В войну. 16 глава

   16 глава

Лето сорок второго года не скупилось на дожди, но и солнечных дней было предостаточно. Потому повсюду зелёным ковром росли сочные травы. Майя Андреевна, в связи со своей меньшей занятостью, как и обещала, взяла на себя все хлопоты по хозяйству, объединённого военным временем семейства. Быстро научилась доить, не хуже любой селянки, а с недавних пор приноровилась и к косе.
Почти каждое утро, взяв с собой Алёнку и кого-нибудь, из близнецов, отправлялась к пруду, окашивать утопающие в траве берега. Дети собирали уже высохшую, ранее скошенную траву в небольшие стожки. Раз в неделю Ульяна выпрашивала у Рыкова лошадь, и они все вместе, допоздна перевозили заготовки на сеновал, который уже до конца июля успели забить под самую крышу.
– Ну, теперь и за Буранку, и за Мартка можно быть спокойными. Перезимуют с Божьей помощью. И вашей, конечно же, мои вы золотые, – принялась она жать руки сыновьям квартирантки и своим дочкам, спрыгнувшим с сеновала. – Тебе, подруженька, отдельный поклон, – поцеловала она Майю.
– Не за что, у нас с мальчишками тут свой, шкурный интерес присутствует, из одного ведь ведёрка черпаем. Какие благодарности, брось, Уличка. Они обнялись.
– У кого-нибудь силы ещё остались лошадку нашу, выручалочку, до фермы, дедушке Егоровичу доставить? – спросила Ульяна у весёлой детворы.
– У меня. Можно я, – наперебой запрыгали те.
– Вот кому никакая работа нипочём, неужели мы тоже когда-то такими же были, – всплеснула руками Солнцева. – Ладно, поезжайте всем табором, только шибко не спешите, не загоните ноноку. Полечка, последи за ними, ты назначаешься старшей обоза, – добавила она, помогая маленькой девочке забраться к остальным в тележку. Довольные дети выехали со двора.
– До темна бы только вернулись, – отирая платком лицо продолжила Ленинградка. – Пойдём пока на пруд, ополоснёмся. Я прям вся чешусь.
– Пойдём, только я Буранку поближе к сараю на ночь приколю сразу.
– Давай тогда я Мартка под навес загоню и напою.
– Хорошо.
На пруду было два облюбованных местными пляжа. Ближний, что помельче, детский, где в это вечернее время ещё резвилась припозднившаяся пара мальчишек. И второй, дальний, на песчаном бережке которого, под топольками и ивами были врыты две скамейки, напротив друг друга. Туда они и направились. Шли, разговаривали, громко смеялись. И когда добрались до лавочек, заметили два удаляющихся силуэта, парня и девушки, скрывшихся в зарослях прибрежного кустарника.
– Ой, Маечка, разодрал нас с тобой чёрт с этим купанием, помешали молодёжи миловаться.
– Ничего, мы не долго, не успеют осерчать, – хохотнув, отозвалась Майя. – У них вся ночь впереди, и на следующей неделе ещё семь.
– И кого это мы, интересно, спугнули? – заметив в сторонке от лавочек гармонь крестника, продолжала нарочно громче Ульяна, раздеваясь. – Уж, так на свадьбе погулять хочется, аж, сил никаких нет. Поплыли что ли?
Вода была удивительно тёплой, даже для середины лета, и подругам выходить из неё не хотелось. Но памятуя о том, что своим нахождением здесь, они нарушают покой двух влюблённых сердец, женщинам пришлось поторопиться. Быстро одевшись, они, также хохоча, покинули пляж.
– Ну, и кто там был, ты заметила? – спросила Майя, когда они отошли на приличное расстояние.
– Заметила, – улыбнулась Ульяна, – Алёшка Завьялов, крестник мой. Совсем вырос парень, надо у Валентины выведать, кого в снохи ожидает.
– Так уж, сразу и в снохи, помилуются и разбегутся, дело молодое, нормально.
– Может у вас на Неве, это и норма, только здесь так не делают. Да и пляж тот, знаешь, как называется?
- Как? Брачным, что ли?
Нет, лебяжьим. Если не серьёзно, с кем попало, под вечер там никто не высиживает. Нет, поверь мне, быть паре, а значит и свадебке. Завьяловы, они все однолюбы. Ай, да Алёшенька, восемнадцати ещё нет, а заженихался, уж. Ну, да помогай им Бог. Доброе дело. Пойдём, однако, детвора, должна воротиться с минуты на минуту.
– Успеем, не спеши, Уличка.
К калитке дома они добрались все одновременно.
– Мы тоже хотим на пруд, – запросились дети.
– Завтра, милые мои, темнеет уже, какой пруд? Вон в корытце под яблонькой ополоснитесь, ужинать и спать. Проследи, Майюшка, я пойду Буранку подою, а то она меня совсем скоро забудет. Одна ты вокруг скачешь.
– Заревновала, да? Хорошо, иди уж к своей любимице, помилуйтесь. Что, молодежь, кому первому слить? Становись в ряд. Кавалеры пропускают дам без очереди. Пошли, Полина.
– Привет тебе, красавица, от хозяина. Спрашивает родненький, не позабыла ли ты его? – поднеся ведро с водой Буранке, поприветствовала её хозяйка, погладив по шее. – Что отписать ему? Помнишь ли? Скучаешь? Вот и мы все скучаем, – смахнув нежданную слезинку, начала она доить, присев на маленький стульчик. – Воюет наш Анисим Емельянович, потерпеть просит, говорит дело на убыль пошло. Дождёмся, правда, ведь, милая? Кормов вам с Мартком заготовили, до самого лета должно хватить. Как-нибудь уж ещё одну зимушку пересилим без него, выдюжим. И что бы мы без тебя делали? – меняя полное ведро на пустое, продолжила она доить. Получив от Буранки более двенадцати литров молока, пожелав ей доброй ночи, вернулась домой.
– Тару готовь, – скомандовала она с порога детворе. Процедив парное молоко, через марлю, каждому налила по полной кружке. – Только, чур, без ночных выходов в открытое море, – потрепала она по голове младшую дочь. Закончив с молоком, обратилась к подружке. – Маечка, уложишь без меня, я до кумы на часок смотаюсь, про Алёшку разведаю, добро? А ты Алёнка, за Васильком к Бабушке с дедушкой, сбегай, не забудь.
_ Хорошо мам, - отозвалась старшая дочь, продолжая пить молоко.
– Иди уже, нетерпячка ходячая, с ног валится, а бабья натура, всё одно своё берёт, да? – Улыбнувшись, отозвалась квартирантка.
– Куда же, её окаянную упрячешь, прямо-таки гложет изнутри, – подмигнула она подружке. – Я скоренько, не жди если что. – прихватив в гостинец бутылочку молока, она скрылась за дверью.
Завьялова, сидя на лавочке возле своего дома, щёлкала тыквенные семечки.
– Привет, кума, – поздоровалась Васильева, присаживаясь рядом.
– Здравствуй, Трофимовна, тыщу лет тебя не видела, стряслось чего? Или на звёзды со мной глянуть решила?
– А ты тут звёзды выгуливаешь, значит? Что ж, дело не пыльное, можно и помочь, давай вместях попасём. Как жизнь, молодая?
– Ой, родненькая, уж четверть века пролетело, с поры, когда такой вопрос в мой адрес был бы уместен. Нашла молодуху.
– Да, брось ты, – ткнувшись, плечом о плечо, продолжала Ульяна, – баба, она не возрастом живёт, а душою, а души у нас с тобой, по любому ещё девичьи, потому как не пришло ещё время им стариться. Чего смеёшься? Вот, что ты тут одна семки лузгаешь, выбираешь не иначе кого помоложе? Молодца, какого поджидаешь, признавайся.
– Отждала я своего молодца. И выбор, как ты знаешь, нынче далеко не богатый. Разве Рыкова вашего присушить? Так вы ж за него и поколотить можете. Лёшку высматриваю. С поля прибёг, крынку кваса выпил и исчез. Ни его, ни гармони. Куда мотается, опять к петухам вернётся. Спит по два часа в сутки, высох весь.
– А то ты не знаешь, куда молодые ребятушки с гармошками исчезают по ночам? – вновь пихнула Валентину плечом, улыбнувшись.
– Знаю, токмо мал он ещё, под утро возвращаться.
– Смотри, какая строгость, как лучшим работником в колхозе числиться, значит, не мал, а тут не дорос, выходит. Не придирайся к мому крестнику, я его тебе в обиду не дам. Да и дело это вовсе не возрастное, кого, когда подпирает. А Алексей, дядечка уже совсем, усы вон, как правдашные. Гарный хлопчик, глаз не отвести. Кто у него на примете-то, расскажешь?
– Ты, чего меня пытаешь, думается поболе моего ведаешь, сияешь, вона вся, а ну делись новостью.
– Распаляй самовар, глядишь за чаем, чего и оброню.
– Заходь, у меня ещё прошлый остыть не сподобился, садись вон, под рябиной, я мигом, – засуетилась хозяйка. Налив две кружки чая и забелив молоком, Валентина вновь приступила к расспросу. – Говори кума, не мучай. Что про Алёшеньку слышала?
– Ничего я не слышала, врать не стану, а вот увидеть, кое-что довелось, часок назад.
– Не томи, Трофимовна, – повисла Валентина на руке подруги.
– Да, рассказывать особо и нечего, задружил наш Лёха, видели мы их с Андреевной, на Лебяжьем. Не рассмотрели только с кем, думала ты в курсе. Что и примчалась-то к тебе, к ночи, разузнать хотела, не чужие четь люди. А ты сама в неведенье. Ужель ни полслова не обронил, о выборе?
– Я так и знала, – прикрыла ладошкой рот Валентина, – Откуда, расскажет он. Молчун, весь в отца, всё в себе носит. Вот порода. Я и в лоб, и огородами, к нему, ни в какую. Потом перед фактом поставит и крутись, как хочешь. Ой, беда.
– Тихо, тихо, чего мелешь? Какая беда? Он у нас парень разумный. Не приведёт тебе дурочку с переулочка какую, с хороводом чужой детворы. А хошь и так, всё одно, его не переломишь. Сама же гутаришь, весь в отца. Не тужи, кумушка, прорвёмся, – накрыла она своей ладонью, руки хозяйки, лежавшие на столе. – Старший чего пишет?
– Пишет, название одно. Пять-шесть строчек в два месяца, такой же, словоохотливый, – всплакнула Валентина.
– Всё, не киселься, пишет же. Им там, милая моя, не санатория какая, знамо дело, война. Выдастся случай, опишет подробнее. Успокаивайся, давай. Пойду я, обзевалась вся. И ты давай, прикладывайся, звёзды и без твоего пригляда погуляют. Извини, коль не ко времени растревожила. Только помни, зажмёте свадебку, обижусь до конца дней, так и знай. Второй год в деревне радости такой не было. Смотри мне, Валентина, я не шучу, ты меня знаешь.
– Иди уже, вымогательница, – ответила повеселевшая вдруг хозяйка. – Увидишь своих, передавай привет нашим, – махнула она рукой.
– Хорошо, доброй ночи, – улыбнулась в ответ гостья, прикрывая за собой калитку. Жизнь продолжается, размышляла всю обратную дорогу Ульяна. А иначе и быть не может, на то она и придумана. Ещё бы с войнами покончить, раз и навсегда и совсем помирать не надо. Вдруг припомнив, что так и не собралась написать мужу ответ, на вчерашнее письмо, она прибавила шаг…   ---27.05.2018 г.---
Продолжение следует…