Это мы, Господи

это мы выходили из радуги и в неё впадали как реки
это мы рождались и радовались
становясь потом человеки
из смурных варягов
в оливково гордые греки

это мы из воды выползали
обретая способность походки
обрастали лесов волосами
становились святые подонки
друг за другом шли как погодки
ни шагу с подлодки.

А потом отчётливей стали,
чертами резче,
поднялись крестами
над вольной безбрежной речью,
каждый плотью укутан — забыли, кто и откуда,
и молчать остались, уставясь туда, где брезжит.

...Это мы, ребята, ведь это мы, ребята,
шли потом вдоль столетий, себя же по-лисьи выслеживая,
но второю кожей носили льняные рубахи,
долгие, как Волга и зима заснеженная.

Это мы свои земли, как женщин своих, отвоёвывали,
и сплетали
языки пламени
с колокольными,
пили воду живую, закусывали варёною
рыбой, делясь ею с мавками да с лепреконами.

Дружно жребий бросали, и из матерей выползали,
на балах плясали, под гогот толпы горели,
на планете одной под единственными небесами
окликали друг друга во сне сквозь сплошное время.

Это мы били фрицев,
засыпали навзничь под Оршей,
а потом просыпались крохотными и чернокожими
и в москитную темень, её сыновья и дочери,
до щекотки в бронхах голосами орали похожими.

Это мы, распяв Иисуса, сжигали Жанну,
это мы поклонялись Мерилин и Бонапарту,
чтоб теперь в эту жизнь впиваться смешно и жадно,
в ней возникнув — зеленоглазо и конопато.

В ней — от первого крика и до последнего нерва,
в ней — от греческой альфы
до русского «я» в «проститься» —
это мы не погаснем в живой воде Интернета,
выходящего из Иордана, Невы и Стикса.