Петергофский десант

«Живые, пойте о нас»   
(Мишка Рубинштейн)

I
Надорвана преданья пуповина,
Архивы захлебнулись немотой.
Лишь Балтики свинцовая долина
Вдруг поседеет, вздыбится волной.

И в грудь Земли вгрызается прибоем,
Выплескивает боль свою в шторма
И бредит, бредит Петергофским боем,
Как будто бы виновница сама.

Она себе вовек простить не сможет,
Что ночью той баюкала волну:
Ей чудилось, что тишина стреножит
И усыпляет грозную войну…

В час двадцать семь — десантники у моря:
Их катера и шлюпки тихо ждут.
В ночи не видно сдавленного горя,
И моряки печаль не берегут.

Но лишь часы ударили четыре —
Десант ворвался в Петергофский сад,
И тишина, молящая о мире,
Вмиг сорвалась в громокипящий ад.

Прожектора в десантников вонзались,
Потом их рвали мины и картечь.
И все-таки матросы не сдавались,
Тельняшкой затыкая в сердце течь.

Их каждый шаг собою смерть крестила.
Они шли в бой с «полундрою» в зубах.
Потом над ними тайна гнезда свила
И поселилась в песнях и стихах.

Но подвиги народ не забывает.
С годами боль о прожитом растет
И вновь сердца людские призывает
Разрушить тайн неумолимый гнет.

И первыми построились в колонны,
Презрев болезни и наросты лет,
Фронтовики, зовущие, как горны,
Искать и находить десанта след.

И вот из мрака тайны показались,
Сперва одна матросская звезда.
Потом другая светом растекалась
И озаряла грозные года...

Мы вновь вернемся в жуткий год войны,
Вторым накатом бросимся на фрица,
Балтийцев сберегая для страны,
Прикроем их, словно орлят орлица.

Их каждый миг впечатаем в века
Стихами, обелисками, рассказом.
И для потомков Мишкина строка
Останется призывом и приказом.


II
Волна тихонько билась о гранит.
Кронштадт стоял, как часовой в дозоре.
Скрывала ночь в его суровом взоре
Тоску от бесконечных панихид.

Сегодня вновь уходят моряки
В неравный бой на Петергофский берег,
Без суеты, без лязга, без истерик
Прощаясь с ним лишь взмахами руки…

На этом связь с десантом оборвется.
Кронштадт пошлет не раз своих гонцов,
Но никому из них не доведется
Уже связать разрубленных концов.

На четверть века тайна обовьется
Вокруг боев на краешке Земли.
Но о балтийцах память всюду бьется,
Куда бы нас сердца ни завели.

Народ заставил говорить архивы,
Из ада вырвал горсточку живых
И по раненьям елочки да ивы
Искал могилы сыновей своих.

Расскажут нам и Шахматная горка,
Дворец Марли и тихий Эрмитаж,
Как моряков отважная четверка
Прорвалась в парке на второй «этаж».

А там, внизу, братишки той же веры,
Тельняшками задраив боль и страх,
Рвались вперед, как черные пантеры,
С гранатой и винтовкою в руках.

Но узел жизни все-таки разрублен.
Из плоти — сердце, кожа — не броня.
И танками, и минами загублен
Морской десант, державшийся три дня.

Трусливый бред, балтиец страх не знал,
Он был настоян на отваге моря.
И даже перед смертью призывал:
«Живые, пойте…» — и не знайте горя.

Петергофский десант высадился в оккупированном немцами Петергофском парке в ночь с 4 на 5 октября 1941 года. Все участники десанта погибли. В 1944 г., во время реставрационных работ в Петергофском парке, неподалеку от Шахматной горки была найдена матросская фляга, в которой было обнаружено две записки. На одной из них было написано: «Живые, пойте о нас! Мишка». Она была написана политруком петергофского десанта Михаилом Рубинштейном.