Старик. И... Море. Поэма

На побережье, за горою
В уединённой тишине
Жил «старчик», что в борьбе с тоскою,
С унылым горем, в суете
Дни проводил свои в беде...
Когда-то... в прежней жизни скудной
В Москве профессором служил,
Учил студентов... и где трудно
Себе он пенсию копил.

Он потерял родных и близких,
Той пенсии уж вышел срок -
На сбереженья - видом «кислым»-
Купил прибрежный уголок.
И, поселившись в отдаленье,
Душой вздохнул он от забот,
Дивяся прежнему «смиренью»:
Что долго так терпеть он мог
Всех этих разных разгильдяев -
Студентами которых звать...

Что в то же время, как нарочно,
Серьёзно заболела мать,
И что жена, вдруг, объявила,
Что больше нету сил сносить
Все те обиды, оскорбленья,
И каждый раз его просить:
То ей помочь посуду вымыть,
То с внуком в парке погулять,
И что к ночИ, зевая, скуку
Лишь с кошкой можно разделять.
"Зачем ей жизнь такая надо?!
Зачем мечтала молодой,
Что вот - досталась ей «награда»:
Ведь муж – «учёный с головой!»
Он... написал томов страницы!
Почти что, «Нобель» получил!
И... часто ездил заграницу,
Откуда шмотки привозил...
А всё равно... совсем никчёмный...”
(Не «те» зарплаты у учёных).

И, постепенно, жизнь сломила
Иx дома красочный уют...
А сын и дочка с «половиной»
Давно уж дома не живут...
Дед с бабкой жили, да помёрли.
И братья. Лишь одна в Твери
Сестра живёт ещё... Но слышал,
Что дети её - бобыли...

За кражу зятя посадили,
И дочка от него ушла.
Ни разу и не навестили
Зятька - ни дети, ни жена...
Так он и помер без участья
От рака в карцере своём...
Практически, поверив власти,
Что милость Явят о больном...

Потом и мать отдАла душу,
За ней - жена, а вслед - сноха.
«Друзья» не захотели слушать
Про горе то. И вот сестра
Из ТвЕри, вдруг, «нарисовалась»:
Всё в доме чисто подмела,
И, вроде, интересовалась
Про жизнь его, и про дела...

И видно было: ей - потеха
Прознать про пенсию его;
Она сперва, как бы, со смехом,
Давай учить его «кАк», «чтО»:
«На пенсию, поди, голубчик,
Ты долго так не проживёшь.
На-ко, поешь вот этoт супчик,
Глядишь, простуда заживёт».

Но к вечеру лицо опухло
И у него, и - у сестры;
К утру его рука разбухла,
Как от ужалившей осы.
Сестре не удалось остаться
При жизни - померлА она.
А он от страха и питаться
Почти не стал... И от стола
Хотел надолго отказаться...

...Всю пенсию, что он отдАл
Ей на покупку тех конcервов,
Чуть ли не прОклял... И ничтО
Семь дней не ел со дня того.

Однако, через пару-тройку
недель он «отошёл». Совсем… почти.
И вдруг решил: тут хоть завой-ка! -
Никто не слышит взаперти!

И вот, подумав на досуге,
Решился он покинуть всё.
Собрал вещей остатки в сумки
И, бросив ключик и замок,
Те сумки в поезд заволок.

Тот поезд мчал его в Батуми,
Где солнце, воздух и вода!
Где рядом даже был Сухуми,
И где везде росла хурма!
Где в Чёрном море под горою
В волне играл дельфин морской,
Где, наконец, всех тех безумий
Он жизни круг порвал глухой.

Он зажил тихо, под горою,
В долине, где цветущий сад...

Но вот, что странно: он, порою,
Стал вспоминать, глядЯ назад...
Невероятно: вдруг, приятно
Стал думать о былых делах...
...Как был студент...который внятно
в науке спорил «не за страх»,
Как поражал всегда уменьем
Налаживать дела для всех,
И как - с особенным терпеньем -
Выслушивал он чей-то смех.

Как однокурсницы-подружки,
Что с дочкой были за столом,
Подсовывали пива кружки -
Но он не пил. И как потом
Сдружился с сыном. И тот часто
Стал, вдруг, из дома пропадать.
А как прикрикнешь, сын отважно
Учился папе отвечать
всегда с какой-то тихой властью,
Как будто данной от кого...
Сын объяснял, что от всех стрАстей
Стремится ум свой очищать,
И что возможно, в одночасье,
Решит судьбу он поменять.

Что просит у отца прощенья,
У мамы - тоже, у сестры...
Что, будто, жизнь - одно мгновенье,
А, умерев, - нет пустоты...

Другие странности про что-то
Ещё пытался говорить...
Мать плакала, сестра смеялась,
Отец сердился: натворит
Ещё чего он...Как «блаженный»
Лепечет глупость, как дитё...
Похоже, что в Консерваторью
Напрасно приняли его.
Что там поёт он? Для кого?...

Однако, сердце защемило,
Когда в один весенний день
Студент его (зовут Максимом),
и сын его, вошли, вдруг, в дверь.
И, поразив всех, поклонились
До пола низко, оба два...
И мать, рыдая, голосила:
«Зачем тебя я родилА!»

Обняв трясущиеся плечи,
Сын, глянув ясно - словно он
Все наперёд их знает речи -
Сказал: «Мир вам всем вечный!»,
И произнёс: «Прощай, мой дом!»

И две худющие фигурки
В потёртых джинсах, свитерках,
На вид, подумаешь – придурки -
в смешных - по плечи - волосах
Ушли. И ясно сразу стало,
Что то был стык. На двух веках.

***
И вот пять лет, как с той поры,
Лишь письма редко приходили...
Или внезапно друганЫ
Корзинки к двери приносили:
А в них - варенье, мёд и хлеб,
Иль вЯзанки сухих грибочков;
А то - добавлен и орех.
Все вкусно, свЕжо. От сыночка...

В конверте - поздравленье с тихим
Прошением его простить...
Мать, умилясь, тем вареньем
Подруг старалась угостить.
Те спрашивали: где он живёт-то?
И почему не приезжал?
Она вздыхала... Видно, только,
Как дух её едва дышал...
Но не от горя...Постепенно,
С годами поняла она,
Что вместе с ним в те вышла двери
И рядом медленно пошла...

Что сын невидимой ладошкой
Её держал в своей душе…
И боль тихонько, понемножку
Cменилась радостью... Где
ей виделись луга лесные,
Покой и шелест в тишине,
И знанье, что ещё немножко -
Ей станет ясно: Дом тот где.

***
Её по смерти отпевали,
Хотя она и никогда
В церквАх доселе не бывала,
Но, правда, крещена была.
На удивленье, при молитве,
Священник, окрестив ей лоб,
Взглянул и - с тихою улыбкой -
Кивнул ей. Будто - не во гроб.

Старик заметил эти действа....
И вдруг... подумал: где мой сын?
Но без упрека… Просто... вместе
Он захотел побыть там с ним.
И, почему-то, средь сомненья
Другая мысль на ум пришла:
Он ощутил прикосновенье -
Как будто, пламени тепла...

И, как-то вдруг, изчезла тяжесть,
И легче стало там стоять,
Он вспомнил: по-другому, прежде,
Он чувствовал по смерти мать...
Чего-то он не так исполнил,
Быть может, слов недоcказал…
И он подумал: надо вспомнить
И, может, службу заказать...

Да что уж там… Oн, одинокий,
Сидел угрюмо у окна...
Ещё так целых аж пол-года,
Как вдруг приехала сестра...

xxx

Ну, вы уже о том читали.
Так вот: теперь один, в тиши,
Он в маленькой своей "берлоге"
Годов тех пыль сдувал с души.

Он научился понемножку
Воды морской ценить прибой;
Воспоминанья жизни прошлой
В нём стали вызывать покой...
Он удивлялся, но не сильно,
Куда запропастилась дочь...
И где те внуки: Стас и Прошка...
Так жизнь текла:
за днём... шла... ночь.
***
Вот так он жил... Уже два года.
Навёз земли на огорогод.
Хурму растил. Кругом - природа!
Семьдесять первый ему год...

Сначала, вроде, тихо было.
Потом – «политика пошла»:
Народ туристский сразу сгинул,
А банды - с ночи до утра -
Всё шарили по всей округе,
Хоть и не трогали его.

Наверно, думали: «со скуки»
Он продаёт - кому-чего.
Они, ведь, тоже покупали:
То кабачок, а то – хурму.
Но никогда не предлагали
Ему вступить на их войну...

Они срывалися внезапно,
Скакали на своих конях,
Оставив то по тёплой шапке,
А то и - хлеба на дрожжах.

Не удивлялись, как ни странно,
Что он - не крови их родной,
И что пред маленькой иконкой
Горит в ночи огонь свечной.

Ему и страшно не бывало…
Скорее, как-то, всё равно...
Как будто ночь его скрывала,
Да и гостей тех, заодно.

А на иконку ту за свечкой
Он ведь и сам едва смотрел…
Лишь, отражаясь, огонечек
В стекле, как будто, вдвое грел...

***
В один из дней уныло-мутных
(уж осени срок подходил)
Он видит: как один прохожий
Его калитку отворил.

«Привет, дедуля! Ты один тут?
(по говору - московский франт)
- Темнеет скоро, ветром дует..., -
И гость взглянул на циферблат.
- Ты может, это... в дом не пустишь?
А утром завтра я уйду.
Мне нужно вон - за ту, вон, гору -
Я просто ночью не дойду».

Старик бесцветными глазами
Взглянул на гостя-хитреца,
Да и сказал: «Нет у нас спален.
А пол - заместо матрацА».

«Так ну и чтО ж!», - c весельем лёгким
Ответил мОлодец ему.
И, взяв мешок, подмял под руку:
«Я в уголочке прикорну!»

 - Ну, так давай, ну, будь ты гостем.
Чай будешь? Или сразу спать?
 - А… чай..? Да нет… Да мне не надо…
И как давай в весь рот зевать...
Заснул... на вид вполне отважный:
Годков, наверно, 25.

Проснулись рано. - Как зовут-то?
- Да ну... неважно это щас…
Я вот смотрю: иконка Ваша -
Нерукотворный это Спас.
Вы что, отшельник? Из монахов?

- Каких монахов?! Да ты что....
Так... вот живу... при жизни нашей
Я тут спокойствия ищу.
А что иконка... да, когда-то,
Мне сын с корзинкою прислал.
И написал: «Подарок папе.
Чтоб образ сей тебя спасал».

- А где Ваш сын? Он, что, священник?
- А я не знаю, где мой сын.
Он ведь ушёл - хоть не бездельник...
И след его давно простыл...

Гость помолчал...
«Ну, ладно, батя,
Спасибо за приют и кров».
Поднялся. Вдруг, перекрестился.
Пошёл к двери.
И был таков.

***
И снова сердце защемило
У старого отца в груди...
И захотелось ему крикнуть:
Постой, сынок, не уходи!
Ведь я совсем один остался
И, вроде, я нашёл покой...
Но ведь помру... И, может, статься
Ты мне споёшь «за упокой»!
Когда-то пел ты, да так славно…
Карьеру прочили тебе.
Куда пропал ты? Где та слава
Что не досталася тебе?

И этот мальчик, ведь, наверно,
Покинул также дом родной…
Им, молодым, пренепременно
Познать охота час лихой.

И горько, вдруг, старик заплакал,
И защемило больно грудь,
Он повалился навзничь на пол
И силился едва вздохнуть...

***
Очнулся, где-то, поздно ночью…
В груди заныло... А к утру
Немного боль та отпустила,
И походил он по двору...

Он выпил Отвар трав полынных,
Ещё поспал. Поел слегка.
И, вдруг, почувствовал, что в спину
Из темноты глядят глаза.
Он повернулся и увидел,
Что солнца свет попал в стекло
Иконки маленькой на стуле.
И ветер звук донёс в окно.

Какой-то звук был необычный,
И не похож на звон копыт.
И он увидел, что мальчишка
- что ночью был - к нему бежит.
И с ним ещё два парня в чёрных
oдеждах длинных, как халат,
но в телогрейках и при шапках.
И - не похожих на солдат.

Они, приблизившись, размерно
Старались медленней ступать.
И было видно, что безмерно
Хотят «солидность» соблюдать.

Вот, подошли. И поклонились.
Худые, в длинных бородах.
Но явно - очень молодые
И не похожи на солдат!
«Отец, - сказал один несмело, -
Не знали мы, что ты один
Живёшь тут. Может, это... дело...
Какое сделать? Подсобим!
Мы за горой обитель строим.
Нас - семеро. Отец вот сей -
Тут указал он на парнишку -
Приехал из Москвы своей.
Он ночевал в твоей избушке.
Вот кланяемся мы тебе...
Он рассказал, что вы друг к дружке
Почувствовали «связь» в себе…

На эту сторону ущелья
Давно не стали мы ходить,
Но он, по Бога изволенью,
Увидел: печь твоя дымит,
И домик под горой ютится.
Не то - пропал, сам по себе...
Окошко видел, как светИтся...
И вот привёл нас Бог к тебе».

Старик их слушал в изумленье.
И странно было оттого,
Что на какое-то мгновенье
Подумал он, что знал его -
Того, кто быстро и умело
Вёл разговор в его дворе.
Догадка, вдруг, сперва неcмело,
«Вертеться» стала в голове...

И вмиг, пронзительно и ясно,
Он вспомнил: это же Максим!
Студент тот! Что с его, он, Васей,
Вдруг испарилися как дым!
И хрипло, всё не вЕря Яви,
Спросил его: «A где мой сын?
Куда ушли вы? В эти горы?
Без объяснения родным?!»

Но вот, вперед шаг сделав скорый,
Другой монах сказал ему:
«Я тут, отец. Вот эти горы
Нас и свели. В одну судьбу».

***
Внезапно небо изменилось:
В контрасте свет и тень легли -
И осень тихо разложила,
Как крестики, лучи свои.
Куда девались все те годы?
Тоска, и горе, и болезнь?
Зимы холодные погоды,
Морской дождливой бури спесь?

Куда-то сгинули сомненья,
В груди исчезла сердца боль,
В морщинах высохшей слезою
Морская выступила соль...

И суета столичных улиц,
Что так любил он там, давно,
Тихонько в узелок свернулась
И закатилась под окно.
И смысл своих семи десятков
Спокойно понял он в тот час.
Он видел: на иконке ясно
Глядит Нерукотворный Спас.

Он понял, почему когда-то
Так рвался к этим берегам -
Он будто знал, что - не напрасно!
Что там он всё узнает сам!
Хоть цель была необъяснима
Того поступка. В ту судьбу -

Невероятнейшая сила
Тянула жить. Вот здесь. Ему.

***
С собой он взял семян бобовых,
Росток хурмы и дикий чай.
И иструментов - хоть не новых -
Кoробку. Как бы, невзначай.

Они - почти день - поднимались
По кАмням – скользким под ногой,
И вот под вечер оказались
Они за той - вон той - горой.

Там на природном плоском склoне
Из камня купол прорacтал,
Строительство шло неуклонно -
И наверху уж крест сиял.
Четыре инока, послушно
В сторонку отложив топор,
Всем поклонились благодушно.

Там снег белел в вершинах гор,
Коза и два козлёнка с нею
Жевали сено у крыльца.

Старик, тихонечко смелея,
Спросил у сына-чернеца:
«Васюша, как же получилось,
Что так пришлось нам встретиться?»
И сын взглянул в глаза отца:
«Есть притча, как ушёл из дома
Один из братьев, восскорбев.
Но в нужный час с Отцом он снова
Увиделся, за стол с Ним сев.
Тот "брат" - все дети сего мира -
неважно, в возрасте каком -
И c милостию неземною
Под кров Oтец зовёт их в Дом. 

В горячей к Господу молитве
Просил помиловать я мать.
В молитве было мне открыто,
И, также, было дано знать,
Когда её душа взлетела,
Когда вы стали отпевать...

Молился я, что ты, отец мой,
Когда-нибудь поймешь меня.
Ведь в день, когда мы расставались,
Ты не хотел простить меня...».
***
И тут отец припал к монаху,
Он плакал долго. Целый час.
И в этот час его земная
Судьба - и жизнь - вновь началась.

ХХХ
Трудился радостно, умело
В монастыре он девять лет.
Молился крепко, дело делал;
Стал схимник - в восемьдесят лет.

***
Обитель горная, глухая -
Стена из камня, как форпост -
В горах Кавказа возвышает
Дух иноков. Там есть погост:

На нём один лишь крест поставлен -
Монаху старому. Ему
Семь иноков в часовне тихой
«За упокой» души поют.

2013