Там далеко... у берега южного Буга...

Предисловие...

Утро доброго дня встретило свежими фруктами с нашего рынка...а я нечаянно уловила знакомый запах ароматных черешен и мысли подхватили и унесли меня в летнее детство и юность.., на берег южного Буга...сколько же приятных и трепетных воспоминаний может вызвать легкий запах свежевымытой черешни, пропитанной солнечными лучами...теплой и сочной...
Мое детство и юность и мои летние каникулы были наполовину вологодскими, у бабушки в деревне Сумино и украинскими, в красивом провинциальном городке Брацлаве у маминой хорошей приятельницы...
Брацлав утопал в пышной зелени, благоухал цветущими деревьями...в белом доме из крупного кирпича нам была выделена просторная комната с окнами в плодовый сад с вишнями, грушами, пышными кустами малины...возле входной двери рос огромный старый орех, под его раскидистыми ветвями стояла красивая деревянная скамья, которую смастерил мой папа и садовый столик...обедали мы на свежем воздухе, еду готовила кухарка от Бога, худенькая, степенная женщина, очень изящная и имя ее было для меня как будто из сказки, звали ее Мария Цезаревна...Варенники с вишнями, залитые белоснежной сметаной с местного рынка...борщ...самый настоящий, духмяный, яркий... фрукты, ягоды...
На нашей улочке, в цветущих липах, красивой тенистой аллеей мы играли возле мазанки моей лучшей подруги в цветочных фей, тут же и смастеренных из цветов мальвы...смех... радость...счастье детское, наивное...неподдельное, которое бережно уложила в мои уголочки памяти и достаю потихонечку в грустные минутки...

Цезаревна

Нашей хозяйкой была Розалия Ивановна, муж ее Сигизмунд Адольфович когда то работал у крупного партийного руководителя личным водителем... революция...война...советские времена...руководитель уже отошел в мир иной, оставив безутешную вдову Марию Цезаревну горевать о нем в глубоком одиночестве...
Дела семьи Розалии Ивановны, сердобольной медицинской сестры с ее семьей пошли в гору, выстроили себе добротный кирпичный дом, разбили плодовый сад...муж ее так и работал водителем, только пересел на грузовик...а вот бедная Мария Цезаревна, от природы своей белоручка и воспитанная на книгах благородства и гуманности растерялась, не зная что же ей делать после смерти мужа.
Большой дом, в котором жила при замужестве был вскоре продан, содержать его было не на что, деньги быстро разлетелись в пух и прах...и переехала безутешная вдова в маленькую квартирку, в деревянном одноэтажном доме из двух комнатушек, одна из них была и прихожей и кухней, а другая светлой спаленкой, окна которой выходили на крошечную садовую дорожку почти из пяти шагов с душистыми флоксами да перекошеной с облупленой синей краской калиткой... в кухоньке стояла керосиновая плитка, на которой мановением ее изящных когда то, но теперь высохших ручек с удивительно белой кожей готовились явства из простых продуктов, но вкуса небывалого...
Розалия Ивановна взяла Цезаревну под свое крыло, стала она кухаркой и ключницей в ее просторном доме. Имя ее светлое Мария как то стерлось само собой и осталось лишь звучное отчество Цезаревна...была она немного сгорбленной на один бок, но одевалась всегда безупречно, стильно для того времени, на крашеных, черных гладких волосах носила изумительный, шелковый платок, в руках в перчатках ажурных белую сумочку из кожи, а на тонких ногах всегда туфли с каблучком. Передвигалась изящно, словно боялась оступиться ненароком. Лицо было правильным, с чертами утонченными, белым, белым и лишь округлые глаза темного цвета с черными бровями над ними выделяли контраст и без того слишком светлый. Говор ее с акцентом мягкий, словно реченька лилась камешки перекатывая. Учила меня маленькую, любопытную девочку уму разуму, как вилочку держать и платьице приподнять, чтобы на стул изящно присесть.
А любимицей ее была моя мама, своих детей не было у Цезаревны, Бог не дал, вот и всю любовь и заботушку на маменьку мою изливала. Ждала с нетерпением лета, чтобы по душам со своей Настенькой, мамой моей, наговориться. Одаривала ее подарками и души в ней не чаяла...
Цезаревны давно уже нет на свете белом, как впрочем и Розалии Ивановны...но память старается моя из солнцем пропитанных дней вспомнить, вылить на свет божий теплые воспоминания детства и как сейчас вижу я Цезаревну, нежно склонив свою головку в покрытом шелком платке, отворив свою перекошенную калитку, приглашая нас с мамой на чашку чая...в гости...в свое маленькое, одинокое, уютное гнездо...

Розалия Ивановна

Работала моя мама операционной медсестрой в больнице Петергофа и познакомилась там с двумя подругами, тоже медиками. Завязалась дружба. Одну из девушек звали Елена и родители ее жили на Украине, под Винницей... приехав в гости к дочери моя мама предложила им пожить у нас, так как дочь жила в общежитии от больницы. А супругам так понравилась наша простая, дружная семья, что ответным визитом была и наша поездка на Украину.
Розалия Ивановна...ее мы все называли хозяйкой...красивая статная женщина с пышной косой, уложенной венцом на затылке, круглое лицо без морщин и косметики, пухлые губы...никто не знал ее настоящего возраста, убавив себе каким то образом года в паспорте, чтобы быть всегда моложе мужа, работала до старости, но не старела, оставалась всегда красивой, плавно несущей себя с таким достоинством, что казалась мне всегда важной дамой...именно дамой, а не советской женщиной, работающей медсестрой у старого еврея дантиста.
Главой в доме была конечно же она, муж слушался ее безоговорочно и выполнял все ее приказы, указы, наставления молча, лишь усмехаясь в прокуренные усы.
Знатная полька, в жилах ее текла и кровь белокудрого народа и язык их знала и изъяснялась на нем превосходно, так же как на украинском и русском.
Розалия Ивановна очень уважала моих родителей, хотя была намного старше годами, а папу моего, молодого инженера, так вообще боготворила, вела с ним долгие беседы о насущном, а маме моей ведала свои укрытые от чужих глаз секреты.
Меня она любила учить всему, от приготовления еды... кухаркой была знатной, шитью...шила и ткала превосходные шерстяные ковры, которые висели на стенах в беленых горницах...как правильно нужно одеться и для какого случая и выглядеть достойно ее огромных глаз, обрамленных пушистыми русыми ресницами...Лето, жара, желание улизнуть на реку и порой наставления ее летели мимо моих ушей, некогда мне было выслушивать ее степенные уроки кулинарии и шитья, поэтому старалась я реже на глаза ей показываться...не всегда мне это и удавалось...часто попадала в поле ее зрения...
На нашей Садовой улице все ее уважали, чинно раскланивались и здоровались с ней, знала она все новости в округе, но сплетничать не любила, недостойное занятие для женского ума, так она считала.
Чтобы загладить вину моих грешных мыслей о свободе и быть послушной, я помогала ей собирать вишни с деревьев, варила с ней в огромном медном тазу вместе в союзе с Цезаревной душистое варенье на летней кухне, разливали мы его по банкам и уносили по крутым ступеням в погреб холодный- гордость ее ухоженного дома.
Целых десять лет наша семья отдыхала под ее заботой и нужными наставлениями.
И именно она, красавица полька Розалия Ивановна познакомила меня с мальчиком- внуком своей подруги, которая тоже жила на соседней улице...но это уже немного другая история...

Олежка

Печаль светла...Грустно и печально. И все равно хорошо думать о том времени, когда мы были молоды, наивны и счастливы каждый по своему. Ведь это был наш собственный первый любовный опыт. Когда даже не совсем ясно, это уже любовь или такая дружба....И хорошо,что есть память.
Очень ясно помню одну из наших первых встреч. Олежка с мамой Светой приехали к нам в гости. Мне было лет 9. Он был славный, упитанный мальчуган.
С волосами ежиком и огромными печальными глазами. Мы подружились мгновенно, как обычно делают дети. Играли (игру выбрал он) в мужа и жену. Он целовал меня в щеки, я изворачивалась, потому что он успевал меня щекотать. Хохотали и прыгали на кровати.
Потом я все время ждала лета, мы приезжали в Брацлав, а он уже ждал меня. На нашей улице, где мы жили у хозяйки Розалии Ивановны, я подружилась с Таней Данилевич. Так втроем, мы и были неразлучны все лето. Играли в шпионов, лазали по деревьям и все время смеялись, нам всегда было весело. На лавочке, возле Таниной мазанки (она была единственной на нашей улице), мы из цветов делали куколок и играли в принцесс. Олежка тоже мастерил их на полном серьезе.
Помню его дни рождения, их устраивала его бабушка Лида. На веранде мы ели пирожные и танцевали. С нами были еще две сестрички- Зоя и Тамара,они были старше и всегда нас учили.

Шли годы...Но мы с ним вместе ждали наши встречи летом... ходили пешком на пляж Южного Буга, много болтали и всегда смеялись.
Я помню и наш первый поцелуй, он уже был взрослый, он называл меня "Милая", а я бесилась от этого слова...
Как-то , весной в Питере к нам домой позвонил Шурик и сказал, что Олег приехал к ним с Верой -это была его первая жена, и что через неделю его заберут в армию, славный Шурик решил сделать для Олежки сюрприз и он получился. Я приехала к ним домой, Олежка спал на диване возле окна. Потрепала его волосы и увидела его грустные глаза, но они на этот раз засветились счастьем.
Всю эту неделю мы гуляли по городу, молчали, держась за руки. Когда я пришла проводить его на вокзал , Шурик с Верой тактично тихо ушли, а мы стояли на перроне обнявшись, я почему-то думала, что никогда его больше не увижу.
А потом , два года мы писали друг другу письма, их было много, они были обо всем, но ни слова не было о любви. И только в одном, позднем письме он написал, что любит меня...Я была очень тронута его письменным признанием.

После армии они приехали с мамой в Питер. Шурик решил, что Олежка должен поступить в его ВУЗ и стал его репетитором. Шурка,так Олежка называл своего дядю, он всегда был для него примером для подражания, буквально во всем, он с гордостью говорил о нем, наверное он заменил ему отца.
Олежек был ленив и не очень хотел учиться, он порой сбегал с учебы и приезжал ко мне, мы гуляли, хохотали, но никогда не говорили о любви.
Хорошо помню последнюю нашу с ним встречу. Олег приехал к нам домой, мы долго целовались и он гладил меня по голове и все время смотрел в мои глаза. А потом он ушел, сказав, что это последняя наша встреча. Я думаю это было не его решение. На лестнице он остановился и подарил мне долгий взгляд своих грустных глаз. Еще я запомнила его дембельский альбом, там была приклеена и моя фотография. Он гордился этим альбомом, он его сам разукрасил.

Я всегда хотела узнать, как сложилась его жизнь без меня...женщины ведь более сентиментальнее. Со слов знакомых Олег женился через год после моего замужества. Потом я узнала, что он женился вторично. Не знаю, помнил ли он меня... но я почему-то пронесла нашу тихую, смешливую дружбу через годы и порой с грустью думала, как бы сложилась наша жизнь вместе.
Но реальность всегда другая.
Взрослые люди часто вмешиваются в отношения молодых и ломают их хрупкие мечты. Мне так жаль, что он уже не на нашем свете, эти дни я думала о нем много и видела его молодого и веселого с печальным взглядом...

Шурка

У Олежки был дядя, лет на десять старше его, младший брат его мамы. Все его звали Шурик, лишь племянник называл Шуркой. Впервые увидела его в доме нашей хозяйки Розалии Ивановны, забежал он на минутку к другу своему Виктору- сыну хозяйки.
Худенький, вихрастый паренек, с лукавыми прищуренными, серыми глазами...ходил он немного странно, ногу одну немного выкидывая в сторону, как потом мне сказали, что это последствия полиомиелита, в детстве им перенесенного.
Шурка был смешлив, весел от природы своей, с ним было легко, радостно и где бы он не появлялся казалось, что солнце заливало весь двор с его задорным смехом и шутками. Шутить и выдумывать разные розыгрыши он любил до невозможности и никто на него не обижался.
Лишь раз мой папа обиделся на него основательно...однажды на рыбалке, на Буге...куда весь наш дружный " колхоз"- так мы называли всю нашу веселую компанию из детей, впрочем нас было лишь трое...Олежка, я и мой братишка Алешка, младше меня на шесть лет- вредный, хохотливый проказник...и взрослых, их было много...привез дядя Зигмунд, муж хозяйки- Сигизмунд Адольфович.
Все разбрелись по берегу, нам с папой приглянулась ива, ветви которой касались воды, а с другой ее стороны забросили блесну с сырым тестом на крючках Олежка с Шуркой...
Смешливый вопрос сквозь ветви : " Валентин Алексеевич, ну как клев?.." Моего молодого папу все звали по имени и отчеству.
То там, то здесь слышались крики радости от пойманого улова, лишь у нас с папой тишина...леска, как легла на спокойную воду, так и не шевелилась...Папа начинал злиться про себя, хотя ногами не топал...а я бегала, ловила бабочек, пихала в бока Олежку, приглашая играть в догонялки, но он был серьезен и погружен в тайну совместную с Шуриком. Как потом узнала я, спустя время...что Шурик нырнув, прикрепил пойманную им рыбину к крючкам нашего удила и папа вытащив ее был так горд размерами рыбехи, но узнав историю улова сильно обиделся на Шурку...
В Шурку были влюблены все...и взрослые , и дети, и я всегда была рада его приходу в дом нашей хозяйки, он для всех находил добрые слова, шутки так и рассыпались бисером из его смешливого рта.
Он тоже был влюблен, но не в меня, а в блеск моих волос, они переливались на солнце радугой, искрились, он проводил по ним руками и приговаривал, что я колдунья маленькая. Его же волосы торчали в разные стороны прямой соломой, выгоревшей в ярких лучах.
Однажды я заметила блеск иного рода в его глазах...хочу сказать, что будучи ребенком, я подмечала детали далеко не детские, иногда могла и не найти им объяснения, скорее догадывалась интуитивно...спрашивать тогда было не принято...
Шурка влюбился в Софочку, родную сестру Веры, которая была невестой Виктора- хозяйкиного сына. Шурка был очень смышленым молодым человеком, любил учиться, самым любимым предметом его была физика. Софочка заканчивала школу и Шурик помогал ей готовиться к экзаменам, любуясь на ее милое личико...
Вообще про Шурика можно написать целый роман, одно слово- Санта-Барбара...Но секреты не в моих правилах выдавать...одно скажу, он счастливый муж, отец и профессор физики со своей кафедрой в одном из вузов Питера...а я рада, что знала его другим...молодым, смеющимся и задорным выдумщиком...



 Дядя Зигмунд

" Лена, не бойся... доспишь в кузове", - огромные руки большого человека, кудрявого и черноволосого подхватив меня с матрасом, одеялом и подушкой несут в грузовик. В его кузове уже уложена солома и возле бортов сидят члены нашего большого " колхоза" с корзинами и припасами еды, с любовью приготовленной Цезаревной.
Загудел мотор, я недоуменно смотрю на проплывающие над головой облака и засыпаю с улыбкой...ведь это просто хороший сон... Все в порядке...это дядя Зигмунд снова нас куда-то повез в свой выходной от работы день. Грузовик притормозил на соседней улице и заспанного, недоумевающего Олежку подталкивают заботливые руки на пахнущую солнцем и летом солому, он улыбается и пролезая на коленках через ноги взрослых, сидящих в кузове к моему царскому ложу, где я в пижаме посапываю в утреннем, счастливом сне...ложится под мой теплый бок и мы сопим уже вдвоем, Алешка спит под другим моим боком...
Я называла большого, молчаливого Сигизмунда Адольфовича дядей Зигмундом, а он мне лукаво усмехался в свои прокуренные усы. Был он добрым, большим, работящим. Дома бывал редко, часто работал и в ночные часы. Любил моих родителей, очень уважительно с ними разговаривал и много слушал...слушать любил больше, чем говорить.
Благодаря ему мы объездили всю округу нашего провинциального городка. На этот раз наш путь лежал в дубовую рощу, ехали мы по грибы. Уже на месте мама дала мне мою одежду и пижама была завернута вместе с матрасом и подушкой.
" Ой, разве это лес?",- недоумение на моем лице, привыкла я видеть лес дремучий в нашей вологодской глуши, в деревне у бабушки.
Стройные ряды дубов, разделенных полосами зеленой травы вперемешку с солнечными лучами, а грибов белых под дубами видимо невидимо, словно их также ровнехонько высадили. Корзины полны, мы все большим кругом уселись на поляне и весело смеемся, поедая вкусный обед Цезаревны. Таких веселых поездок было великое множество: и в лес, и на реку, и в поля...
Уже став постарше я с дядей Зигмундом смотрела вместе серии фильма про четырех танкистов и собаку, сопереживая наперебой любимым героям.
А будучи замужем и ожидавшей второго своего сыночка осталась ночевать у родителей, утром мама с папой ушли на работу, а мой малыш неожиданно попросился на свет божий, захотел его торопыга увидеть...Мой страх перебил неожиданный телефонный звонок...поднимаю трубку, на другом конце провода слышу голос большого человека...я узнала его из тысячи этот голос гортанный, голос дяди Зигмунда и он хочет говорить, а мне рожать не терпится и я до сих пор чувствую свою вину перед ним, что не дала ему всласть наговорится со мной, новости рассказать и наши услышать...он так хотел говорить...
Извинилась, скрюченная от боли и страха, а он наверное и не понял...
Прости уж меня, дядя Зигмунд, ты ведь любил меня, маленькую смешную девочку также горячо, как и своих детей...Пусть тебя уже нет, но я знаю, что слышишь ты меня...ты умел хорошо слушать, улыбаясь в свои прокуренные усы...




Свадьба

Сын хозяйки Виктор, рыжий, в солнечных веснушках, носил роговые очки с двойными линзами, зрение его было никчемным...Помню однажды он на машине повез нас с Шуркой в соседний городок, мы сидели на заднем сидении и Шурка шутил с настоящей боязнью, не окажемся ли мы в придорожной канаве...Не оказались...
Виктор был задирист и порой обидчив, а в своих выражениях даже язвил, критику не переносил, но критиковать сам любил, особенно меня. Я не очень то обращала на него внимание и его это немного злило.
И вдруг он влюбился...в маленькую, худенькую девушку Веру с тонюсенькой талией и с волосами, словно вороново крыло, гладкими. Она смотрела на него с таким проникновением своими черными, как стеклянными большими бусинами глазами, в которых отражались его непослушные, яркие, рыжие вихры...
И вот гуляет свадьба во дворе нашей хозяйки. Моим родителям отпуск задержали и мы приехали немного позже, шел пятый день торжества...
В просторном хозяйском дворе были натянуты шатры из ярких тканей, под ними стояло множество столов и лавок, покрытых тканными коврами. Двор был выметен до бела и усыпан цветочными лепестками. И гости, их было великое множество, чинно восседали они на высоких скамьях. За центральным столом сидели уже усталые молодые...Вера наряжена в национальную украинскую одежду с венком на голове из живых цветов и яркими атласными лентами, а Виктор в темный костюм и рубашку белого батиста с вышивкой. Вгляд их был печален, но на тосты гостей чинно поднимались и пригубливали стакашки с мутной горилкой.
Розалия Ивановна усадила меня рядом с собой, для меня у нее уже был припасен национальный костюм, в который она меня и нарядила...была я в нем ладненькой хохлушечкой, щечки горели от стыда и взглядов многочисленных в мою сторону. Все имена гостей мне были перечислены вместе с именанами их дальних родственников и собратьев семей.
Играл баянист, ладно перебирая клавиши инструмента, а люди пели песни народные, такие мелодичные и привольные, как и сама украинская плодородная земля... потом были танцы, меня поставили в веселый круг и я отбивала ножками вместе со всеми веселый гапак. Олежка тоже был на свадьбе в красивой модной цветастой рубашке и весело хохотал, глядя на меня, сегодня я была героиней его романа...
На огромном подносе внесли запеченого большого поросенка с яблоком во рту, долго и колдовски приготовленного на открытом огне Цезаревной возле летней кухни. На свадьбе мы успели погулять еще два дня, люди приходили, уходили, поздравляли, целовались, пели, плясали и изнеможденные затемно расходились по домам, чтобы прийти вновь на день настующий...
А потом зазвенела тишина ...жених с невестой уехали путешествовать, а мы остались разбирать, мыть, приводить в порядок дом и светлый хозяйский двор...
Мой украинский костюм был аккуратно сложен на никелированной кровати, лежал на белом гобелене покрывала ярким пятном атласных лент, а я бесконечно подходила и гладила их руками, перебирала... а ноги сами собой отстукивали гапак...

Река

Вот я и вернулась к тебе, южный Буг, на твой зеленый берег...Когда заканчивались каникулы и мы возвращвались домой, то обязательно останавливались на мосту и кидали монетку в твои бегущие воды...Сколько же долгих лет пролежала моя последняя монетка, затянутая илом и водорослями на дне широкой реки, но я вернулась, как и обещала...пусть только и в мыслях...
Лета в Украине всегда были жаркими, наполненные как сосуд благоухающими запахами цветущих деревьев и цветов, трелями соловьев, черными семечками желтых подсолнухов и в такие погожие дни наш веселый " колхоз" отправлялся купаться на реку.
Именно там меня научили плавать, как уточку Шурка и мама Света , держа за концы полотенце, на котором я лежала в воде, отпустив его края я и поплыла сама незаметно для себя.
На берегу Буга был пляж с двумя, тремя деревянными кабинками для переодевания, куда нас трясущихся, с посиневшими губами от долгого пребывания в реке, затаскивали взрослые, чтобы обсушить полотенцами и переодеть в сухую одежду.
Потом уже без взрослых веселой гурьбой с девчонками и мальчишками, потом уже парочками влюбленных сердец, держась за руки мы ходили на реку и чтобы она показалась из за бугра нужно было пройти по широкой аллее тополей высоченных, пух которых кружился вокруг щиколоток белыми, мягкими клубами...все для меня в те времена казалось огромным и неизведанным, потому что мир был больше меня самой. И ночные прогулки на моторной лодке, разрезающей воду в заходящих красных лучах солнца, и ветер в лицо, и волосы развеваются ему вдогонку, и запахи цветущих, сладких цветков лип по берегу...
Сколько же приключений и радости, и испуга я испытала на его берегу...как однажды за волосы вытащила тонущего братишку Алешку, который оказывается с русалками под водой говорил, в один из наших походов на реку надувной матрас, на котором мы весело болтали подхватила бегущая волна и понесла нас к плотине.., как мы загорающие на большом покрывале всей гурьбой весело заливались смехом с измазанными губами бордовой шелковицы, а прятки со считалкой-Кобрэ, кобрэ, заховайся добрэ...
Я помню все...ведь разве можно забыть только твое...наивное Счастье..?



Таня

Хохотушка с волосами волной пышной по плечам, милой улыбкой чистого, открытого лица...эту маленькую, невысокую девочку привела в наш двор хозяйка Розилия Ивановна. Мы подружились сразу и долгие, долгие годы не расставались летом, а зимой писали друг другу длинные письма с подробностями.
На нашей улице, в нескольких домах подальше стояла мазанка ее бабы, так Таня свою бабушку называла, к которой вместе со своим младшим братишкой Сашей приезжала на все лето из Мурманска. Домик бабы был старый глинобитный, с крышей из почерневшей соломы, пол был земляным, утоптанным почти в каток и сверкающий чистотой...Таня брызгала на него и подметала его низким веником, а также готовила, стирала и во всем помогала своей любимой бабе...помню я ей помогала даже хату белить, мы были с головы до ног измазаны мелом, разведенным в воде...
Танины родители строили кирпичный дом тут же на улице очень долго, где был разбит их плодовый сад. Мы часто приходили на заброшенную стройку играть и болтать о насущном. Ее братишка подружился с моим Алешкой и они порой надоедали нам вдвоем. И как мы были рады улизнуть от них...ходили в центр городка заправить балоны-бутылки шипящей сладкой газировкой, неся их в плетеных, нитяных авоськах, тащяхщихся почти до земли от тяжести. Ели вкусное мороженное в вафельных, румяных стаканчиках, купленное в передвижной повозке под цветастым, хлопковым зонтом, ели кукурузные хлопья, присыпаные пудрой сахара, уминая их с таким великим удовольствием, что наш веселый хруст слышали все прохожие и оборачивались на нас  улыбаясь.
Мы росли, взрослели, разговоры становились старше и интереснее. В Таню влюбился местный хулиган Марик, который создал инструментальную группу и барабанил весело на тарелках со своими друзьями на электронных гитарах Николенькой и Вовкой.
Нам иногда разрешалось присутствовать на их репитициях, они смеялись, сочиняли музыку и играли на танцах в бывшем польском костеле, переделанном в Дом культуры...какие времена...какие нравы...местные старушки, проходя мимо, двумя пальцами трогали свой лоб, посылая мольбы к небесам и с грустью смотрели на стены беленые современной культуры...А мы и не задумывались, некогда было, в счастье купались...
Вместе с этими мальчишками мы ходили на берег южного Буга, купались, загорали и хохотали до коликов в животе...
Детские влюбленности и юношеские мечты иногда не спешат осуществляться, так Таня до слез радости, влюбленная в Марика не стала его женой...
Она с братом приезжала ко мне в Питер уже будучи замужем за другим, незнакомым мне человеком...Как странно, что расстояние может разделить нас на только свои миры и время разлучает людей так надолго, но теплые воспоминания о нас, молодых и полных радужных надежд...они все еще юны, светлы и полны счастьем...


Старый парк

Снова и снова, проходя под тенью пышных, цветущих лип...их запах уносит в старый парк, на берег южного Буга...
На нашей Садовой улице, если пройти по ней до поворота и свернуть направо, сразу окажешься в старом парке, где мощные стволы цветущих лип, ветви которых переплетаются почти в облаках.
В детстве там мы играли в разбойников, лазали по деревьям, прятались, хохотали, клеили носики из семян кленов, а вечерами субботними ходили смотреть, как танцуют пары под живой оркестр на деревянной площадке, висели на перилах и перекладинах и дрыгали ногами в такт музыке. Каждое лето придумывали новые шалости, росли и радовались по-детски.
Старый парк...сколько связано с тобой воспоминаний и счастья облачного...вот старая скамья, с облупившейся белой краской, со спинкой изогнутой...ты ведь помнишь нас, наши слова, наш смех, нашу радость и радужные надежды. И карусели на скрипучих цепях, кружащиеся и разносящие далеко наш веселый смех...
Одним летом познакомилась с девочкой Тамарой, несколькими годами старше, красавицей и умницей, с правильными чертами белого лица, большими глазами цвета грозового неба, волосы ее были гладкими, длинными, русыми. Было у нее увление фотографией, редко она улыбалась, была серьезной и сосредоточенной и ловила на пленку своего фотоаппарата наше веселое, почти всегда настроение.
А вечерами мы ходили с ней и Шуркой в Дом культуры, который прятался в старых липах парка. Дядя ее был его директором и доверял ключи своей племяннице, мы заходили в заднюю, крашенную дверь масляной, темной краской, шли по темному коридору, по глянцевым, дощатым половицам и в огромные окна коридора стучали нам старые ветви лип и переговаривались со скрипом досчатого пола и липы шепотом шуршали большими листьями. Я боялась темноты и держалась поближе к Шурке и Тамаре, и вздрагивала часто от нового стука в дребежащие стекла.
Отворив дверь в фотолабораторию, Тамара щелкала выключателем и комната ее с многочисленными полками и склянками, и ванночками на них реактивов и закрепителей, и резкий запах, прижившийся в фотолаборатории с темными шторами плотными на единственном окне. На большом столе стоял увеличитель и начиналось действо проявления наших недавних эмоций и впечатления отпечатывались на шершавую фотобумагу. Когда Тамара колдовала над увлекательным процессом, мы с Шуркой завороженно смотрели, но его веселый язык все таки отпускал шутки и тишину комнаты нарушал наш смех. Фотографии высушены, висят на прищепках, Тамара их складывает стопочками, уголки их еще не подсохли и приклеиваются друг к дружке...почти , как мы, возвращающиеся в ночи по улице, которую заливает сильный ливень, а грозовые раскаты грома и молнии зигзагами над головами, и я , орущая и приседающая с закрытыми глазами в самые лужи, и почти у калитки смолкает гроза, всегда она стремительна в южном воздухе, и небо черное с усеянными звездами, яркими, низкими, можно до них руками дотянуться и потрогать самую маленькую звезду своей детской мечты...
Теперь на небе меньше стало звезд темными ночами и выше они, но когда я поднимаю голову и смотрю на темное небо южной страны, такой далекой и ставшей родной...я всегда вижу мою звезду, маленькую и счастливую, она всегда рядом с Полярной- самой яркой...а моя видна наверное лишь мне, запомнила она меня маленькой и счастливой, с веснушками солнца на курносом носике...

Поезд


Как было радостно предвкушение приходящего лета... школьные тетради и учебники сложены стопочками в секретер и впереди снова любимые летние каникулы.
Уже куплены билеты в плацкартный вагон и моя верхняя полка с полусырыми, глажеными простынями ждет меня.Возле двери вагона стоит недовольная и невыспавшаяся проводница, рисует свою улыбку затертым штампом каждому подходящему пассажиру с билетом в руках...добро пожаловать...
Вещи размещены под крышками-сидениями нижних полок и подброшены с трудом на третьи, под самый потолок пластиковый. Круглое радио над открытой форточкой окна уже заливается какой то веселой музыкой, все уселись, разместились, про себя шепнули: " Ну...с Богом". Электровоз победно гуднул зазывно и застучали колеса металлом по линейным рельсам.
Набирает поезд скорость, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. До свидания, родной город Ленинград и Витебский вокзал и до скорой встречи вокзал на  пл.Героев Сталинграда , большое здание послевоенной постройки, дверные проёмы которого украшены лепниной с подсолнухами. Винница ждет, ждут и друзья в солнечном Брацлаве.
А нам еще ехать и ехать и две ночи спать и сны цветные видеть.
Я прилипла к окошку с белыми задергушками занавесок, Алешка играет на нижней полке в машинки, родители знакомятся разговорами с соседом пассажиром, все заняты и довольны.
Равномерно отстукивают колеса поезда, на поворотах дороги вагон мерно клонится то в одну, то в другую сторону, сердце радостью прыгает в груди, а в голове- туки-тук...туки-тук...
Проносятся за окошком леса, деревни, реки, мосты, станции, люди по делам идущие, работающие в полях, весело и долго лают собаки вслед пролетающему на скорости поезду. А я все смотрю и истории придумываю, мыслям своим улыбаюсь, незаметно темнеет, свет включили в вагоне, зашевелились пассажиры в предвкушении ужина, зашелестели завернутыми пакетами из сумок, еда разложена на столиках и запахи жареных куриц с хрустящими корочками, свежих огурцов, яиц в потрескавшейся скорлупке, хлеба уже наполнили весь жующий со смаком вагон...А после быстро бегающая проводница разносит стаканы в никелированных подстаканиках с горячей, темной заваркой, держа их ловко по нескольку в обеих руках...сахар по два кусочка в бумажном пакетике быстро тает кристаликами белыми в горячем чае, ложечка помешивает лязгом о стекло граненого стакана и снова запахи, но уже домашней или магазинной выпечки пышных булочек с белой ароматной глазурью сверху и тающей на языке.
Вот вечер уже опустился почти полностью на мирный наш поезд, летящий в полях и ночь спокойная закрывает глаза уставшим и убаюканым пассажирам...туки-тук...туки-тук...Я лежу на животе, положив голову на сложенные, перекрещеные ладошки, подпирающие щеки, на подушке и долго вглядываюсь в темноту ночи за окном, подкрашеную огоньками лампочек и огней на проносящихся столбах и домиках возле железной дороги, незаметно для себя засыпаю и я.
Раннее утро уже светит в окошко вагона, солнце лучом щекочет нос и бегает по ресницам. Очередь заспаная в туалет покачивается в такт поворотам, с мыльными принадлежностями завернутыми в вафельные хлопковые полотенца белые. Все умыты, причесаны, с начищеными зубами и бодры новому дню и чай снова на накрытых столиках,  и сдоба с запахами пудры сахарной.
День пролетает быстро за беседами, чтением газет и журналов, игрой в карты и шашки, морской бой. Пассажиры смеются, едят, спят похрапывая и выходят из вагона на станциях размяться ненадолго, толпятся возле двери вагона боясь не услышать гудка и отстать от поезда. Так и вторая ночь пролетает под стук колес и звякание ложечек в стаканах.
Ранним утром наша станция. Матрасы свернуты, постельное белье и вафельные полотенца сданы уставшей проводнице, вещи выставлены в проходе ближе к двери на выход. Поезд резко тормозит, лязгая колесами и семья молодого инженера на платформе ожидает Виктора, который на машине приехал нас встретить.
Солнце бегает в просветах асфальтной дороги, по обеим сторонам меж пышных лип старых, сладкий запах их цветков на скорости прыгает в салон машины и радости нет предела от каникул лета на берегу южного Буга, где меня уже заждались друзья любимые, вишня, старый пляж и много...много счастья незатейливого...

Мама Света

Этой мамой была молодая, красивая женщина, гордая с белым лбом, большими голубыми глазами в русых, густых ресницах, с высокой прической ловко уложеных волос.
Называли все ее почему то мама Света. Впервые я увидела ее в Ленинграде, приехавшую к нам в гости с сыном Олежкой, тогда то я с ним и познакомилась. Работала она детским доктором, а ее муж, папа Олежки, служил на подводной лодке помощником капитана. Очень веселая, молодая семья светилась и радовала окружающих своими широкими, белозубыми улыбками...Света и Яша и их пухлый мальчуган Олежка старше меня года на два.
Они совсем недавно получили квартиру в нашем Ленинграде, приехав с севера, папа Яша по службе должен вскоре выйти на пенсию... решили они обустроиться на берегах Невы, в районе Охты. Мама Света уже устроилась работать в детскую поликлиннику.
Я всегда в восхищении смотрела на них, они умели радовать, смешить добрыми шутками и забавными выдумками и были такими родными. Не знаю, уж почему, но я хотела чтобы мама Света была и моей мамой, у нее были такие мягкие руки, которыми она с таким добром обнимала нас с Олежкой и заливисто смеялась, целуя наши макушки. Мама моя редко меня баловала поцелуями, в те годы не принято было открыто показывать свою материнскую любовь, а может просто она не умела этого делать...лишь словами, называя меня Аленой кулемой, да вечерами, когда сидела возле моей кровати, баюкая меня песней, а я держала ее палец в своем кулачке и заснувшая еще не крепко долго не выпускала его, чувствуя маму рядом.
Мама Света напротив была переполнена лаской, в которой удавалось и мне искупнуться, она прижимала меня к себе, щекотала, обнимала, тискала и при этом развлекалась и сама, изливая свои женские чувства, переполнявшие ее и на меня, маленькую Алену.
В семье она была не только шеей, но и головой и незримо командовала своим любимым мужем Яшей, улыбчивым подводником.
Он качал меня на ноге, а я прыгала и требовала игр в догонялки, Олежке иногда доставались от него незлобные подзатыльники-оплеухи, когда он начинал баловаться уж слишком. Помню, я занималась в кружке фигурного катания в Петергофе, они с Олежкой приехали, подхватили меня в охапку и увезли на такси, на праздник елки, во Дворец пионеров имени Жданова, папа Яша хлопал в ладоши, когда мы с Олежкой кружились в детском, шумном танце, а после вместе уплетали за обе щеки подарки новогоднии в красивых картонных сумочках, полных шоколадными конфетами, вафлями, пряниками...
Его папа и мама как будто соревновались, изливая свою любовь на своего сына и всем хотелось их ласки тоже.
Чаще мы встречались в Брацлаве, их семья приезжала туда тоже в отпуск...улица была та же, дом напротив, наискосок дома нашей хозяйки Розалии Ивановны, там жила мама Светы, бабушка Лида для Олежки вместе с его дядей Шуркой, еще не выпорхнувшим из родительского гнезда.
Многие затеи наших веселых путешествий были придуманы и ими, задорными мамой и папой.
Шли годы, мы встречались весело обнимаясь, росли...Мама Света уехала далеко на север, в Умбу уже будучи мамой двоих сыновей, с разницей больше десяти лет, у Олежки появился братик Юрка, крестили его недалеко от Брацлава и моя мама держала его возле купели, завернутого в синее одеяльце.
Квартира в Ленинграде была ими оставлена, семья давно перехала к теплу своей родины от сырости и туманов Невы, перехала в Севастополь. Папа Яша все чаще жил один, так и получилось, что счастливые в недавнем прошлом мама Света и папа Яша расстались насовсем.
Мне было непонятно и до глубины моей детской души жаль, что любящие люди стали далекими и чужими, любовь повернулась резко к ним спиной и нечего было уж делать...
А я запомнила маму Свету и папу Яшу светлыми и веселыми людьми, даже чем то похожими друг на друга, в глазах их всегда светилось солнце, в лучах которого согревалась и маленькая кулема...




Эпилог

Многих героев моего рассказа уже нет на белом свете, многие уже в степенных летах...помнят ли они..? но разве можно забыть Счастье..? осталось оно там...уже на чужом берегу...пусть изменились мы...пусть все меняется к новому Счастью и я благодарна всем этим людям, которые научили меня быть счастливой просто так, а дружба- она ведь не стареет, осталась она там далеко...у берега южного Буга...
P.S.
Остались еще герои из детства, обделенные моим вниманием...но я исправлюсь и продолжение следует...