки и кепки не в счёт - открытый затылок. Панамы тоже - дефицит  полей. Сомбрера ихние - фантастика! Туда же натянутые на лысину мужские носовые платки с завязанными уголками - не пляж.   Остаётся канотье...  Да уж, разве на пижоне каком - рассуждал Трюкин, пытаясь хоть как-то  абстрагироваться от нарастающих градусов.
Ему повезло почти сразу. Номер 2 и 3, как грибницы, выросли при входе в кондитерскую, куда  устремился  остыть  и  чего-нибудь  выпить..
Эти были не рисовые и вообще никакие не соломки, а многочисленные сумки, пакеты и пакетики на необъятных формах и с такими же дешёвыми аляповатыми полями.
Затем последовали различные и непривлекательные  на стихийном рынке рядом с метро, и два квартала после этого Трюкин проделал в полном одиночестве, никаких тебе шляп, не считая номера 8 - пожилого мужчину, похожего на Хоттабыча. Только без бороды.
      По списку  было всё, вроде бы,  можно домой. Но Трюкин вошёл во вкус.
С упрямством, не поддающимся даже самому, он прошёл и ещё квартал, после чего,
совершенно отчаявшись уже, решил исследовать сквер,  из  какого-то  романа,  очевидно,  -   картину с прогуливающими зонтиками и раскрытым томиком, на едва угадываемых  сквозь   лёгкую   ткань  платья,  округлостях колен,  устроившихся  на  траве...
     Сквер оказался пустым.  Сволочи-комунальщики обрили все деревца.
Цветистые газоны,  раскалённые скамейки  и  сиротливая площадка для малышей без единого пятнышка тени.
Трюкин миновал это минное поле и, ужасаясь своему кретинизму, повернул обратно,
засчитав номер 9, мелькнувший на перекрёстке.
Входя во двор он ещё надеялся, втайне от себя, на соседку с третьего этажа, выгуливающую двух пекинесов...  Но, увы.
     Жена открыла сразу, как будто ждала у двери, и, выхватив пакет, юркнула в кухню.  Трюкин бухнулся тут же, на обувницу, и застыл в недвижимой позе, свесив руки между брючин, под которыми стекали ручьи, берущие начало с головы ещё.
    - А где бутылка уксуса?!
Обувницу качнуло раскатом грома.  Супруга  угрожающе  нависла над  Трюкиным.
Но обнаружив печёный овощ, презрительно поджала нижнюю губку, скорчив одну из своих особенных.
    -  Ну,  ты,  шляпа..
    - Десятая!  Фуух!..   -  Трюкин поднял на жену  поистине нежную улыбку.
Которую засчитали.