ЛЗУ

«А мамке скажет, что на границе служил».
Из высказывания одного из осуждённых.

       Конвойные войска ВВ СССР – внутренние войска МВД, осуществляющие охрану осуждённых и подследственных в местах содержания, отбывания наказания, а так же во время этапирования и конвоирования.
Редко кто из призывников мечтал служить в этих войсках, считающихся непрестижными, ментовскими.

Мне же довелось служить именно там. Я призвался весной 1982 года и после окончания сержантской школы был направлен для дальнейшего прохождения службы в далёкий, таёжный линейный батальон.

Наша рота охраняла выводные объекты, среди которых самыми дальними были Нижний склад, там из спиленных деревьев делали плоты и при помощи катеров отправляли лес вниз по Ангаре, но сначала деревья надо было свалить на лесозаготовительных участках (ЛЗУ).

 До объектов от нашего конвойного батальона и ИТУ (исправительно–трудового учреждения) было довольно далеко, более двадцати–тридцати километров, один по понятным причинам находился в глубоком лесу, иногда недалеко от реки, другой - прямо  у реки.
Пресловутый лесоповал – это и есть ЛЗУ. А вот сами эти участки уже довольно разнообразны по структуре, как по организации, так и непосредственно по работникам. В одних случаях – это свободные гражданские люди, в других – осуждённые: конвойные, расконвоированные (бесконвойники, или расконвойники) и отбывающие лишение свободы в колонии-поселении поселенцы.

ЛЗУ – это всегда большие объекты. Оно и понятно, чтобы валить деревья, «пилить лобзиком», как принято говорить в шутку, нужны большие производственные территории.

Лесозаготовительный участок – это и самый сложный объект, по периметру он достигал километров трёх-четырёх. А линией охраны зимой служила лыжня, прокладываемая караульными, летом же - простая проволока в два ряда, вдоль которой располагалась тропа наряда. Охрана осуществлялась патрулированием и подсчётом осуждённых на территории объекта войсковыми наблюдателями. Они каждые полчаса докладывали начальнику караула, где, сколько человек находилось, и основной контроль лежал на них. Многое зависело от их опыта и личных качеств, ведь постоянно следить за всеми, кто работал небольшими группами в лесу, а кто находился в балках, довольно сложно.

Я стал ездить начальником караула на ЛЗУ, когда отслужил уже полтора года и был назначен на должность заместителя командира взвода. Начальниками караула на этот объект и выходили только сверхсрочники да заместители командиров взводов из срочников, иногда ходили и офицеры нашей роты.

У нас ЛЗУ, на которые выводили для работы именно осуждённых под конвоем, было два штуки: ЛЗУ 1 и ЛЗУ 2. Они мало, чем отличались друг от друга. По мере вырубки леса, объекты постоянно переезжали, поэтому караульное помещение и балки(деревянные домики) для осуждённых были на специальных брёвнах, чтобы их можно было перетаскивать тракторами.

Объекты эти были хороши всем: и отдалённостью от батальона, и чистотой природы, и спокойной службой, за исключением того, что совершить побег с такого объекта было раз плюнуть. Хотя и осуждённые–то на первый взгляд выводились самые, что ни на есть, безобидные: с небольшими сроками или те, у кого до конца отбывания наказания осталось не так много времени, к тому же зарекомендовавшие себя с положительной стороны.

Но это всё признаки формальные, потому как нет ни одного зэка, который ежеминутно не мечтал бы о свободе, невзирая на то, сколько ему осталось до звонка.
За мою службу только этих побегов с ЛЗУ было несколько, не считая всех остальных.
Одним словом, попыток побега у нас было много, а уж если говорить о расконвойниках и поселенцах, так те бежали просто недуром, так что начиная с весны и до осени мы иной раз месяцами находились в розысках с небольшими перерывами (для основного несения службы, как говорится).

В особых случаях приходилось даже прибегать и к всесоюзный розыску.
Были, конечно, и сложности объективного характера там, как-то: распутица весной и осенью, дожди или морозы да мошки и комары. Но на такие сложности никто в тайге не обращал внимание. Ведь у природы, как известно, нет плохой погоды.
Что интересно, зэки для своих побегов всегда выбирали моменты, когда на ЛЗУ начальниками выходили сверхсрочники. Оно и понятно, их никто не любил. Они были самыми строгими по отношению к ним и старались выслужиться.

У нас же, срочников, отношения с ними были деловые и почти демократические. Мы понимали их, они понимали нас. Ведь мы, по большому счёту, мало чем отличались друг от друга, правда, они жили в двухэтажных бараках в лагере, а мы – в точно таких же двухэтажных бараках(казармах) в батальоне, который располагался от него метрах в трёхстах.

Они были направлены в лагеря по решению и приговору суда и находились там принудительно, мы же оказались в армии, выполняя почётный долг, а точнее, выполняя воинскую повинность, то есть хоть и не в наказание, а всё же и не по личному желанию. В народе это называется: "добровольно–принудительно".
Наши и их повора часто менялись друг с другом продуктами,  иногда мы брали у них чай или курево, иногда  - они у нас. Хотя чай в те времена в исправительных колониях был запрещён.

Да и в вопросах работы, дисциплины нам с ними легче было найти общий язык, к краеугольным вопросам подходили в результате простых разговоров, договоров, иными словами. И все понимали, что им нужен план, нам нужна дисциплина.
Часто через часок-другой после того, как мы приезжали на объект, выставляли часового на вышку поста прикрытия и впускали зэков на объект, я слышал:
-Володь, Володь...

Выглядывая в окно караульного помещения–вагончика, я видел какого–нибудь осуждённого, чаще бригадира или звеньевого:
-Ну чего тебе?
-Подойди сюда, - говорил он, стоя возле шлагбаума на КПП.
-Чего опять?
-Ну, подойди, поговорить надо.
Я, естественно, подходил  к нему.
-Говори, злодей, - например, так я начинал разговор.
-Деревья надо спилить возле тропы наряда, там, как обычно, самые, самые породистые и большие сосны стоят. Сам же знаешь.
-Ага. В чужих руках хер всегда толще.
-Да возле запретки же, не за.

-Ладно. Знал же, что разрешу. Только осторожно, и тропу не заваливайте.
-Конечно, Володь. Не в первой. Без твоего разрешения не стали бы.
-Знаю, знаю. Не стали бы. Всю тропу завалили, ходить невозможно.
-Да это черти какие-то. Криворукие. Вот честно, поотрывал бы таким. А, это ладно. Ты видел, что на втором ЛЗУ творится? Там вообще вохра спотыкается ходит, штабелями наложили, а вчера…
-Ладно, ладно. Сам ты вохра. Видел, конечно.

Ну и в таком духе почти каждый раз. То с одним, то с другим поговорили, то один, то другой вопрос разрулили. То им дерево спилить, то нам дровишек для печки-буржуйки напилить и так далее.

Иногда проскакивали и душевные ноты, как у бригадира Авдея, например.

Он чаще других приходил к шлагбауму, чтобы по-нормальному, с разрешения, спилить деревья возле запретки, и никогда не оставлял их там лежать возле тропы или, чего хуже, на тропе.

С ним можно было поговорить и за жизнь, и за понятия, и за принципы или за фортуну, хотя и не только с ним. Он отбывал уже шестую или седьмую ходку.
-Эх, ну ладно я здесь, в этой тайге, гнию, в наказание, закон нарушил, а ты-то, Володя, за что?  - спросил как-то он.
-Да ладно, - ответил тогда я, - тоже, наверное, в наказание за что-то.
-Да за что? Что ты в свои девятнадцать лет видел? Октябрёнок, пионер, комсомолец…
-Вот, возможно, как раз за это, - пошутил я. -Судимых, например, в ВВ не берут. А ты, кстати, как попал сюда за тунеядство-то?

-Да тёща, будь она не ладна, нажаловалась.
-Ага, у всех у вас, то тёща плохая, то терпила наклепал, то прокурор или следователь, а то и адвокат козлы. А сами, ну ни один не виноват, - улыбнулся я.
-Вот, вот, так и есть, начальник, - весело отпарировал он. - Правда, тёща. Не хотела, что б у неё самогонку таскал, которую забулдыгам продавала.
-А ты, конечно, с забулдыгами не общался…
-Да не, я фраеров не люблю.
-Так то фраеров. А забулдыги  - какие фраера?
-Да ты, смотрю, прямо уже лучше меня в людях разбираешься.
-Ну да, куда мне до блатных, - отпарировал уже я.
-Забулдыги не фраера, конечно. Но что-то фраерское в них есть.

Служба на ЛЗУ действительно отличалась от всех других объектов. На Нижний склад начальниками караула ездили только сверхсрочники. А здесь караул полностью состоял из своих.

Однажды по дороге увидели косачей, небольшой кучкой сидящих на ветках дерева, метрах в семидесяти от дороги.

Водитель автозака был гражданским. А местные там через одного охотники.
-О, косачи, - сказал он. - Патронов лишних нет? -спросил он у меня.
-Есть один, - ответил я.
-О, так чего молчишь? - Он притормозил и сдал немного назад. - Стреляй...

Ехали на двух автозаках. Я находился в кабине первого, а во втором ехал офицер, командир второго взвода, лейтенант Москвин, ехал проверяющим. Он мог увидеть, патроны хранить было строго запрещено. Правда, вторая машина сильно отстала.
-Москвин же сзади, - сказал я.
-Да ладно, успеем.

Я посмотрел назад. Их не видно. Быстро отсоединил магазин с боекомплектом, у меня все патроны из колодки были в нём, я на два редко делил. Достал патрон, который припас после учебных стрельб, из кармана, вставил его во второй магазин и дослал патрон в патронник.
-Давай, стреляй скорее, - не терпелось водителю.

Я посмотрел в зеркало, второй автозак уже показался из-за поворота. А, была не была. Я быстро выставил ствол автомата в боковое окно кабины  и, слегка прицелившись "под обрез", нажал на спусковой крючок.

Звонко прогремел выстрел. Косачи дружно подпрыгнули, с одной из веток посыпался снег. Птицы, как ни в чём не бывало, вновь сели на свои места.
-Смотри, сидят, - удивился водитель.- Ты вон туда стрелял, где три?
-Да, - подтвердил я, - промазал, - честно говоря, я стрелял, толком не разобрав, где их три, где меньше, выстрелил приблизительно туда, где видел на ветках птиц, взяв чуть ниже.

Мы поехали дальше. О чём думал? Хорошо, что не попал. Я вообще-то не охотник. Да и по птицам, тем более, никогда не стрелял. А если бы попал? Вот балбес. Москвин бы такое раздул… Хранение патронов  чуть ли не уголовное преступление, а по закону, так и есть, преступление. Хотя в армии у нас часто они были в карманах, припасённые после стрельб. Иногда от скуки мы стреляли из них по консервным банкам, по разным естественным мишеням, которые находили в тайге.

Когда приехали на объект, Москвин посмотрел на меня проницательным взглядом и спросил:
-Зачем останавливались?
-Да, с машиной что-то было.
-Ну, ну, - ответил он сузив взгляд.
Похоже, видел всё-таки, как я стрелял.

Осуждённые вошли на объект и разбрелись по балкам. Один из них, Швец, почему-то считавшийся блатным, несмотря на  статью за изнасилование, крикнул мне от ближайшего домика:
-Что, начальник, промазал? Косой?
-Я только белке в глаз бью да зэкам по ушам, а там - косачи.
-Ну, на, попади, - он подкинул свою шапку. Что, слабо?
-Сейчас, давай лучше на тебе. Зачем подкидывать?
-А-а-а. В шапку-то боишься, не попадёшь.
-Ну, Швец, - сейчас, только за автоматом сбегаю. Очередью сойдёт, весь боекомплект твой.
-А-а-а, - посмеялся он и ушёл.

Для них каждая мелочь – событие. Лишь бы покуражиться, погоготать, хоть чем да разбавить невыносимое порой однообразие тюремного быта. Когда я выставил ствол автомата, ближайшие к окошку осуждённые в кузове и солдаты конвоя из моего караула уже с интересом стали наблюдать, со словами:
-Смотри, сейчас выстрелит. Попадёт, нет…
Это мне потом сказали.

Контингент в колонии был по сравнению с нами, солдатами, возрастной. Зона была строгого режима. Я знал лишь двоих осуждённых, которые были всего на два года старше меня, почти ровесники. Мне уже было девятнадцать, им по двадцать одному.

Они были подельниками из Ленинграда (Питера). Попались на краже, им дали условное наказание с обязательным привлечением к трудовой деятельности (химии, как говорили раньше), там они опять что-то украли, может, просто нарушили режим, напились или подрались, и им, минуя усиленный режим, заменили обязательные работы на реальный срок с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима.

Они были довольно спокойными малыми, чуть ли не интеллигентами. Учитывая небольшую разницу в возрасте, мы часто общались, болтали о чём-либо.

Однажды одного из них я даже пустил к себе в караульное помещение, что тоже было строго запрещено. Фамилия его была Иванов, звали Сергеем. Я попросил его, чтобы он распилил бензопилой бревно на чурбаки для нашей "буржуйки".

Он быстро управился с бревном, специально оставленным возле нашего вагончика и в благодарность я решил покормить его тем, что приготовил наш повар. Для этого и пригласил его в караульное помещение.

Повар, солдат из нашего караула, приготовил тогда макароны с подливом, очень вкусные. Он наложил зэку чашку. Тот взял её и сказал:
-О, утром рагу, в обед рога, вечером рожки,  - и стал с ленцой кушать, чуть ли не из вежливости. Похоже, он был совсем не голоден, а может, только что чифирнул.

Мы с ним разговорились немного, он стал рассказывать про Ленинград. Но тут мой помощник по СРС, немец Янцен(кинолог), вдруг сказал:
- Машина едет, проверяющий.
Иванов быстро выбежал из караулки и пригнувшись побежал на объект.
Машины никакой не было.
-Ты что его шуганул, Коля? - спросил я.
-Нечего ему тут делать, Вовчик, - ответил тот. Он был старше меня на несколько лет, и вёл себя намного строже и серьёзнее, хотя начальником караула был я. Я не рассердился. Мы были с одного призыва. Я был уже старшим сержантом, он – ефрейтором, как большинство инструкторов служебно-розыскных собак. Во внутренних войсках ефрейтором ходить было не унизительно, большинство кинологов ими и были прямо с учебки для инструкторов-собаководов.

Снега зимой в тайге много, поэтому нам выдавали для службы на ЛЗУ не только полушубки и валенки, но ещё и лыжи. Широкие, специальные для ходьбы по глубоким сугробам. Я их терпеть не мог. Если честно – с детства, точнее, со школы.

И не ожидал, что служить придётся именно с лыжами подчас. Иногда во время патрулирования, а мы делали обходы по периметру каждый час по очереди с помощником по СРС, я ходил  в сопровождении одного из солдат караула, патрульных. СРСники делали обходы в одиночку, зимой так их ещё и собака тащила так, что они летали, как на санях.

Но, что меня бесило, так это вот как раз лыжи зимой. Часто разогнавшись с пригорка я не мог сманеврировать между деревьями или просто не удерживал равновесие и падал, сам весь в снегу, ствол автомата забит снегом. Поэтому часто я просто носил лыжи в руках, топая пешочком, это когда был хороший наст и снег, таким образом, это позволял. Бывало, что и проваливался. Снега зимой в тайге много.

Однажды ко мне подошёл  один из бригадиров, Малява:
-Володь, поговорить надо.
-Так говори, какие проблемы…
-Нет, так не поговорить, пошли ко мне в балок.
-Да что в балок-то, говори здесь.
-Нет, пойдём  к нам.
-Ну, пошли, пошли.

Мы прошли в его балок. Шнырь быстренько налил мне кружку чая, крепче не придумаешь, и дал пару шоколадных конфет. Это для меня он крепок, хотя мы тоже по-своему чифирили, усевшись в кружок и употребляя напиток по два глотка каждый. Но то, что пили мы, называя чифиром, осуждённые называли купцом.
-В общем, Володь, просьба есть.
-Говори.
-Надо бабу на объект провести.
-Какую бабу? Ты что обалдел, Малява? Как ты себе это представляешь?
-Да есть тут одна, из поселенок. Проведём её к нам в балок, чтобы никто не обратил внимание, оденем её в нашу робу.
-Ну ладно, а как выводить будешь?
-Да потом она сама выйдет, когда с объекта снимемся.
-А что, раньше на объект не могла зайти, до нашего приезда?
-Не могла, вот. Не получилось.
-Ладно. Когда?
-Сегодня, чуть попозже. Хочешь, тоже её трахнешь, если захочешь. Правда, ты на такую вряд ли позаришься.
-Ладно, мне с вашими прошмандовками амуры водить как-то не с руки. Не с той руки, - пошутил я.
-Да я понимаю, - улыбнулся тот.
Я сказал своему напарнику–собачнику об этом, чтобы ненароком он их не прищучил. Помощником в этот день был мой земляк, Юнус Бикмурзин, очень небольшого роста ефрейтор, тоже с моего призыва, но очень шустрый. У него собака ещё была самая большая из всех в нашем питомнике, Босс. Вот уж кого в прямом смысле пёс таскал по лыжне вместо лошадки. Юнуса мы прозвали Малышом.

Когда они провели бабу к себе, Малыш, сбегав на обход, сказал мне:
-Я там следы их веточкой замёл, ничего не видно.
-Хорошо, Юнус, - ответил я.

Потом, через какое-то время, довольно продолжительное, я спросил у Малявы:
-Ну что, как баба–то? Ты вроде мне её подогнать обещал? – вновь пошутил я.
-Га-га-га, -ответил тот хохотом. – Она у нас там целую неделю жила. Мы её кормили чин чином, уходить не хотела. Да нельзя уж было оставаться, могли хватиться её.

Однажды, после того, как мы приехали на объект, зэки приступили уже к работе, а я с теми, кто оставался в караулке решил чифирь попить (как обычно, из одной кружки), вдруг раздался очень сильный, душераздирающий рёв, и я даже спросил:
-Что это, медведь что ли?
-Не понятно, - ответил кто из наших.

Мы выбежали из вагончика. Невдалеке от нас стояли два трелёвочника (тракторы с железными платформами для перевозки деревьев, брёвен). Из толпы отделился один из осуждённых и побежал к нам:
-Начальник, Швеца раздавило.
-Понятно, - ответил я и, не задавая лишних вопросов, побежал сообщать по рации, чтобы выслали машину.
Машина, ЗИЛ–130, автозак, пришла довольно быстро. В него погрузили находящегося без сознания, лежащего на самодельных носилках из жердей, Швеца и в сопровождении  одного из солдат отправили в районную больницу.

Потом мы узнали подробности. Один из трелёвочных тракторов не заводился. Решили его завести с толкача, при помощи другого трактора. Тракторы подогнали один к другому платформами почти впритык. Достали трос. Один из сучкорубов стал пытаться накинуть трос на крюки.

Но у него это не получалось. Тогда Швец, который практически никогда не работал, вдруг сказал:
-Э, бедолага, дай-ка, учись.
Он подошёл к тракторам, отодвинув парня, и быстро накинул петли троса на крюки:
-Давай, - крикнул он Чалому, сидящему за рычагами работающего трелёвочника.

Тот включил скорость и дал по газам, чтобы натянуть трос, но вместо передней скорости включил заднюю. Швец стоял как раз между двумя железными платформами, и тракторы ударившись друг о друга, как щепку, расплющили Швеца, точнее, его таз.

Солдат, Геша Каримов, который ездил со Швецом в больницу, рассказывал, как проходила операция. Он, якобы, наблюдал за ней через стекло: какое-то окно или стеклянную дверь. С его слов, хирург только и делал, что отрезал лишние куски тела от зыка, отбрасывая их, таким образом оставляя лишь  самые нужные.

Но, как бы там ни было, через полгода зэк появился и даже снова вышел работать на ЛЗУ. Когда я его увидел после реабилитации, то меня поразили его невообразимая бледность и худоба. Но, он выжил. Таз его, собранный по кусочкам, сросся, и Швец, передвигающийся нормально, был признан годным к работе.

С приходом весны служба становилась несколько другой. Сначала на смену снегам и морозам приходила слякоть, невозможно было иной раз проехать, даже Уралы вязли в жиже болотной, затем дожди с комарами, духота и постоянные побеги, как я уже сказал.

Летом время летело для нас быстрее намного, чего не скажешь о зэках. Тем, чем день короче, тем лучше. А для нас каждый розыск – это радость. Разнообразие и приключения, а не рутинная, однообразная, нудная служба, особенно в морозы, когда сразу после выхода из казармы даже в полушубках пробирало до костей, а если ещё и ветерок… Но об этом я уже говорил.

И побеги, как я уже сказал, с ЛЗУ случались, как правило тогда, когда начальниками ходили сверчки(сверхсрочники, сержанты или прапорщики).

Но и мы в этом смысле никогда не расслаблялись. Знали, что несмотря на определённое понимание нас, солдат, зэки нам не друзья, товарищи, мы для них те же менты, а значит, по сути, враги, как и они нам. Они преступники, мы же в данном случае представляли закон, причём карающий, исполняли наказание лицам согласно решению суда. И автоматы в наших руках были вовсе не символичные. А каждый зэк, впрочем, как и любой нормальный человек больше всего ценит свободу и мечтает о ней всегда. А человеческие отношения - это тоже нормально. Все мы люди.

Поэтому я не был удивлён, когда в один из дней службы на ЛЗУ, часов в одиннадцать утра, войсковые наблюдатели мне вдруг доложили: в балках 32 человека, в лесу  - 47. Одного не хватает.
-Кого нет?
-Иванова.
-Везде проверили, точно? – спросил я.
-Везде. Нет его. Ни в балках, ни на делянках.
-Так, Серёга решил преподнести нам сюрприз?
-Похоже.
-Снимайте всех. В балки всем. Маляву - ко мне.
Я посмотрел на повара, Ваню Борзова. Он же был у нас и радистом в моё отсутствие:
-Ну что, Бозя, докладывай. Побег у нас. Я пока тоже побежал: на объект. Надо всех собрать.

Взял с собой одну из раций. Через некоторое время со мной связался комбат. Дал указание до приезда групп по боевому расчёту и его лично по свежим следам своими силами начать поиск, привлечь для этого инструктора СРС и одного солдата.
Они и так уже бежали вместе со мной.

Мы подбежали к Маляве, бригадиру Сергея Иванова, который стоял возле подельника Иванова, Новикова:
-Быстро, причины, где и когда видели, - сказал я.
-Нет причин, - ответил Малява. В карты не проигрался, ни долгов, ни понтов, ни дурных мыслей.
-Ты, - спросил я у Новикова. - Письма, идеи, где видел…
-Ну, было письмо вчера из дома, ничего он не сказал, только замкнулся слегка, недавно чифирили на делянке, минут тридцать пять назад, потом я в балок пошёл. Ума не приложу.
-Всё ясно, - сказал я. – Малыш, - он был в этот день моим помощником, - сами возьмём. Ширшов, - обратился я к одному из войсковых наблюдателей, - остаёшься за старшего. Всех в одном месте держать, понял? Проверку по карточкам…

Босс уже обнюхивал вещи Иванова. После чего, слегка растерянно побегав около балка и поскулив, сделал озадаченный, серьёзный вид и резво побежал в сторону делянок. Мы с Юнусом побежали за ним, поддерживая автоматы и подсумки.

На делянке Босс вновь закружился на одном месте, потом, побегав по поляне, понёсся в сторону от объекта. Он бежал во всю прыть. Мы еле за ним успевали, в боку от резкого и неожиданного бега закололо, лёгкие было больно.

Но надо было бежать, время упускать в такой момент нельзя. След вёл к Ангаре.

И вот минут через двадцать мы выбежали к обрывистому берегу. Сергей стоял прямо на краю. Оглянувшись, он нас увидел. Сдерживая пса мы подбежали к нему. Малыш не стал отпускать поводок Босса.
-Ну, здорово, дядя, - глубоко дыша, отрывисто сказал я.

Зэк молчал.
-Пошли, - вновь сказал я.

Но он не сходил с места. Обрыв был высокий.
-Ну, ты чего? – спросил того Юнус. – Собаку отпустить? Он тебя быстрее поторопит.
-Не надо, Юнус, - сказал я. – Иди, мы сейчас пойдём за тобой.
-Нет уж, - сказал инструктор, я с вами, - он отошёл немного в сторонку.
-В чем дело, Сергей? - спросил я у осуждённого. У тебя до конца срока меньше года осталось.
Он сначала молчал. Потом, вдруг закрыв лицо руками, надрывно проговорил:
-Конец срока… Какой конец? Жизни не конец? Всё испортил. Письмо вчера получил от сестрёнки. Мамка умерла. Одна она нас воспитывала. Как она плакала, когда первый срок получил… Ночами не спала, нас поднимала. Не дождалась. А письма писала: только береги себя, у нас всё хорошо. Теперь сестрёнку в детдом отдадут. Он не сдержался и заплакал.
Я стоял молча. Потом сказал:
-Что ж. А побег-то что изменил бы?
-Да не хотел я бежать, хотел с обрыва спрыгнуть. Не решился, а тут вы.
-Молодец, ещё и склонником теперь походишь, не только к побегу, но и к суициду. Не говори об этом что ли…

Потихоньку мы пошли на объект. Малыш и Босс шли сзади, сопровождая.

Срок Сергею Иванову не добавили. Мы его быстро взяли. Не сошло даже за попытку побега. Он так и продолжал потом выходить на ЛЗУ.

Вот такой вот  объект этот, лесозаготовительный участок. Необычный немного.