Соболиная шуба

  Аляповатая стена производит отталкивающее впечатление, к ней особенно прислоняться не хочется. Между зебр мотаться опасно, как среди заключенных в полосатых робах. Поэтому можно понять человека, закрывающего глаза на многое.
  Таким являлся Ганглий Вездюкойц. Тем более что жизнь его шла полосами, да и пятен в ней разных цветов и калибров было хоть отбавляй. Ганглия слепцом не назовешь. На ощупь он, правда, – профан. Не рассмотрел чего-то в Свиристели Питонцевой, так и женился – на ощупь. 
  Она с рождения была кубисткой, поклонницей Пикассо, того самого его периода. На ощупь, что называется, пышечка, пончик с дырочкой, а пообщаешься – на углы натыкаешься до боли в душе, до синяков в сознании, до раны в сердце. Травмы дошли до Ганглия не сразу. По своей звучной фамилии Свиристели Питонцевой полагалось кольцами Своего любовно обвивать, дичь для Него отлавливать и в дом ее затаскивать.
  Но природа распорядилась по-иному. Уползать на глядки стала. Это место такое укромное в скалах, где поклонники кубизма по лунным ночам друг на дружку квадратные глаза делали и в параллелепипеды парочками забирались. Потом эти пипеды они на кубики распиливали, при этом обмениваясь партнерами. Одним словом «свипинг парти» устраивали.
  Отчаялся Ганглий после долгого терпения, как-ни-как змееныши от Свири подрастали и тоже, как мамка, Пикассо увлекались (но голубым периодом). Однажды утром лопнуло его терпение. Вытащил он во двор ее кожу (на ночь Питонцева ее сбрасывла) и сжег, как Иван-царевич лягушачью.
  Проснулась Свиристелка, а приодеться-то не во что. И взмолилась она:
  – Вездюкойц, царевич ты мой ненаглядный, верни шкуру добром. Почесал Ганглий затылок (в сущности человек он был добрый), сел в машину и поехал в «Ле Монти», что на Макдональдс авеню.
  Вернулся он через час. Питонцева его у окна ждет, как в добрые былинные времена. Вынимает наш царевич шубу из соболя и в тот же момент видит он удивленный, прямо на его глазах заканчивается у Свиристели ее период кубизма.
  Набросил он ей на плечи шубу соболиную, и с той поры зажили они счастливо и безоблачно.