Красотка и разбойничая ночь

 (предыдущая глава из романа «Миледи и все, все, все»
              «Красотка, замороженная в погребе»
                http://www.stihi.ru/2018/06/07/7513)

...Порой у Красоты оскал свиреп
и он не по нутру враждебной стае.
Связь с адом не аналог уз и скреп,
какими в паре люди бы блистали...

...Кого    (едва ли вспомнится)  спас герб
во тьме кромешной от бандитской стали?!
От узости не улица, а склеп!..
Хотя... такими     все    в ночи' предстали!
Колодец длинной улицы ослеп
от наглухо закрытых мощных ставней.
Какая    помощь    в ночь от этих зданий?!

В кошмаре городском балу'ясь, пух
нарыв поры разбоя и увечий.
Любому обывателю испуг
ночною Ла-Рошелью обеспечен.
Мурашки запредельные и стук
затравленных сердец... Но стресс не вечен...
Победа или смерть? Давно не вечер...
              .            .            .
...Сплошная ночь отборных передряг:
дорожку дама выбрала кривую.
Час был глухой. Квартет хмельных бродяг
топтал у подворотни мостовую.

Какую-либо жертву много лет
бродяги ожидали тут подолгу.
На одинокий женский силуэт
реакция была сродни восторгу.

Один из них сказал:   – Гляди-ка,  Пьер!
    Та    дама    из таверны – вновь нам в руки!
     Не вынесла с тобою, Пьер, разлуки...
Ещё бы пять минут и Шарль успел 

прийти своей бы женщине на помощь.
Но он был далеко, а местный сброд
ей выскочил навстречу:   – Эй, ты помнишь,
    тебе мы обещали наперёд

    любовным оделить тебя вниманьем?
    В твоих же интересах, отнестись,
    мадам, к желаньям нашим с пониманьем.
     И с  ценностями,  милочка, простись.

Не дрогнув и не разу не споткнувшись,
пошла к мужчинам в масках леди Клер,
и те, что наводить привыкли ужас,
немало удивились. Мрачный Пьер

ей сделал шаг навстречу:   – Стой, красотка, –
и показал идущей даме нож. –
   Вперёд лишь через  нас  перешагнёшь.
– Пусть так и будет, – вымолвила чётко

с презрением она, не сбавив шаг.
– Ты, Пьер, не  убивай  её за дерзость.
   Зачем  нам за неё, коль что, вышак?! –
пугавший усмехнулся. – Ну-ка,    где   здесь

   наш лакомый набор к запросу яств?
   Прочь, Пьер, я не к тебе, ты не сисяст.
Перехвативши инициативу,
Вожак шагнул вперёд и дался диву:

глаза у жертвы, словно у змеи.
Накрыло  страхом  душу атамана
и тут он вдруг увидел, как с земли
к нему поплыло облачко тумана,

оформилось, задёргалось, как мим,
и взмыло    привидением    над ним!
Вожак услышал вой, какой-то шелест
и голову задрал, роняя челюсть.

Брезгливо глядя, как на жалких крыс,
на королей ночного произвола,
красотка приготовила сюрприз
жестокий для ближайшего к ней вора.

Короткий взмах рукой, кинжала блеск,
натянутой на горле  кожи  треск –
и  нету  вожака у крыс квартала!
Намеченная в жертвы хохотала.

Остолбенела грозная братва.
Никто уж не вставал пред дамой в позу.
Кураж бродяг рассыпался, едва
ночной расклад не в их сложился пользу.

Что психика у них мягка, как воск,
не ведали разбойники и сами.
– То призрак из таверны! – чей-то мозг
взорвался от догадки.  Парусами

прохлопало над ними и слилось
с ночною мглой  бестактно привидение.
Когда б бродяги дружно или врозь
напали    б на мадам, то их везенье,

возможно б, и    вернулось    к ним в ночи,
но Клер их упредила, замочив
всех с дьявольскими скоростью и силой
и с яростью, для них невыносимой.

Вот эту-то последнюю возню,
которую Шарль принял за расправу
над слабыми,   услышал   он и с правом
лица, неравнодушного ко злу,

отважно устремился к месту бойни.
Один полуживой ещё стонал.
– Кто вас? – спросил герой.
                – Между   собой    мы
    повздорили.  Случается... порой, –
ответил умиравший – было стыдно
признаться в том, кто вырезал их всех.
Его добил презрительный бы смех.
...Смотрелись бы ужасно аппетитно

бродяги в лужах крови для собак,
но псов бродяги сами же и съели.
Шарль сходу поскользнулся в луже. Бряк! –
разбилась лампа.  Сразу заблестели

от масляных горящих ручейков
далёкие предметы. В поле зренья
попал кинжал, которым, как щенков,
бродяг тут покромсали. Вот везенье –

кинжал знакомый! Да ведь это тот,
которым снаряжал он Афродиту!
Но как, когда к какому-то бандиту
попал он, чтоб порезать тут народ?!

А жертвы? Что? Вели себя смиренно?
Где Афродита? В холод, в пот и в жар
бросало сыскаря попеременно.
Очистив окровавленный кинжал,

задумался он, стоя в подворотне:
«Исход смертельный тут неотвратим.
Убитые – все в масках, значит им
кого-то было  грабить  так вольготней.

По почерку убийца был один.
Но справиться как  смог?! Они ж не куклы!
Но он – специалист  кровавой кухни.
Смел до безумства, но ведь не кретин?!

Кто их зарезал, мне не    всё    едино.
У мертвецов ножи есть и дубины.
Причём в крови – один лишь мой кинжал,
но я им     Афродиту    снаряжал!

Клинок при  ней  был, помню по подвалу.
Её мог кто-то опекать в пути –
вот он-то и прирезал всю ораву.
Один? Моим кинжалом? Упустил

я явно что-то важное. Труднее
представить, что у женщины самой
хватило сил убить их, в западне ли,
где ожидали жертву в час ночной,

иль в силу обстоятельств, мне неясных».
Недолго в размышлениях напрасных
Шарль время в подворотне коротал.
В ночной тиши, как есть, на весь квартал

раздался цокот башмачков бегущих.
Шарль осторожно выглянул. Она!
Конечно, Афродита.  И одна.
Вернулась к мертвецам, лежащим в гущах

застывшей крови? Возложить венок?
Иль разыскать утерянный клинок?
Огонь на мостовой  смутил  красотку
и внёс степенность в быструю походку.

Шарль поразился: какова жена!
Действительно,    отважна    Афродита!
…С тревожной осторожностью она
пошла по кругу. Шайка перебита

вся ею, ну, а кто разжёг огонь?!
Кинжал, жаль, как сквозь    землю   провалился.
И тут из подворотни докатился
весёлый шёпот: – С нами вся Гасконь!

– Ты    здесь,   мой д'Артаньян! – горячий шёпот
услышал Шарль от женщины в ответ. –
   Нашёл ли мой… нет, наш     кинжал    ты? Нет?
– Разглядывал я этот  хорошо сброд –

   всем на тот свет помог уйти кинжал.
   В крови по рукоятку,  он лежал,
   хозяйкой обронённый или  кем-то.
   Кто ж тот  боец,  достойный комплимента?

– Охотников за честью леди Клер,
   как этих вот  мерзавцев, например,
   ждёт самая жестокая расправа.
– Нет, ты не    пропадёшь    по жизни. Браво!

   И кто же всех мерзавцев порешил?
   Хотелось бы    взглянуть    хоть на кого-то
   из местных,  неизвестных мне  страшил.
   Так у    кого    ж – беречь тебя – есть льгота?

– Сама себе защита я во всём.
   Убила всех! А что же  –   ублажать   их?!
   Поверь, что обошлась без провожатых.
– А я так волновался, что весь сон

   с себя согнал и самым бодрым зраком
   готов тебя стеречь. Да, ты крута,
   но всё же поддалась тогда козакам.
   Но ты была тогда совсем не та.

– Каким ещё    козакам?!  –  с удивленьем,
как показалось Шарлю, неподдельным
она спросила, за бродяг берясь
вновь с самообладаньем запредельным. –

   Злодеи в первый и в последний раз
   имели дело с женщиной отважной.
   Тебя мой подвиг, видимо, потряс,
   а как я с ними справилась – неважно.

   У этих вместо душ – одна труха!
   Главарь их  –  вообще    пёс шелудивый!
– И у тебя не дрогнула рука
   Все глотки перерезать до единой?! –

огромные мурашки по спине
ползли у д'Артаньяна от признанья.
– Спаси, Бог, Ла-Рошель от вырезанья,
   но эти сдохли по своей вине!

   Сначала по-разбойничьи в таверне
   до крошки и до капли  весь наш стол
   обчистили, а нынче произвол
    их был проявлен в распоследней скверне! –

сказала жёстко дама, и огонь
ей придавал вид фурии реальной.
Гасконец положил ей на ладонь
подаренный кинжал.  Акт ритуальный.

Мол,    всё    теперь – в твоих руках, неси
себя по жизни гордо, но… по-женски.
А то и    мне    уж – Боже упаси! –
тебя во век не гладить против шерстки.

Гасконец    беспокойство    проявлял:
мол, как сама, не дышит ли на ладан
душа её, не нужен ли привал?
Но избегал встречаться с дамой взглядом:

– Поверить страшно, что с одним ножом
   ты вышла против них и… всех не стало.
– Они бы не полезли на рожон,
   коль знали бы, что я опасней стали.

– Кровь не твоя, но на твоём плаще...
   Ну, а куда же, Афродита,    шла    ты?
   Туда? Уж не к Барасу ли в палаты?
   Зачем со мной рассталась вообще?

– Зачем груз лишних  знаний, чтобы грыжу
   себе нажить? Ой, к нам идёт патруль!
– Я никого не вижу и не слышу.
– Услышать бы и    ты    мог, маршируй

   они ватагой, но... их только двое.
   Скорей идём отсюда и не спорь!
– С тобою спорить – дело роковое.
– Нам боком обернётся наш простой.

   Сейчас вложу им в руки их    ножи    же.
   Случилась, мол, резня между собой
   у тех, кто вместе вышли на разбой.
– Эй, осторожней там, в кровавой жиже!

   Хотя… ловка, сильна – кровь с молоком!
   Вон как волчар умело завалила!
– Не брать же их с собой!  Порожняком
   уйдём, куда хотим.
                – Ты – заводила,
   ты и веди. Не    я    же – резидент.
– Барас мне ключ дал от своей берлоги.
– Начальник контрразведки – наш клиент?!
   Дал ключ от дома?!
                – Это только крохи
   из тех услуг, что мне окажет он.
   Надежд он не питал, что всякий дон
   захаживать к нему ночами должен,
    но мы его визитом обнадёжим...

За дымом от горевшего хламья
уйдя из поля зрения дозора,
они к жилью Бараса вышли скоро.
– Барасу намекнуть успела я,

   что в Ла-Рошели я не ради хера,
   а волей адмирала Бекингема.
   Пока ему совсем не поплохело,
   его мозгам была не чужда тема

  морального единства пред врагом
  в верхушке ларошельцев. Мне вдогон
  летела умирающего воля,
  и отправлялась я не в дармовое

  турне, а с твёрдой миссией найти
  возможного предателя среди
  реальной власти в стане осаждённых.
  Должна я, как заботливый садовник,

  повывести немедля сорняки,
  чтоб не нашлось предательской руки,
  открывшей бы ворота Ла-Рошели
  иль тайно бы расширившего щели.

  Барасу я представила всё так,
  чтоб не искал зарытых он собак
  и прямо заподозрил де Бриенна.
  Мол, вот в ком угнездилась вся измена,

   и герцог Бекингем об этом знал,
   но исключить хотел такой финал,
    в котором де Бриенн сдаст подло крепость.
– Чтоб де Бриенн и сдал?! Ну, нет Нелепость!

   Ведь не настолько глуп наш де Барас,
   чтоб этому с пустых поверить фраз.
– Чем ложь глупее, тем правдоподобней –
   об этом знает даже мир загробный.

Назойливых    мурашек    легион
вновь соблазнился кожею героя.
Страх не давал мозгам его покоя,
чтоб в логике искал    прорехи    он:

– Да, ты уже была, возможно,  дважды
   от смерти в эту ночь на волосок.
– Достаточно взглянуть на смерть однажды,
   чтоб после жадно, за глотком глоток,

   пить заново от жизни с наслажденьем.
– Будь счастлива вторым своим рожденьем.
Когда тебя в подвале я узрел,
ты не дышала и бела, как мел,

была, валяясь с расчленённым трупом.
Но смерть тебе в подвале немила.
– Да, в результате я не умерла,
но в положенье оказалась глупом.
– Но как же ты...
                – В том нет моей вины.
   Трактирщица врасплох меня застала
   убийственным ударом со спины.
   Очнулась я, когда она хлестала

   дубьём тебя и мужа-дурака.
   И тут я разозлилась до предела:
   мясистые её окорока,
   в отместку ей,    обрезать    я хотела.

  Однако возвратила ей должок –
  огрела негодяйку по затылку.
  Хотела завязать её в мешок,
  ей сунув расчленёнку в носопырку.

  Ей выколоть    глаза,    такой-сякой,
  и сунуть    мертвечину    бы в глазницы!
  Но не нашла    мешок    я под рукой –
  с твоею стала  раною  возиться.

  Рыдать я не рыдала – просто рёв
  не    свойственен    мне – выплаканы слёзы.
  А убедившись, что ты жив здоров
  и для тебя не видя уж угрозы,

   пошла    сюда    я. Вот от дома ключ.
– Как ты решилась выйти в город ночью?
– Не так уж по ночам он и дремуч
   и в этом убедилась я воочию.

– Как быстро удалось ожесточить
  твою натуру подлым гугенотам!
  Я  сам  уж их сюрпризами измотан.
  Поверить, что в груди твоей стучит

  сердечко Афродиты, нежной птички,
  ещё трудней мне после жуткой стычки,
  в которой ты сама была, как смерть.
  Будь я сам дьявол, за тебя краснеть

  мне не пришлось бы как за ученицу.
  Попала к людоедке ты в темницу
  и, словно почерпнув жизнь изо льда,
  воскресла.    И никто не изодрал

  тебя: ни людоеды, ни бродяги.
  Выходишь из любой ты передряги,
  а всем твоим противникам – хана!
   Мне думалось, что я, тебя храня, –

   единственный    защитник твой повсюду,
   а вышло так, что    ты    меня спасла.
   И вот уже скучаю я по чуду
    и подвигов жду новых без числа.

Едва вошли, на ключ дверь заперев,
как слышен стал снаружи гам дозорных.
– Ты – амазонка и твой шарм – не блеф,
   а факт без наслоений иллюзорных, –

помпезно подытожил д'Артаньян,
войдя туда, куда он не был зван.
А где-то через час, сну непокорных,
застал их де Барас в своих покоях.

Лишь чувство удивленья улеглось –
заботлив    стал вернувшийся хозяин.
– Вы ешьте, пейте, дорогой мой гость! –
взор де Бараса был столь лучезарен,

гостеприимен под любым углом,
что Шарль не  оскорбился  за столом,
когда Барас увёл его «супругу»,
мол, тет-а-тет не сводится к досугу.

И выпил д'Артаньян, и закусил,
а после у него хватило сил
подкрасться к двери осторожным вором,
из-за пристрастья к тайным разговорам.

Шпиону был неплохо различим
эмоций полный голос де Бараса:
– Я поддержу без  страха  ваш почин.
   Да и кого я вообще боялся?!

   Готов сдержать я слово как джентльмен.
– Пусть будет обезврежен де Бриенн,
   а после, по стратегии милорда,
   возглавите вы вылазку из порта.

   Коль дружно бить сюда и вот сюда,
   разрушим королевскую плотину –
    прорвём осаду раз и навсегда.
– Понятно распоследнему кретину. 

– Итак, мой друг, всё дело в маяке,
   чтоб в нужный час, с учётом форс-мажора,
   подать сигнал. Да, попадёте скоро
   вы из огня да в полымя, а кем

   потом гордиться будут в Ла-Рошели,
   подскажет нам конечный результат.
– Ух,  надаём  мы недругу по шее!
   Милорд ваш на том свете будет рад.

   Обговорили всё подробно с вами,
   а что же ваш супруг...
                – Он не у дел.
   Политику не делаю с ослами...
Шарль, это слыша, просто обалдел.

Хоть был и пьян, задумался он крепко.
К ослам он причислялся крайне редко.
Двойную Афродитину игру
вернулся Шарль обдумывать к столу.

Спустя минуту в зал вошёл хозяин:
– Всю ночь волненьем остаюсь терзаем
   за вашу жизнь – на улицах шалят!
   На мостовой уж    трупы    сплошь горят.

  Безжалостно зарезавши друг друга,
  лежат себе на улице в рядок.
  Чёрт с ними, коль очистится округа!
  А хрупких леди  охранять – мой долг.

  А заодно приходится    мужей    их
  брать под защиту от ночных угроз.
  Не даст, надеюсь, вкус вина в фужерах
  моим расспросам перетечь в допрос.

  Вы, дон Хосе, попутно  повстречали
  кого-нибудь, кто… встал вам поперёк?
– Нет, мне никто не встретился вначале
  и    позже    я б не выставил упрёк

  сегодня никому за поведенье.
  Когда я из таверны шёл сюда,
  над головой промчалось привидение,
  но на него, понятно, нет суда.

  Проверенный имею    глазомер    я.
   Большое привидение…   одно.
– Не слышал, чтоб хоть раз из подземелья
  чего-то ради б  выбралось  оно.

  Что ж делать с    вами,    коль так неспокойно?
  Теперь тут оставайтесь до утра.
  Себя ведите чинно и пристойно.
  Супруга ваша, вам в пример, мудра

  настолько, что, выстраивая планы,
  исходит из    возможностей    моих.
  Противников своих, всех, кто упрямы,
  в упрямстве их    разубеждал    я вмиг.

  Гарь чуете? То от горевших трупов
  мерзавцев, промышлявших по ночам.
  Прирезали б они вас также тупо,
   как и друг друга.
                – Даже англичан?!

– Ух,    повезло    вам, что не наскочили
   вы на весь цвет разбойничьих манер!
    Такой   розанчик  –  ваша леди Клер!..
«Розанчик? Да скорей уж перчик чили»! –

с усмешкою подумал д'Артаньян.
Хозяин продолжал: – Осечки редки.
   Пусть я ещё не старый ветеран,
   покрытый славой в деле контрразведки,

   но происки врагов срывал раз пять.
   А вам гораздо выгоднее стать
   приятелем    мне, нежели… да ладно.
    Вам ведь и так давно уж всё понятно...
Как есть, невозмутимо пьяный вид
гость подтвердил блаженною улыбкой:
– В шпионской переписке с кармелиткой
   я был, уча с ней в койке алфавит.

– Я рад, что вы не враг и не мошенник,
  что вы – доброжелатель Ла-Рошели,
  а не какой-то засланный шпион,
  чей поиск    кардиналом    вожделён...

           (продолжение в http://www.stihi.ru/2018/06/13/7511)