Наташе Оуэн

Грозился быть обычным перелёт,
Всё как всегда и борт, и стюардессы,
Чуть злой и суетящийся народ,
Ручная кладь с гигантским перевесом…

Я, у окна устроившись, сижу
За суетой смиренно наблюдаю,
Вот кто-то матерится на ходу,
Дитё на руки просится, рыдает…

Бортпроводница с мукой на лице
Из сил последних выдавит улыбку,
Ей туфли жмут на длинном каблуке, -
А выглядеть, хоть плачь, как на открытке…

Знакомый предполётный эпизод
И нового ничто не предвещает…
Вдруг тишина заполнила проход,
На кресло сумку дама опускает…

И чуть смущаясь, чтобы не задеть
Угрюмых пассажиров ненароком,
Пальто снимает и спешит присесть,
Изящно увернувшись от потока.

Я удивлён: в дорожной маете
Такой увидеть необычный образ, -
Он века девятнадцатого тень,
Двадцатого жестокостью не попран.

Лик, просветлённый высотой годов,
И взгляд не затуманен мелочами,
Такой типаж, что не хватает слов,
С живыми, добрыми и мудрыми глазами…
 
Сидит тихонько в кресле рядом и
Печатает в компьютере неспешно,
А краем глаза на моей груди
Медальные разглядывает «вешки»…

Заговорили… и вопрос-ответ…
Что за медали, сколько и откуда?
Где воевал? И сколько же мне лет?
Не отрывая пальцев от ноутбука…

Вот так летели, самолёт наш полон…
И я в конце полёта лишь узнал –
Она писатель, да, Наташа Оуэн,
К стыду, её я книжек не читал…

По-дружески расстались, обнимаясь,
Я новый том в руках дрожа сжимал,
Мы запросто, легко так пообщались,
Стихов ей даже пару прочитал…

Что вынес я из нашего знакомства?
А понял, что величие в душе,
Сберечь её сквозь жизнь не так-то просто,
Но жить с душой приятнее вдвойне!