Маадай-Кара. Песнь 3. Ч. 1

Алыпа темно-сивый конь,
 Прекрасный белогривый конь,
 Ударил парою копыт —
 Над черною страной летит,
 Касаясь гривою небес,
 Хвостом сметая дикий лес.
 Передней парой стройных ног
 Играет темно-сивый конь.
 Танцует задней парой ног
 Неутомимый верный конь.
 Не приминая мягких трав,
 Красивой иноходью мчит,
 Высоких не касаясь трав,
 Подобно ветру он летит.
 Передней вымахнет ногой —
 И четырехнедельный путь
 У Когюдея за спиной.
 Ударит заднею ногой —

Окажется годичный путь
 За богатырскою спиной.
 Он двадцать голубых озер,
 И сорок недоступных гор,
 И пятьдесят крутых стремнин,
 И шестьдесят больших долин
 Перескочил и тихо встал;

Неутомлявшийся — устал,
 Неустававший — изнемог.
 Ни задних, ни передних ног
 Не может над травой поднять,
 Копыт от почвы оторвать.
 Конь похудел. Сквозь шкуру так
 Торчащий выступил костяк —
 Ведро повесь на конский бок,
 Берестяной повесь кёнёк (46),
 Не сваливаясь, увисят.

Конь изнемог. Печален взгляд.
 Глаза, как будто бы на дно,
 Ушли во глубину глазниц.
 И доведись, немудрено
 В них свить гнездо любой из птиц.
 Когда внезапно изнемог
 Конь обессиленный и встал,
 Сдержаться Когюдей не смог,
 Ругаясь, гневно закричал:

«Ты что же по лопаткам гор
 Не бьешь копытами, не мчишь?
 Ты что ж на плечи низких гор
 Не наступаешь, не летишь?
 Кара-Кула каан убит,

А ты здоров, силен и сыт,
 Чего же, как торбок хромой,
 Ты не торопишься домой?»
 Алып витую плетку взял
 За золотую рукоять,

И, как ни разу не хлестал,
 Стал темно-сивого хлестать.
 Хлестнул по сникшей голове,
 Хотел хлестнуть еще сильней,
 Но тут пасущийся в траве
 Увидел он табун коней.
 Они, каурые,— быстры,
 Как ветер, дикие бегут
 То вверх по склону, то с горы,
 Ушами облака стригут,
 Легко копытами звеня.
 «Чем бить негодного коня,—
 Подумал славный Когюдей,—
 Не лучше ль будет поскорей
 Его на нового сменять
 И дальше с песнею скакать?»
 На землю спрыгнул Когюдей,
 Аркан — любой реки длинней,
 Осенней полночи темней,—
 В средину табуна метнул,
 И лучшему из табуна
 Мгновенно шею захлестнул,
 И с ног рывком свалил коня.
 Каурый извивался конь,
 Злой, дикий не давался конь,
 Но Когюдей его сдержал,
 Встать не давая, обуздал
 Коня серебряной уздой,
 Потник широкий белый свой
 Успел на спину положить,
 Седлом двулуким заседлать.
 Пустился конь копытом бить,
 Метаться, спину выгибать,
 Изрыл долину всю вокруг,
 Крутился бешено и ржал,
 Но, затянув все сто подпруг,

Алып негодника сдержал.
 Так заседлал он за полдня
 С трудом каурого коня.
 Стоит каурый молодой,
 Сверкая сбруей золотой.
 «Вот это конь!» —алып сказал,
 Все подтянул и подвязал,
 А исхудалого коня,
 Совсем усталого коня,
 Ударил плетью по спине,
 Тот отбежал и в стороне
 Остался след, где он стоял,
 Куда умчался — след пропал.
 Тут спохватился Когюдей,
 Жалея старого коня,
 Подумал: «Верностью своей
 Не раз он выручал меня.
 Не знаю, что это со мной,
 Не знаю, что тому виной —
 Ударил старого коня,
 Прочь от себя его гоня...»
 Так долго огорчался он,
 Так горько сокрушался он.
 Едва в седло златое сел,
 Чуть только повод натянул,
 Стрелой каурый полетел,
 Конь с места бешено рванул.
 И распласталась синь озер,
 Остановила бег река,
 И замелькали стены гор
 Перед глазами седока.
 Алтая почва сотряслась,
 Раскалываясь, поднялась.
 И среди рокота вершин,
 И среди грохота глубин,
 И среди рушащихся глыб

В слепом беспамятстве алып
 В провал разъявшийся летит,
 Где тьма зловещая гудит.
 Опомнился он в первый раз —
 Вокруг затмился белый свет,
 Лик солнца ясного погас,
 Луны во тьме небесной нет.
 Когда опять в себя пришел,
 Оглядываясь, не нашел
 Земли Алтая и небес —
 Мир человеческий исчез.
 И в третий раз очнулся он —
 Лежит измучен, недвижим,
 К дверям Эрлика привезен.
 Потник разодранный под ним,
 Седло лежит под головой.
 Он сам в одежде боевой,
 С оружьем мощным, на спине—
 Израненный, полуживой —
 Один в подземной стороне.
 Был силой зла лишен ума
 Все это время, понял он.
 Свет солнца поглотила тьма,
 Могучий воин побежден.
 Сам в подземельный вечный плен
 Попался Когюдей-Мерген,
 Он это понял лишь теперь...
 Открылась Эрлик-бия дверь.
 С глумливым смехом из дверей,
 С визгливой песнею своей,
 В шаманских лентах на груди
 Эрлика дочь — Кара-Таади —
 Любимое исчадье зла,
 Оттуда вышла-подошла.
 «Зачем стрелою прилетел,
 Куда и ехать не хотел?

Быть может, воину нужна
 Теперь хорошая жена?
 Туда, где клялся не бывать,
 Зачем явиться поспешил?
 Быть может, ты облюбовать
 Себе невесту здесь решил?
 Зачем не на своем коне
 Приехал в гости ты ко мне?
 Где конь теперь? Глаза протри,
 На чем приехал — посмотри!»
 Взглянул несчастный — не коней
 Табун, копытами стуча,
 В долине пасся — по-над ней
 Летала тучей саранча.
 Тьма ядовитых желтых змей,
 Лягушек ядовитых тьма
 Свивалась-прыгала по ней,
 Но, силой зла лишен ума,
 Неверным взором Когюдей
 Увидел табуны коней,
 Увидел тучные стада.
 Не конь каурый — желтый змей
 Доставил воина сюда.
 И, в мир подземный занесен,
 Теперь остался пешим он.

«Под солнце ясное, туда,
 Поверь, мой милый, никогда
 Вернуть тебя не захочу,
 А захочу — так не смогу,
 Ведь тело я твое сожгу,
 И стану жить с твоей душой,
 И ты навеки будешь мой!»

Не выпускающих из рук
 Железный меч и черный лук,
 Двух сторожей-богатырей
 Колдунья ставит у дверей,
 Чтоб Когюдея охранять,
 Всех от алыпа отгонять.
 Вечноживущие в ночи,
 Глядят, любуясь, силачи,
 Алыпа дивной красотой,
 И говорят между собой:

«Алтаем солнечным рожден—
 О, как красив, несчастный, он!
 Алтаем лунным создан он,
 О, как, несчастный, молод он!»
 Пока толкуют так о нем,
 Так удивляются вдвоем,
 Донесся свист, и свет мелькнул,
 И легкий ветерок подул:

Над бездной — сер, четырехкрыл,
 Снижаясь, беркут закружил.
 Вдруг камнем он упал, и вмиг —
 Узду, оружие, потник,
 Седло, алыпа самого
 Схватил и взмыл, и нет его.
 Два стража так изумлены,
 Два силача поражены,
 Вскочили и, разинув рты,
 Не сводят взгляда с высоты.
 И тут, зубами скрежеща,
 Бежит колдунья из дверей,
 Спешит, разгневанно крича,
 Добычи не найдя своей:

«Эрлика лучшие стрелки,
 Чего торчите, как пеньки?
 Как проворонить вы смогли,
 Кезеры, беркута того?
 Со дна небес на дно земли
 Скорей верните мне его!»
 И старший сторож лук согнул,
 Стрелу крылатую метнул,
 Но смерть несущая стрела
 У шеи беркута прошла.
 И младший сторож лук согнул,
 Стрелу свистящую метнул,
 Но ядовитая стрела,
 Хвост беркута задев, прошла.
 Колдунья черная взялась
 От злости причитать и выть
 И черным словом поклялась
 За всё алыпу отомстить...

Четырехкрылый беркут вмиг
 В краях Алтая отыскал
 Живой целительный родник,
 Аржан, текущий из-под скал.
 Вода чистейшая текла
 В долине у подножья гор,
 Живая собрана была
 В сосуды девяти озер:

В трех — словно молоко тепла,
 В трех — от поверхности до дна,
 Как лед, стояла холодна,
 В трех — от поверхности до дна
 Была кипящею она.

Алыпа в воды всех озер
 Могучий беркут окунул,
 И засветился жизнью взор,
 И облегченно он вздохнул.
 Все кости вправились, срослись,
 Аржан все раны исцелил...
 Алыпа беркут поднял ввысь,
 На поле чистом опустил.
 И вот над головой своей,
 Очнувшись, видит Когюдей
 В сиянье радостного дня
 Родного верного коня.
 Конь белогривый, это он
 Был в беркута преображен,
 Из-под земли алыпа спас
 И излечил его сейчас.
 Сказал тут белогривый конь,
 Промолвил темно-сивый конь:

«Ругал уставшего меня,
 Прогнал, тяжелой плетью бил,
 Сменял на нового коня,
 А я тебя не позабыл.
 Когда 1} не я, хозяин мой,
 Ты стал бы пеплом и золой».
 «Злодейкой околдован был,
 Плохое дело совершил,
 Меня, коль можешь, не вини,
 Обиды в сердце не храни,
 Кара-Таади я не прощу,
 С лихвою подлой отомщу»,—
 Так, силы злобные кляня,
 Воитель уверял коня.
 Закончив речь, он стал опять
 Коня-спасителя седлать.
 Он на потник, белей, чем луг,
 Который снегом занесло,

Затягивая сто подпруг,
 Кладет двулукое седло.
 И конь его готов опять
 В края алтайские скакать.

Танцует темно-сивый конь,
 Прекрасный белогривый конь.
 Не приминая мягких трав,
 Красивой иноходью мчит,
 Высоких не ломая трав,
 Стрелою легкою летит.
 Он перемахивает, скор,
 Макушки поднебесных гор,
 Лопатки высоченных гор
 И плечи невысоких гор.
 Распластываясь, конь бежит,
 Степь буйнотравная дрожит.
 Вытягиваясь, конь летит —
 Даль каменистая гудит.
 Хребты восьмидесяти гор
 И русла девяноста рек
 Перелетев во весь опор,
 Конь задержал могучий бег.
 Под ним — гора, а под горой
 Раскинулся Алтай родной.
 В пределы родины своей
 Глядит воитель Когюдей:

Прекрасна мирная земля!
 В цветах луга, пышны поля,
 Круты речные берега,
 Вечнозеленая тайга,

Цвет не меняющая свой
 Ни красным летом, ни зимой,
 Стоит высокою стеной.
 Не выгорающие в зной,
 Пестреют россыпи камней,
 Как звездных россыпи огней.
 Кукушка весело поет,
 Не прерываясь, счет ведет
 Спокойным, радостным годам,
 Густым бесчисленным стадам.
 И отражает облака
 Родная синяя река,
 И возвышаются над ней
 Семь гор — высоких крепостей.
 Живой целительный Алтай,
 Оказывается (47), так лежал.
 Благословенный отчий край
 В благополучье пребывал.
 Вдвойне умножился числом
 Богатый разномастный скот.
 В краю живительном родном
 Стал многочисленней народ.
 Родная мать, отец родной —
 Здоровы, веселы, бодры,
 Великий собирают той,
 Гостеприимны и добры.
 И в честь свободы дорогой
 Весельем оглашают мир,—
 Восьмидесятилетний той,
 Семидесятилетний пир.
 Конины жирные куски
 Лежат огромною горой,
 Обилье крепкой араки
 Сравнимо с летнею рекой.
 Псы голодавшие сыты,
 Подняли круглые хвосты.

Освободившийся народ
 Теперь, блаженствуя, поет.
 Чтоб малым детушкам играть,
 Шелка расстелены — играй.
 Чтоб милым девушкам ступать,
 Шелка натянуты — ступай.
 Теперь в долине Ойгылык
 Веселье молодых парней.
 Теперь в долине Кыйгылык
 От песен радостных светлей.
 От встречи с родиной своей
 Безмерно счастлив Когюдей.
 Легко дыхание коня,
 Алыпа лик — светлее дня.
 Навстречу воину идет,
 Его приветствуя, народ.
 Коня прекрасного его
 Алыпов шестьдесят ведут
 До коновязи золотой,
 А Когюдея самого
 Батыров семьдесят ведут,
 Взяв под руки, в аил родной.
 Вскормивший воина отец,
 Ласкавшая героя мать,
 Дождавшись сына, наконец,
 Идут его поцеловать.
 Маадай-Кара с Алтын-Таргой
 На белом, точно снег, ковре,
 Их Когюдей-Мерген родной —
 На синем, как тайга, ковре.
 Кумыс он пьет и мясо ест.
 Но из каких явился мест,
 Как в подземельный мир попал,—
 Алып ни слова не сказал.
 И восемь дней и девять дней
 Течет рекой веселый той.

Сидит задумчив Когюдей.
 «Скажи нам: думою какой
 Теперь твой занят светлый ум
 И отчего сидишь угрюм?» —
 Седой отец его спросил,
 Маадай-Кара проговорил:

«Должна ли шуба на плечах
 У парня износиться в прах?
 С рождения до смерти есть
 У всех зверей на свете — шерсть,
 Вот так же каждый из мужчин
 По жизни не идет один.
 Мне не годится холостым
 Ходить под солнцем золотым.
 Скажи, отец, в какой стране
 Есть предназначенная мне
 Девица? Где ее искать?
 В какие земли мне скакать?»
 Вскормивший воина отец,
 Подумав, молвил, наконец,
 Сказал, затылок почесав:

«Аай, аай, сынок, ты прав.
 Жить одиноким — толку нет,
 Но тут не просто дать совет...
 Из ближних если укажу —
 Боюсь, тебе не угожу.
 А укажу из дальних мест
 Какую-нибудь из невест —
 Тогда дорога будет к ней
 Стократ опасней и длинней.
 Подруга из недальних мест
 Тебе придется по нутру,
 То выбери из всех невест —
 Сабаров младшую сестру.
 Захочешь взять из дальних мест

Прекраснейшую из невест,
 Знай, что в одной из славных стран
 В недосягаемой дали,
 Живет великий Ай-каан
 На грани неба и земли,
 Где день сливаются и ночь,
 Есть у него такая дочь,
 По имени Алтын-Кюскю,
 Что непосильно языку
 О красоте ее сказать,
 Ее словами описать:

Так ослепительно она
 Красива, будто с малых лет
 Ей матерью была луна,
 Отцом — весенний солнца свет.
 Дорога в те края трудна,
 И вновь потребует она —
 И сотни гор перемахнуть,
 И рек десятки перейти,
 Семидесятилетний путь —
 И семь препятствий на пути...»
 Услышав это, Когюдей
 Не мог на месте усидеть,
 Сказал он: «Каждый из людей
 Когда-то должен умереть,
 И конь любой — не золотой,
 Настанет срок — придется пасть.
 Вот почему в пределы той
 Страны хочу теперь попасть.
 Пусть лучше скажут «ездил он»,
 Чем «не решился съездить к ней»,
 Пусть лучше скажут «сгинул он»,
 Чем скажут «струсил Когюдей».
 Нетерпеливее огня,
 Которому дано пылать,
 Вскочил алып, позвал коня,
 Поставил боком, стал седлать,

Потник широкий, точно луг,
 Кладет на спину, а потом
 Затягивает сто подпруг
 Под злато-бронзовым седлом.

Протягивает под хвостом
 Подхвостник, свитый из ремней,
 Нагрудник с кольцами потом
 Обводит, крепит Когюдей.
 И, наконец, надев узду,
 Отводит в сторону коня.
 «Страну далекую найду
 И девушку, светлее дня,
 Посватать попытаюсь там»,—
 Подумал так и начал сам
 Тут облачаться Когюдей.
 Он прикрепил к спине своей
 Безлунно-черное копье —
 Заточенное острие,
 Взял меч, колчан кровавых стрел,
 И на коня воитель сел...

Проделывая за полдня
 Годичный путь, алып скакал.
 У перепутья слез с коня,
 И, слушая, к земле припал.
 Услышал, как растет трава,
 Как удлиняется листва,
 Поскрипывают корешки,
 Посвистывают ветерки,
 Все звуки ближних, дальних стран...

К Алтын-Кюскю спешит, незван,
 Алып-обжора черный мчит
 Эрлика сын — Кувакайчи,
 И с ним Кара-Таади — сестра.
 Повозки — за горой гора —
 Скрипят от разного добра —
 Мехов и злата-серебра.
 Полны с краями бурдюки,
 Как деготь, черной араки.
 Чтобы задобрить старика,
 Прольется пьяная река.
 Чтоб, околдован, захмелел
 Отец и тут же повелел —
 Быть дочери своей родной
 Обжоре черному — женой.
 Прислушался — услышал он:

К Алтын-Кюскю со всех сторон
 Батыры многие спешат,
 Копыта конские стучат,
 Все к стойбищу ее летят,
 Все к ней посвататься хотят.
 Услышав это, Когюдей
 Подумал: «Поперек пути
 К прекрасной девушке моей
 Опять стоит Кара-Таади,
 Любимая Эрлика дочь —
 Колдунья черная, как ночь».
 Подумав так, воитель встал...
 Как будто шесть могучих скал,
 Пред ним возникли шесть парней,
 Шесть одинаковых мужей,
 Шесть молодых богатырей,
 Обличьем каждый — Когюдей.
 С алыпом схожи удальцы,
 Как будто братья-близнецы.
 И тут же кони их стоят,
 Шесть аргамаков встали в ряд,

Все темно-сивые они,
 Все белогривые они.
 Воитель славный удивлен,
 Алып могучий изумлен,
 Батыров спрашивает он:

«Вы кто такие? Не пойму:
 Со мною схожи почему?
 Зачем и из какой земли
 Сюда пути вас привели?»
 Такою речь мужей была:

«Ты победил Кара-Кула,
 Избавил родину от зла,
 Народам волю возвратил,
 И Дух Алтая снарядил
 Нас и направил за тобой
 Идти дорогою любой
 И всюду помогать тебе,
 Твоей содействовать борьбе».
 Могучие алыпы в ряд
 В сиянье золота стоят,
 Поводья тронули и вот
 Лавиной двинулись вперед.

*

46 Кёнёк — ведро.

47 Оказывается (по-алт: эмтир) — вторая часть сложного глагола, которая придает основному глаголу оттенок какого-либо состояния.