Токмак. 20-e

Дед читал Казправду в кухне
с чаем в майке молодецкой,
пятьдесят томов научных
кирпичей Большой советской

там плечом к плечу с Кораном
перепавшим по наследству
выстроились, что охрана
перед тьмою. По соседству

козырял буфет скрипучий
Мойдодыру, хлюпал носом
умывальник. Пузырь щучий
плавательный двухколёсый

бабушка дала мне. Окунь
был испуганно-глазастый,
серебристый, толстобокий,
вместо ног - живые ласты...

В недрах кухонных клубится
над ухой в большой кастрюле
пар до потолка. Кренится
ряд тарелок, карауля

форточку в разгулье улиц
с галдежом и баламутьем,
пацанята в ТЮЗ рванули -
там „Неуловимых“ крутят.

Если дедушка не пустит -
oкна высоко, но спрыгну.
Мстители вперед, не трусьте!
Внуки памятник воздвигнут.

По Калинина в Столичный
завтра убегу из сада.
Город - это безграничность,
горы в перспективе взгляда.

Отложив листы газеты
на истёртую клеенку,
дедушка доел конфету
и собрался за гребёнкой -

но остался неподвижен,
словно заглянув куда-то
за заборы полок книжных -
в дым своих годов десятых.

Бой гремел на полпланеты,
почему же снова мнится
отзвук маминых браслетов
там, куда не возвратиться?

Семь сестер и братьев… Надо
было всех под пулю? Косит
пулемет полураспада…
Дед рукой загладил проседь.

Чай остыл, пора в контору,
дождь собрался - где же зонтик?
Жизнь - не вся для прокурора
с головой на шее тонкой,

не борьба за диктатуру
и анау-мынау вечно…
Галстук в масть воронью - бурый
к пиджаку, вид безупречен.

Говорят, была комета -
Как же этому не верить -
a потом война, советы…
В ливень открывая двери

дед уходит без портфеля -
замредактор - на работу.
В дождь всегда пусты качели,
но качаться неохота.