Аксёновская оттепель, или шестидесятники

                Моим родителям

      Чёрные антидыры. Их в нас создают самые близкие, самые преданные люди. Но эти, вопреки своим старшим сёстрам, созданы для излучения невиданной досель, новой для всех человеческих чувств энергии.

1. Андрюша

Андрюша, ты впивался, словно волк
в окраины обласканной трибуны.
Был благодарен праздникам и будням,
в которых порождал большие строки.
Мы все - творцы, но, честно, - каждый вор.
Но это так, - наигранная строгость
к самим себе. В твоём большом романе
до сей поры преступно каплет воск.
Камлай, Андрюша! Мы ещё камлаем.

Приветствуй, безмикробная Москва
своих безмолвных ангелов - без криков.
Хоть наше время томно и безлико,
оно взывает - вывернуть изнанку.
Рассеянность, Андрюшенька, - в мозгах
преступно прорастает сотней знаков,
которые, увы, проходят мимо.
Но ты хранишь в неблекнущих мазках
любовную пыльцу твоей любимой...

2. Володя

Володя средь кустодиевских дам
осипло разглагольствовал по делу:
"Чужие жилы попросту продели,
одним тычком сквозь вырванную душу.
Мы жили, пропивая божий дар,
в плену чужой словесности. А дружбу
носили под просторами тельняшек.
Нам было хорошо? Пожалуй, - да.
Но наш восторг не значился телячим.

Нерасторжимость времени и чар,
что числилась в казне скупого бога,
давала силы Родину, как Волгу,
переплывать не видя тех последствий,
что оставались вне. Дешевый чай
владел большой страной, и был последним
из нежных чад растительного мира,
что приобщал закованную часть
суровых граждан - к прелестям чифира".

Семь струн, что создал дьявол, порвались.
Держись, Володя, правильного курса.
Вчерашняя гастроль в пределы Курска,
уже не представляется далёкой.
Таганка вожделеет. Пой, артист!
Покуда воздух выбелен да лёгок,
представь, что ты не сбит чумной махиной,
что творчество не крикнуло "прости!",
бездушно подведя тебя к морфину.

Но о смертельном - завтра! Ближний свет,
теперь намного глуше, чем в июле.
Мы воевали. В общем-то, воюем
за скромное желание "жить ново".
Теперь, увы, не хватит сотни "свем"*,
чтоб подчеркнуть величие Жеглова;
запечатлеть натруженные веки
и вздутость перемучившихся вен
ни здесь, ни в эти дни, ни в этом веке.

3. Роберт

Да, Роберт, ты был истинно богат:
лишён дурных подходов, цицеронства.
И с высоты значительного роста
внушал толпе учения о страсти.
Ты трижды осаждал "большой Багдад"
тяжелых слов. Конечно, для острастки!
Теперь ты, дорогой, - строитель неба,
что любит больше думать, чем болтать
о стаях птиц, касающихся нёба;

воробушках, что рвутся изо рта,
нарочно перехватывая горло.
Твоя Москва - качающийся город, -
в волнениях хрущевской пропаганды, -
была, на удивление, зорка.
Нас всё склоняли смять, перепоганить:
от наших чувств - до первых зарисовок.
Казалось, даже пламенный закат,
и тот смягчали волжские рессоры.

Ты бредил Алкой. Творческая муть,
теперь не беспокоит.  Время лечит.
Кругом воркуют ангелы. Их лепет,
сродни тому, что принят у киосков.
Чем кончили романтики, чьих мук
хватило на столетия? Их остров
не носит их имён, не гасит грядки
прозрачных волн, в которых верный муж,
желая не нарушить свой порядок,

брезглив к белесой пене.
                В позе Че,
ты, помнится, решился - Боже, Боже! -
вступить в ряды советчиков, чья кожа
отравлена искусством "рвать искусство".
Окончен век. Окончилась ничем
война больших, в которой был искусан
наш малый мир, что выковал мятежность.
Трагична совокупность наших черт,
но мы - всё те же мальчики. Мы те же.

4. Женя

Старик, ты - сущий пакостник! Твой ор
терзал газоны душных стадионов.
Пусть, нас сочли - за полных идиотов,
но мы не изменили вздорным нравам.
Твоя жена, одетая в "Диор",
в своих зрачках - ну, где-нибудь под Нарвой -
забавно отражала тонкий профиль.
Мы, Женя, были смешаны с дерьмом,
но ты всегда кричал нам: "Парни, похер!"

И норовил в какой-нибудь кабак
завеяться всем скопом на полночи.
Ты был всегда. Такой себе - помощник
заблудшим душам творческих процессов.
Мы все пытались биться и копать
тяжелый грунт словесности. Процентность
успешных в нашем деле сбилась с курса.
Фуршет. Ты пялил аленьких колпак,
шепча во тьме: "Родимые, вернулся!"

Ты, Женька, был в плену девичьих ласк.
В парадных - в этих маленьких пещерах, -
ты целовал все образы, но тщетно
пытался отогнать дурные мысли.
Хотел проделать в небе скромный лаз;
сбежать с женой, и выкрикнувши "мы с ней
повенчаны!", как мученик модерна,
пройтись пустым Эдемом. Что там власть!?
Мы были во плену демимонденок.

Ты семафорил ярким пиджаком.
Стремился мигом в новые пространства!
Наш рок успел и выпить, и проспаться
в объятьях нестареющей Джоконды.
Хотя, касаясь брошенных джаконд,
нам, в неком смысле, было же жаль оных,
как собственных сестриц со старых станций.
Ты, друг наш, опрокинувши жаргон,
кричал надрывно: "Господи, остался!"

5. Белла

Лаура, не иначе! Наша рать -
похабная, мужицкая. Всей ратью,
мы спорили: кто выступит Петраркой,
и воспоёт твой взор в шестидесятых.
Ты уверяла: Васечка - мой брат..."
Бывало так, тихонечко присядешь
на краешек дивана иль на ногу,
с предчувствием, что скоро будешь брать
чистейший звук, таинственную ноту,

что свойственна одной тебе. Одной.
Врала себе? Не думаю. Не знаю.
Лишь ты Всемирный перечень терзаний
смогла канонизировать средь прочих.
Казалось, чебурахнувшись о дно
своих стихов, ты нечто вроде порчи,
внезапно наводила на толпище.
Ты разгадала ребусы основ
большой страны, которую попрыщит

чуть погодя. Какая благодать
любить тебя вне времени! Ты Богом
любовно поцелована. Тревогой
распоряжаясь, с выправкой хозяйки,
ты говорила: "Васька. Бородат.
Не стой в сыром параднике, озябнешь".
В гостиной предлагала мне разуться.
И добавляла: "В душных городах
всем заправляет матушка-разлука".

Клавикулы** вздымались. Чистый тон
менял свои оттенки. (Янус. Янус!***)
В тебе жил неких пыл (нет-нет, не ярость!)
и искра добровольческих сомнений.
Поэзия росла, пожалуй, в той
из сотен Белл, в которой чистый гений
бросался на чужих взбешенной кошкой,
но гладил мои волосы, и ток
мгновенно проходил по грубой коже.


* "Свема" - предприятие выпускавшее фотоплёнку, фотобумагу, магнитную ленту для видео- и звукозаписи.
** латинское название ключиц
***древнеримский двуликий бог входов, выходов и т.д.