Бошнякович - Шопен

- из цикла "Олегу Бошняковичу"

БОШНЯКОВИЧ - ШОПЕН

                Олегу Драгомировичу Бошняковичу –
                после концерта 19 ноября 1994 года
                в Рахманиновском зале Московской консерватории

1

Горе словно свинец,
Но смыло его –
Обжигаюсь слезами.
Не слышу ни звука.
Но только лишь звуком дышу –
Бошнякович с Шопеном играют…

2

РОЯЛЬ

В чёрном лаке твоём – отраженье зеркал и зенита.
И, как у любимой, изгибы нежного тела звучат.
Ах, сколько бьётся сердец:
Молоточки, что в войлок обиты –
Гномы, бабочки, лепет любви, мотыльки…

3

Куда уходит звук?
И отчего не в силах
Я музыку понять:
Она пришла, уйдя.

4

Стыдно, стыдно:
Слёзы на концерте.
Так, стесняясь, прячет наготу
В солнечную пену Афродита…
Ну куда ж от музыки бежать!

5

БАРКАРОЛА

О, дай мне, Боже, к Стиксу подойдя,
Не онеметь от холода и страха.
Позволь губам молитву прошептать:
«Твоё дитя дрожит, Харона видя.
Мучительно в его садиться лодку –
Он оттолкнёт от берега её!
И пальцы окунать в невидимую воду…
Но только бы звучала Баркарола!»

6

Меня обучали старинные книги,
Что мудрость сокрыта от взора людского.
А это всего лишь… мазурка Шопена!

7
 
А на улице Скаковой,
В комнате угловой, что под крышей,
Где только рояль да диван,
Свист Бошняковича слышен.

Можно ли грусть насвистать
Или молитву к Марии?
Можно ли с ветром играть
В мельницу звуков и крыльев?

Он закроет глаза и свистит,
Молится, плачет, смеётся.
Бессловесность в вокале царит,
Одинокое сердце бьётся.

Вокализы царственны птиц.
А в комнате угловой, что под крышей –
Неразлучницы «кровь и любовь» -
Свист человека не слышен.

8

ИЗ ХРОНИК

Серым тёплым дождём
Город умыт накануне концерта.

На ослике сером въезжает Мессия
И мальчики стелют одежды под ноги.

Счастливые зрители плещут в ладоши.
Но почему, почему так всегда:
Крики «браво», «Осанна» сменяются воплем
Одинокого на Голгофе, одинокого?

Серым тёплым дождём
Умываются накануне концертов,

Слушают звук настоящей музыки…
Чтобы вогнать гвозди, вогнать.

9

Порой мне кажется: нет музыки совсем.
Какие б пальцы не касались клавиш,
Они не могут звука повторить,
Задуманного автором. Что ноты?
Они воистину подобны зёрнам чёрным –
Когда их сотнями ссыпаешь из горсти,
Ты разве в силах сразу догадаться,
Какими лицами и листьями взойдут
И сколь неповторим сокрытый корень?
Растению под стать растущий звук –
Его лелеет жалобное время,
Пространство отзвуком качает колыбель
Его листвы сначала жарко новой,
Затем сгорающей, как старый человек:
Он рад опять не быть, с землёю слиться.
Но рядом новые растения звучат
И плещет в кронах вечно новый ветер.
Конечно, что-то записал Шопен,
Расставив зёрна будто по порядку
(Хочу сравнить я музыку и грядку)
И можно, вроде бы, озвучить зерноряд –
Однако, образы, скользящие меж клавиш
Так своенравны. Слышишь десять раз
Одной и той же музыки рассказ –
Но Горовиц, Ван Клиберн, Бошнякович
Тебе покажут разное. Шопен?
А был ли он, а есть ли в самом деле?
Так кто же обжигает звуком нас
И до истерики святой возносит:
Хронограф-летописец нот пустых,
Иль исполнитель, своевольно тщетный?
Увы, нет музыки! Её как текста нет,
Где однозначно явленное слово.
И в этом – слабость странная и мощь,
Которая подобна только свету,
И страшно, радостно сквозь звуки в мир смотреть!.


Москва, 1994 год