***

Но...пора и в подвал набираться бессонницы
на ближайшие сорок мгновений затмения.
Мне легко: я ещё из того поколения,
что, родившись по тюрьмам, насытились вольницей.

В перечитанных книгах искали грядущее...
В расфасованных лужах - метели недетские...
Миллионы илотов, оковы кующие -
это, знаешь, не Спарта, а люди советские.

Все шептались по кухням...
Мусолили с голоса,
закрываясь от странных соседей по бедности...
И...сдавали...сдавали...сдавали...
Из вредности
даже алое знамя делили на полосы.

Ну, да все это - прошлое.
Нынче я с резвостью
пробираюсь вовнутрь протестов общественных,
чтобы там с далеко не присущей мне дерзостью
излагать обольщенным о таинствах девственных.

Иногда набираюсь от случая к случаю
по весомым причинам и в рамках бездушия,
отягченного утром щеками колючими
и полоской зимы, где пинаю баклуши я...

В общем - верные скука и тлен Соломоновы.
Ничего не хотеть...
Ничему не наследовать...
Ладно, вниз.
Воссоздам приключенье Ионово
в брюхе города, жаждавшего побеседовать...

Приземлился на стул, подозвал приносящего,
попытался изгнать ощущение голода,
погадав о возможностях дня уходящего,
и...
- Привет.
Я от ангела чёрного холода.

Ты давно вызывался совпасть с территорией
абсолютного льда, испечённого падшими,
так лови же момент за цветами увядшими
сохраниться хотя бы дурацкой историей...

Говори.
Эта речь может стать предрешающей
в отрицательных строфах поэта и пьяницы.
И не бойся - в итоге не все устаканятся,
так что сможешь завлечь в темноту и товарищей...