On the Decline of Oracles С. Плат в переводе В. Бе

Стихотворение С.Плат 1957 года 'On the Decline of Oracles' (дословно: Оракулы на ущербе/на убыли/в упадке), содержит четыре строфы-октавы. Рифмовка оригинала причудлива. Так, в первой строфе рифмуются третья с четвертой и шестая с седьмой строки. Во второй строфе  -  четвертая с пятой и шестая с седьмой; при этом пятая строка первой строфы срифмована с третьей строкой второй строфы. В третьей строфе  также рифмуются четвертая с пятой и шестая с седьмой строки. В четвертой   срифмованы  строки   четвертая с восьмой и шестая с седьмой. 

Перевод В.Бетаки, озаглавленный  «Измельчание оракулов», неэквилинеарен. В нем также четыре строфы, но в первой и второй из них — по девять строк, в третьей — семь, в четвертой — восемь строк. В первой строфе срифмованы  строки вторая, пятая, девятая (стояли-дали-знали) и седьмая и восьмая (шептала-шептала). Во второй строфе рифмуются  четвертая,  пятая и седьмая  строки (глазах-голоса-глаза). В третьей строфе срифмованы строки четвертая с шестой (двор-взор), пятая с седьмой (пусты-листы). В четвертой строфе рифмуются строки первая и пятая (земля-глазам),  вторая, четвертая и седьмая (сойду-к чему-беду).

Переводчик пошел по пути редуцирования оригинала.

Так, начальная строка первой октавы 'My father kept a vaulted conch'  (дословно: Мой отец держал/хранил изогнутую/извитую ракушку)  передана упрощенно - «Лежала раковина у отца». Яркая строка оригинала 'And as I listened its cold teeth...' (дословно: И  когда я слушала ее холодные зубцы..) в переводе обесцвечена:  «Я раковину к уху подносила...».  Далее в оригинале: ' ...seethed / With voices of that ambiguous sea / Old Bocklin missed...' (дословно: ...бурлящие/клокочущие/кипящие голосами того сомнительного/неясного/неопределенного моря, по которому скучал старик Бёклин). Перевод  таков:   «И если / Я раковину к уху подносила —  / Звучали гулко в ней морские дали / И старый Бёклин тоже слушал море...». Читатель  может подумать, что повествовательница и старик Бёклин вместе прослушивали  одну и ту же раковину.  Следующие оригинальные строки '...who held a shell  / To hear the sea he could not hear' (дословно: ...кто/который  держал/имел раковину, чтобы слушать море, которго он не мог слышать) и строки  'What the seashell spoke to his inner ear / He knew, but no peasants know' (дословно: Что ракушка говорила ему в ухо знал  он, но не знали крестьяне/обыватели/невежды/хамы) упрощенно  переведены как   «О море ракушка ему шептала. / И все, что ракушка ему шептала, / Он знал, а люди ничего не знали». При этом в ритмике перевода «ракушки» получили несвойственное им ударение на первом слоге.
Последняя строка  'The peasants feast and multiply' (дословно: крестьяне/обыватели/невежды/хамы   празднуют/пируют и размножаются) упростилась в переводе  до «А люди все плодятся бесконечно...».

Начальные строки второй строфы 'My father died, and when he died / He willed his books and shell away' (дословно: Мой отец умер, и когда он умирал, он лишил наследства (т. е. никому не завещал — ППХ2)  книги и раковину). Далее в оригинале уточняется: 'The books burned up, sea took the shell' (Книги сгорели/сожжены, море приняло/взяло раковину). То есть, из оригинала понятно, что книги сжег, а раковину утопил сам умирающий отец. В переводе:   «Отец мой умер. Он кому-то там / И раковину завещал, и книги.  Сгорели книги. Раковину море / Взяло обратно». Переводчик не замечает противоречивости своего текста: если книги и раковина   были   завещаны кому-то, мог ли знать  об их гибели в огне и море повествователь?
Строки 'I keep the voices he / Set in my ear, and in my eye / The sight of those blue, unseen waves' (дословно: Я сохранила голоса/звуки, что он вложил мне в уши, а в мои глаза - вид тех синих, невиданных волн) не вполне корректно, невыразительно и  стилистически ущербно  переданы как «На моих глазах - / Синь: я храню морские голоса, / Ведь это он их в уши мне вложил,
И волны моря плещут мне в глаза».

Начальные строки третьей октавы - темное место оригинала: 'Eclipsing the spitted ox I see / Neither brazen swan nor burning star, / Heraldry of a starker age'. В дословном переводе: «Затмевая/заслоняя пронзенного/насаженного на вертел быка, я не вижу ни бронзового/наглого лебедя, ни горящей звезды». В переводе В.Бетаки: «К быку на вертеле стою спиной (?), / Но вижу я не лебедя из бронзы / И не звезду».
Е.В. Кассель в примечаниях  к  переводу  В.Бетаки цитирует  выписку из журналов Джорджо де Кирико в дневнике С.Плат  и  пишет, что  переведенное стихотворение написано по ранней картине Д. де Кирико ''Загадка оракула'';    «Бык на вертеле»   -  пародийный намек на Зевса, нередко изображавшегося в образе быка, а «лебедь из бронзы», вероятнее всего,  скульптурное изображение Зевса, явившегося  Леде в образе лебедя.      О происхождении и символике «звезды»  у Е.В.Кассель ничего не сказано. 
Отмеченное ею  знакомство С.Плат с «Загадкой оракула»  не  отменяет таинственности   «пронзенного быка»,  «бронзового лебедя» и  «звезды», которых  на  картине Д. де Кирико нет.  На ней,  прямо перед зрителем,  мраморная статуя,  скрытая  за темной завесой  так, что видна  только голова - (оракул?).  Слева  — стоящая спиной к зрителю  женская фигура, с головы до ног закутанная  в темное покрывало - (жрица?).    Она   с огромной высоты  смотрит  вниз, на далекое море и разбросанный по  берегу белый городок - (отъединенность? отшельничество?).
Строки  'Profitless, their gossiping images / Invade the cloistral eye like pages / From a gross comic strip' (дословно: Никчемные/бесполезные/пустые, их краснобайские/пустозвонные/сплетницкие образы) заполняют/захватывают/поражают монашеское/отшельническое зрение/взгляд, как от/из страниц/эпизодов грубого/похабного комикса»  не самым удачным образом  переведено как «Лица их пусты, / Но заполняют внутренний мой взор (!), / Как самых грубых комиксов листы». Если у  С.Плат  монашеский/отшельнический взор  повествовательницы  поражен (т. е. ошарашен, смущен) видом никчемных краснобаев, как он был бы поражен эпизодами похабных комиксов,  отвергает их,  то у   В. Бетаки  повествовательница,  напротив,    позволяет пустым, подобным грубым комиксам лицам  заполнить ее «внутренний взор», впускает их в себя.   

Девальвированы переводом строки четвертой строфы 'Worth /Less than present, past—this future' (дословно: Ценится меньше, чем настоящее, прошлое — это будущее),  переданные  неверно сформулированным риторическим вопросом  «Что стоит / Такое будущее?» (русские грамматика и фразеология  требуют здесь  местоимения в родительном падеже -   «чего» на месте «что»). 

Приемлем ли перевод,  редуцирующий и искажающий оригинальный текст?