Цвет любви...

- Какое одухотворённое лицо! Палитра эмоций, отражает любовь к жизни с невероятными переливами! Такое чудо и встретилось мне. 
Женя оглянулась по сторонам, определяя, кто счастливица или везунчик, вызвавший своим явлением эти вдохновенные слова, исходящие от молодого человека в элегантном драповом пальто и кепи, того же тёмно-серого цвета. Шелковый шарф, завязанный французским узлом, завершал образ. Но, не увидев, кто мог соответствовать необыкновенным эпитетам, направилась по своему маршруту. Вдруг осторожно её тронули за рукав…
  -Девушка, к вам обращаюсь, так что не ищите глазами никого.
  -Ко мне?! – смущённо спросила Женя.
  -А вы оглянитесь... Разве от кого-нибудь ещё струится такая светлая улыбка?! Вокруг бесцветные, унылые лица на фоне таких же улиц, стен, домов.
  -Какие же они хмурые?! В них столько тайны, исторических событий.
  - Вот, вот! Именно. Разве это ещё кто-то замечает кроме вас в такой ненастный день?!

  -Меня же вы заметили, значит, и улицы не могли обойти вниманием, — Женя, улыбнулась, и незаметно для себя, вовлеклась в игру слов.
  -Да, да! Это так. Я как раз вышел из метро, размышляя, куда уходит радость из людей?! Жить в таком городе и не испытывать счастья…
  -Но, вероятно, они к нему просто привыкли. Привычка съедает все оттенки радости, оставляет лишь дымку ощущений, но со временем и она растворяется в пространстве.
  -Как же вы хорошо и точно отметили: «дымку из ощущений». Я с самого утра предчувствовал, что сегодня особенный день. Хотя, ничего такого не предвещало. Рядовые будни, в которых мне как раз не хватало неуловимого торжества… И вы мне его подарили.
  -Это вы сами излучаете праздник, поэтому и увидели во мне то, чего, вероятнее всего, нет. Либо не так ярко светится, — улыбалась Женя. И тут вдруг заметила, что они в разговоре ушли уже далеко от станции метро, ей же надо было на автобус… Но остановка оказалась позади, а на улице появились, зажжённым светом гостеприимные хозяева-фонари. Пошёл снег крупными хлопьям, мгновенно окутав Петербург зимней сказкой.

  -Меня зовут Даниил.
  -Евгения,— протянула руку молодому человеку, и он нежно прикоснулся к ней губами. Женя, почему-то испугавшись, отдёрнула. -Мне... мне надо в обратную сторону. Я заговорилась и прошла остановку.
  -Куда вам ехать? Разрешите,  я  доставлю к месту назначения на такси, если позволите?
  -Нет, нет! Не стоит.
  -Женя, можно вас так называть? – держа за руки и умоляющим взглядом ясных, как голубые озера - глаз, смотрел прямо на девушку, отчего у неё кружилась голова. Неужели оставите меня одного, в такой красоте, — высказал вслух то, что она говорила себе внутри.
  -Давайте вместе послушаем зимнюю Питерскую симфонию. Знаете, Женя, я сам из Болгарии. Учился здесь когда-то в Нахимовском училище, затем — военная академия… Теперь вот завершаю аспирантуру. Столько лет уже живу в Питере и не привыкнуть к энергетике этого города. Много путешествовал, но не испытывал такого чувства, как здесь. И что самое интересное, всегда жду от этого города особенный ракурс своей судьбы. Помните у Ахматовой:

«Оттого что стали рядом
Мы в блаженный миг чудес,
Вмиг, когда над Летним Садом
Месяц розовый воскрес».

   -Ну, просто о нас с вами… Мы сейчас как раз идём мимо Летнего сада. Женя только заметила, где она находится. -Или вот ещё Фет, — продолжал восторженный Даниил:

«От ресниц нависнув в очи
Серебристый пух,
Тишина холодной ночи
Занимает дух».

   -Но у Пушкина были такие, например, — вошла в азарт ощущений Женя:

«…Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит».

   -Не только восторг вызывал этот величавый город у Великих поэтов, а вы укоряете простых смертных людей за их унылый вид.
   -Ах, Женя, но это зависит ещё и от того, в какое время писали любимые наши поэты. Если они испытывали то, что и я сейчас, то возникали такие строки, как у Блока:

«Петербургские сумерки снежные.
Взгляд на улице, розы в дому...
Мысли — точно у девушки нежные,
А о чём — и сама не пойму».

   -Питерцев, я люблю безгранично. Среди них много близких друзей. Это люди необыкновенной души, ума и энергетики. Женя, а давайте попробуем сами сочинить сегодняшнюю сказку... Начинаю:

-Насупленные  брови
Петербурга снежного.
-Над пышными ресницами
Из сосен вековых.
-Неву ласкающих десницей,
И Фонтанку нежную,
Под звуки колыбельные
От песен мостовых.
-Окутан светом,
Фонарей от Пушкина -
Её надёжных часовых,
Здесь летний сад царит.
-Чугунные решетки
Сказочными завитушками,
Его неповторимый лик
В веках хранит.

   -Женя, да вы поэт!
   -Ну, что вы! Какой я пиит. Поддалась вашему таланту — вовлекать в игру. Вы так хорошо знаете русскую поэзию…
   -Думаю, что это неправильное определение. У поэзии не должно быть национальности, как у искусства вообще… Со мной в академии учатся офицеры из многих государств. Среди них уже легендарные личности для своей страны. Один прекрасный офицер из Нигерии, насвистывает полностью все симфонии Чайковского. Особенно любима им шестая.
Для морского офицера духовность — это крылья души. Без них ему невыносимо принимать ответственные, серьёзные решения и наставлять молодых коллег. Спасение, что ли, — размышляя, сам себе ответил Даниил. Женя всё больше хотела молчать и с упоением слушать, слушать, слушать…
   -Даниил, я начинаю вас бояться. И фатально опоздала уже везде, где ждали, и, кажется, вы замёрзли. На вас совсем лёгкое пальто, а я всё-таки в дублёнке. И туфли ваши, от снега совсем мокрые. Вы что же, живя в Северном городе, так легко одеваетесь?!
   -Женечка, если честно, то не собирался гулять, тем более так долго. Просто ехал из гостей, с лёгкими перебежками по станциям метро. У друга Славко, день рождения малышей-двойняшек, а мне выпало счастье стать их крёстным отцом.
   -Все, я катастрофически должна ехать. Просто необходимо уехать… — твёрдым голосом, неожиданно для себя заявила Женя.
   -Хорошо, я вас посажу на такси. Ничего не отвечайте, но завтра буду ждать на этом же месте… Вон под тем фонарём. В шестнадцать часов. Что бы ни случилось: ни у вас, ни у меня… Посадил в такси, заплатив водителю, и с грустной улыбкой смотрел вслед отъезжающей машине.

В недорогой гостинице академии наук в центре у Эрмитажа, кое-кто уже просто не находил себе места… Этим «кое-кто» был научный руководитель Жениной диссертации и, надеясь, почти что — женихом. Надеялся на это Вадим Петрович, приглашая аспирантку Евгению Кручинину на конференцию, потому что, как ему казалось, у них начинались развиваться романтические отношения. Но поскольку он значительно старше, то особенно не располагал временем на ухаживания, да и чего его впустую тратить, так рассуждая, был уверен, что девушка должна благодарить судьбу за такой подарок, каковым себя считал. Вот сегодня готовился сделать ей предложение, и заказал место в ресторане, но она куда-то запропастилась, сказав, что прогуляется по любимому городу, а ему не хотелось мочить ноги.

   -Женя, вы куда исчезли?! Весь изволновался, — суетился вокруг непривычно молчаливой Жени… Это показалось странным, потому что ранее не видел её такой — задумчиво отрешённой. Обычно это вечно улыбающаяся милая девушка с доброжелательным взглядом. Сейчас же смотрела сквозь него, и, казалось, не слышала, о чём он вещает. -Женечка, нас ждёт столик в ресторане. Я голоден. Завтра начнутся многочасовые заседания, доклады, и могли бы слегка отдохнуть... И думаю, что мы с вами…
    -Мы с вами?! — удивлённо протянула Евгения. А почему «мы с вами» должны отдыхать?! Вы разве не можете без меня отдохнуть?
   -Но мне казалось…
   -Ну, разве есть моя вина, что вам кажется невесть что?! Мне же вот ничего, относительно вас, не привиделось. Простите, но я очень устала. Пойду в номер.
   -Женя, завтра ваш доклад на дискуссионной площадке, не забывайте…
   -Во сколько? – заволновалась не на шутку...
   -Как во сколько?! У вас вся программа… В шестнадцать, кажется…
   -В шестнадцать?! — встревожилась так, что на щеках вспыхнул яркий румянец.
   -Женя, а вы здоровы?! Что с вами?! Я не узнаю…
   -Я… Я сама себя не узнаю… Извините, пойду спать…

Конференция проходила как во сне… Женя, сказавшись нездоровой, не задумываясь ни на секунду, отменила доклад в шестнадцать часов, и уже наблюдала со стороны за тем фонарём, под которым её ждал Даниил. Внутри все полыхало, сердце рвалось к чужому человеку, но уже ставшему вопреки здравому смыслу — несказанно близким. Она боялась не совладать с собой и броситься к нему в объятия… Взяв, в руки волю как можно спокойнее подошла и тихо произнесла косноязычное приветствие. Он молча, прижался губами к холодным ладошкам… Не отпускал так долго, что прохожие стали оглядываться на них… Все, оставшиеся две недели, после заседаний — целыми ночами совершались сумасшедшие прогулки по Петербургу с поцелуями возле каждого фонаря, которому выпала честь освещать ещё революционную историю России, а теперь их восхитительную историю-любви. Встречи и прощания происходили у домика Петра. Здесь же, неподалёку в уютном кафе каждый вечер ужинали, а потом бродили, бродили. Даниил знакомил со своим Петербургом. Разбирали на домах мемориальные таблички… Декламировали стихи... Ни единого раза не произнесли слова «Люблю», но все вокруг ей дышало. Пели, целовались возле каждого фонаря. Через два дня надо было уезжать…

   -Женя, мне кажется, что-то произошло... СЛУЧИЛОСЬ. Я это понял окончательно… Думаю мы имеем право позволить перевести наши встречи в другой ранг. Нас сегодня ждут в гости: Славко и его семья. Хочу познакомить тебя с ними. Женю встретили, как давнюю знакомую и близкого друга. Славко, жена-Милена, очень красивая женщина и двое сорванцов: Добре, и Дана. Вечер прошёл в смехе и радостной суете, но для Жени и Даниила, как во сне. Хозяева это заметили и внезапно объявили, что срочно должны ехать к каким-то друзьям на дачу. Дескать, возникла проблема и требуется их вмешательство... И это-то ночью?!  Женя думала, что была влюблена... тогда  в институте, но, оказывается, ничего не знала и даже не читала о НЕЙ. О любви... О ТАКОМ, что испытала сама этой ночью… Не надо осыпать лепестками роз дорогу к ложу любви, чтобы испить её. Лепестки сами распускаются в каждой клеточке кожи от одного только прикосновения человека… И больше ничего не надо... Даже страшно, что могло быть ещё нечто большее, чем мгновения, которые они ощущали от прикосновений...

   -Женя… Женька… Женя… Я приеду за тобой в Новосибирск. Через год получаю направление и мы…
   -Не надо! Ничего не говори… Все не имеет значения… Время покажет… Важнее — настоящий момент… Понимаешь? Сейчас... Невозможно было расцепить руки -они сплелись, как ветви вековой виноградной лозы, источавшей терпкий сок.

Новосибирск.
Письмо 1.
   -Женя… Женщина моя… Виноградная гроздь… Не могу ничего путного написать...
Просто все стонет внутри без тебя…

Петербург.
  -Ты… есть… Только ты… Не могу мыслить, работать, творить… Живу на ощупь…
Ослепла, оглохла, онемела…

Новосибирск.
2-е письмо.
   -Слушай! Какое это потрясающее состояние, когда на цвет воспринимаешь нудное дело. Таким я его видел раньше… А сейчас оно сияет. Понимаешь? Сегодня завершил работу, к которой не решался прикоснуться целый год. Это все ты. Будь. Вечно будь. Слышишь, неизменно.

Петербург.
  -Я не буду... Я нахожусь... Я в тебе… Все что совершаю сейчас — произвожу тобой, не отпуская ни на секунду из сознания. Через полгода защита… Одна надежда на тебя… Только живи внутри.

Новосибирск.
3-е письмо.
   -Женечка! Кажется, смогу вырваться весной на два дня. Мне страшно. Страшно, что с тобой сделаю, а вернее… ты со мной… Тебе передают привет: Славко, Милена и дети. Славко сказал, о как только тебя увидел, понял сразу, что только ты можешь зацепить занудного холостяка, как я. Да, представь! Таковым меня все друзья считали. Да и сам себя не узнаю теперь.

Петербург.
   -Передавай привет этим замечательным людям. Спасибо, что подарил с ними знакомство. Я всегда любила Петербург, но теперь он близок каждым фонарём, мостом и… Петербург – это ты… Наш домик Петра-символ НАС.

Новосибирск.
4-е письмо.
    -Я тяжело болею... Болею неизлечимой болезнью… У меня серьёзный диагноз… Отказываюсь дышать без тебя… Где ты? Не знаю, о чём писать, кроме того, что хочется молча прижаться к твоим коленям и не отпускать. Неподвижно... Умереть, уткнувшись в них.

Петербург.
   -Что же ты вытворяешь?! Зачем так?! А как же я?! Что же мне остаётся?! Как-то ведь надо держаться, и при этом ещё что-то делать, а ты выбиваешь из-под меня землю. Я и так тащу себя за волосы из топкого болота жизни. Ещё немного, солнечный мой. Озеро моё глубоководное.

Новосибирск.
5-е письмо.
   -Женя, уже купил билеты. В мае брошусь твоим ногам. Отмени все дела. Запасись продуктами для поддержания энергетического баланса. Помнишь, как у Жана Кристофа – Ромена Роллана? Пищу только некому будет нам подавать под дверь…

Петербург.
   -Горный воздух мой! Ромен Роллана, к стыду своему, не читала, и сейчас, благодаря тебе навёрстываю упущение. Потрясена  открытием такого писателя для себя. Как же это отвечает на твой вопрос: «Куда у людей исчезает радость?!»
«Через подобные же испытания прошёл и Оливье, но никогда не мог примириться с ними - ни с теми, что выпадали на его долю, ни с теми, что выпадали на долю других. Его ужасала нищета, в которой зачахла милая его Антуанетта. Женившись на Жаклине и поддавшись разнеживающему влиянию богатства и любви, он легко отстранил от себя воспоминание о тех грустных годах, когда сестра его, и он сам выбивались из сил, отвоёвывая день за днём, право на существование и не зная, удастся ли им это. Теперь, когда ему уже не надо было оберегать свой эгоистический любовный мирок, образы эти вновь всплывали перед ним. Вместо того, чтобы бежать от страдания, он пустился в погоню за ним. Чтобы найти его, далеко ходить не понадобилось. В том душевном состоянии, в котором пребывал Оливье, он видел страдание всюду. Оно наполняло весь мир. Мир — эту огромную больницу... О муки агонии! Пытки раненой, трепещущей, заживо гниющей плоти! Безмолвные страдания сердец, снедаемых горем!

Дети, лишённые ласки, девушки, лишённые надежды, женщины, соблазнённые и обманутые, мужчины, разуверившиеся в дружбе, в любви и в вере — скорбное шествие несчастных, пришибленных жизнью людей! Но самое ужасное - не нищета, не болезнь, а людская жестокость. Не успел Оливье приподнять люк, закрывающий земной ад, как до него донёсся ропот всех угнетённых - эксплуатируемых пролетариев, преследуемых народов, залитой кровью Армении, задушенной Финляндии, четвертованной Польши, замученной России, Африки, отданной на растерзание волкам-европейцам, - вопли обездоленных всего рода человеческого. Оливье задыхался от этих стонов; он слышал их всюду, он не понимал, как могут люди думать о чем-нибудь другом».

- Даниил! Какие же усилия воли, силы духа и, конечно же, духовной пищи - необходимы для радости в этом несовершенном мире. Я кожей прочувствовала, что ты имел в виду, сравнивая с нами… Но что особенно поразило, так эти понятия… Их в романе множество.
«И вдруг — молния! Кристоф чуть не завопил от радости. Радость, радость во всем своём неистовстве, солнце, льющее свет на все, что есть и будет, — божественная радость созидания! Одно только и есть счастье: творить. Живёт лишь тот, кто творит. Остальные — это тени, блуждающие по земле, чуждые жизни. Все радости жизни — радости творческие: любовь, гений, действие — это разряды силы, родившейся в пламени единого костра.

Даже и те, кто не находит себе места у великого очага, — честолюбцы, эгоисты и бесплодные прожигатели жизни, — пытаются согреться хотя бы бледными отсветами его пламени. Творить — новую плоть или духовные ценности, значит, вырваться на волю из плена своего тела, означает ринуться в ураган жизни, значит, быть Тем, кто Есть. Творить, значит, убивать смерть. Горе-существу бесплодному, что осталось на земле одиноким и потерянным, что озирает своё увядшее тело и всматривается в обступивший его мрак, где никогда уже не вспыхнет пламя жизни! Горе-душе, которой не дано производить, почувствовать себя отягчённой жизнью и любовью, как дерево в вешнем цвету! Люди могут осыпать её всеми почестями: они увенчают труп».
-Только в одном случае человек может быть счастлив, если неравнодушен к боли других. Я это хорошо поняла. Как много приобрела с появлением тебя во мне. Мой воздух! Защита назначена на двадцать пятое мая. Надеюсь, твой приезд раньше. Иначе провалю.

Новосибирск.
6-е письмо.
  -Не волнуйся! Я же тебе не враг. Приезжаю девятого мая. Кажется, не выдержу двойной весны: и на улице, и в душе. Взорвусь...

Петербург
7-е письмо.
   –Даниил! Что случилось?! Напиши, чтобы не стряслось… Схожу с ума…

Петербург
8-е письмо.
  -Не знаю, как относится к твоему молчанию, но защита прошла вместе с тобой… Ближе, чем могла предполагать. Теперь я кандидат наук. Отзовись. Только живи… Слышишь? Живи. Пусть даже без меня, но живи!

Петербург.
9-е письмо.

   -Могу приехать сама к тебе… Мой приезд ожидаем? Или...

Новосибирск.
10-е письмо.
  -Нет. Не приезжайте. Все изменилось… Простите, но вы его должны забыть, — писала чужая женская рука.

Прошло пять лет.

Новосибирск.
  -Мама, а мы едем сейчас к бабушке в Ялту?
  -Нет, солнышко, в Санкт-Петербург. Бабушка будет ждать нас у своей сестры - твоей тёти Даши. Ты потом поедешь с ней в Ялту, а я на конференцию в Финляндию — поработаю. Позднее приеду за тобой.

Петербург.
  -Мама, погуляйте с Даней в этом сквере, а я подойду к домику Петра, посижу там немного.
  -Доченька, я понимаю… Иди… - Валентина Игнатьевна тяжело вздохнула и пошла за внуком. Она чувствовала, что для дочери это место очень дорого.
  -Мамочка! Я тоже хочу к домику Петра.
  -Ну, хорошо, идёмте вместе. Постойте, постойте, постойте! - Женя вся напряглась и пошла по направлению к скамейке недалеко от домика.
  -Славко?! Не ошибаюсь, это вы?!
  -Женя? Нет, не заблуждаетесь. В самом деле, я. Не так уж много времени прошло. А вы, смотрю здесь со своей семьёй?

  -Да, а как же, без неё, — улыбнулась, как могла равнодушно.
  -Может, представите меня своему очаровательному сыну.
  - Да, да, пожалуйста. Даня, иди сюда, я тебя познакомлю с очень хорошим дядей.
  -Даня, — малыш протянул руку.
  -Дядя Славко… — и поднял высоко над собой… -Какой ты орёл… Подожди… так... — вопросительно посмотрел на Женю… -Это же... Это же... Вылитый...
  -И что теперь?! – Женя, растерявшись, заносчиво, пыталась парировать удивление Славко.

  -Женя, а ты думаешь, чего я здесь сижу?! — загадочно возбуждённо заговорил Славко.
  -Да, я удивляюсь, что вы тут один делаете?!
  -А я и не один. Вон там, видите, у домика стоит мужчина? Каждую неделю его сюда привожу.    Он совершенно слепой. Спасал мою жену и детей от пожара. В нашем доме, помните  этот дом? Малышей спас, а Милена… — голос дрогнул... -Милена погибла… Даниил ослеп. В апреле... Все случилось… Он должен был ехать к тебе... – голос сорвался и Славко заплакал навзрыд, как ребёнок.

  -Воздух мой! Наконец, я могу снова дышать! – Женя обняла за плечи высокого седовласого мужчину в элегантном пальто и чёрных очках, прижавшись головой к спине.
  -Мама, мама — это кто?! — удивлённый Даня не мог понять странного поступка мамы.
  -Это главный человек в нашей жизни! Это дядя, из-за которого летит в тартарары уже вторая конференция! Это твой папа, Даня.
  -Ты же говорила, что он военный моряк?!
  -Так, он и есть военный моряк. Вот таким бывает цвет любви, сынок.

Даниил дрожащими руками прижимал сына, а из глаз текли крупные мужские слезы...
Через год ему делали ещё одну операцию — седьмую по счету. Теперь он мог полностью видеть одним глазом любимого сына и вкушать гроздь винограда-любви не только прикосновением, но и взглядом. Сын гордится морской формой отца. Даниил преподаёт в Военно-морской академии на чёрной речке в Санкт-Петербурге.

Шёл 1980 год...


Audio - сопровождения произведений
вы можете услышать на Fabulae.ru
автор - sherillanna
http://fabulae.ru/autors_b.php?id=8448
сайт novlit - Эхо наших поступков
samlib - sherillanna