***

Ох, не долог...
Не долог был путь мой к сомнению
в пересказах, что выбрили истину с вечера...
Жизнь и утром по сути была покалечена,
но не так же!..
Не так, как убийством-прощением...

Постоянное чувство вины за распявшего
угнетает!..
Сбивает...
Возводит до падшего,
ту, субботнюю негу когда-то укравшего
за обиду себя не нашедшего младшего...

Но не все же дышать кислородом межбуквенным
на просторах такого затертого логова,
где сердца усомнившихся лихо накрюквенны
за дурное хожденье из бесова в богово...

По сему и сижу!..и молчу...и безумствую
в обезличенном крике о безднах под скалами,
у которых финалы сплетутся с началами,
в одиноких сердцах между звёзд полнолунствуя.

Только, чу!
Семенит незнакомец под брызгами,
изучая внимательно сброд посетительский.
В темной шляпе из фетра, кроссовках замызганных,
с газетенкой из ряда тоской-просветительских.

Игнорирует кельнера, легким движением
пролагая дорогу ко мне, одинокому,
и, уже обнажив поседевшие локоны,
представляется ангелом белого жжения.

Я молчу...
И не то, чтоб от трусости трезвого!
Чуть вина из уставшего сделает резвого,
а уж я и подавно не стану печалиться
по тому, что и так в окончаньи развалится...

Я молчу по причине обычной иронии,
развлекающей сердце в часы увлечения
превращённой в баланс номинальной гармонии
между страхом полёта и смехом падения.

Поклонился...
Присел...
Улыбнулся заученно...
Шевельнул осторожно белесыми перьями,
и сказал:
- Ты ведь ищешь рождённых поверьями?
Я - от них.
Только прибыл с кудрявыми тучами.