Озеро. филологический роман. ч. 5

        Владимир Попов

        ОЗЕРО

        (филологический роман)

        часть 5


                ПОБЕГ ИЗ МАЛАХОВКИ

                (рассказ И. Е. Тихомирова)

          Влажно-жаркая, душная ночь в конце июня.
Огромный двухэтажный усадебный дом в английском стиле
с острой и закруглённой по торцам крышей,
над которой торчат с полдюжины печных труб…
          Дом стоит недалеко от озера. Большое озеро таинственно-молчаливое,
сверкает под луной чёрным надтреснутым зеркалом. Деревья и кустарники
на другом – высоком – берегу темнели неподвижные и – вдруг под ветром –
начинали двигаться, шевелиться, словно полуночные пришельцы.
          Иван Алексеевич спал плохо и часто просыпался.
          Он просыпался внезапно и хорошо помнил виденные сны.
То он едет на лошади по степи в июльский ливень.
Ливень прекратился внезапно, и открылось солнце,
и капли дождя превращались в пар, сверкая и дробясь.
То они едут в телеге, набитой сеном, с Варей Пащенко – на самом верху.
Она такая жаркая, душистая и тревожно-ласковая.
Он целует её в огненные губы, закрывает глаза и только чувствует
прикосновение, сладость, желание и беззащитность молодой женщины.
Радость и полнота жизни разрывает его на части:
хочется кричать от восторга и слёз.
Он открывает глаза и видит, как капелька пота ползёт по её открытой шее
и исчезает где-то там, под прозрачной кофточкой между грудей.
То он видит вчерашнюю, вечернюю Елену Андреевну,
в лёгком ситцевом платье с открытыми руками,
с красивым спокойным лицом и колдовскими глазами.
Она чистит вишни для варенья, и руки у неё красно-кровавые.
– Ванечка…
Она встаёт из-за стола и идёт к дому.
Оглядывается и манит кровавой рукой Ивана Алексеевича:
– Пойдём, пойдём…
          Бунин очнулся:
          – Чушь какая-то… Чертовщина!
Он никак не мог унять бешено колотящегося сердца.
Подошёл к окну и закурил.
          Стоял мутный ночной сумрак.
          До рассвета ещё далеко,
          но с озера уже потянуло влажной прохладой.
          Луна далеко ушла к западу и зацепилась за верхушки дальних сосен.
Иван Алексеевич зажёг лампу.
Стал собирать бумаги, принадлежности для письма, рубашки и галстуки –
всё убрал в полукруглый саквояж и тяжело вздохнул.
Долго сидел перед пустым столом и думал о том,
нужно ли написать записку хозяевам.
Решительно встал и пошёл к двери.
Когда он уже выходил за ворота, то невольно оглянулся и увидел,
как на крыльцо вышла домработница Саша посмотрела ему вслед.
          В предрассветной полумгле дачи казались тёмными и нежилыми.
          Бунин прошёл полутёмную просеку и свернул к Шоссе.
          Возле калитки участка портного Айзеберга
          на лавочке сидел дачный старик-сторож.
Иван Алексеевич присел рядом с ним и открыл портсигар:
– Угощайтесь!
– Благодарствую, сударь, – я уж при своих…
– Как тебя звать-то?
– Анофин.
– Ну, это фамилия, а имя у тебя есть?
– Имя-то есть, да уж дюже сверкающее, даже произносить неловко.
– Ну и как же?
– Гелиос.
– Замечательно! – воскликнул Бунин. – И когда, Гелиос Анофин,
сегодня будет утренний поезд?
– В шесть нуль-нуль… Это когда солнышко зайдёт вот за ту вот ёлку…
– И давно ты сторожишь?
– Да годов пять… Я раньше плотником управлялся: дачки строил,
а потом постарел и зачах: рука уже не та…
А када старуха-то померла, и совсем сник.
Спасибо, Елена Андреевна пристроила:
дала угол да вот сторожем пристроила.
Красивая и ласковая, как Богородица!
          Иван Алексеевич усмехнулся.
– Ну и как служба?
– Я зверь ночной: со мною звёзды живые да шорохи ночные.
Глупые людишки спят и не подозревают о красоте ночи…
Ко мне собаки приходят, коты, птица прилетает разная, –
а однажды лиса забежала: собаки загнали.
Лежит у меня под скамейкой, морду опустила и глазами плачет.
– А что дальше?
– Что дальше, что дальше…
Разогнал собак да и проводил её до лесочка.
Ну, говорю, иди по-хорошему,
а она на меня посмотрела…
Так посмотрела!
Людям надо учиться у зверей разговаривать глазами…
– Здесь ты прав, Гелиос Анофин!
– Прав не прав, а душу имею – не то некоторые…
Тут повадилась старуха Кукарекина по ночам бродить:
где-нибудь чего-нибудь обязательно стащит:
то бельишко, то лопату, а то гамак отвяжет…
Эфиопка вокзальная!
      Бунин встал:
– Ну, прощай, Гелиос – солнышко дачное! Свети и дальше!
А я пошёл, а то уже скоро солнце зайдёт вон за ту ёлку….
          На платформе было уже много народа.
          Одинокие господа ходили-покуривали.
          Мужики с мешками.
          Бабы с корзинами: ягоды, цветы, ранние грибочки.
          – Иван Алексеевич! – к нему направлялся Валерий Брюсов
          и улыбался своей отвратительной улыбкой.
          – Валерий Яковлевич, вот ведь не ожидал…
          К ним подошла молодая женщина невысокого роста
          со взбитыми чёрными волосами
          и огромными глазами на сонном лице.
          – Познакомьтесь: Нина!
          – А я прочитала ваш «Листопад» и была в восторге!
          – Спасибо Валерию Яковлевичу за издание книги.
          – Нет, серьёзно, Иван Алексеевич, вы гений!
          Раскланялись. Отошли. Зашептали друг другу на ухо.
          Оглянулись. Приветливо помахали рукой.
          Отошли в толпу, взявшись за руки.
«Господи, скорей бы убраться отсюда», – вздохнул Иван Алексеевич.
Громыхая, пыхтя и фыркая, медленно подполз поезд.
Бунин зашёл в вагон,
нашёл свободное место,
сел и прислонился спиной к мягкой выпуклости дивана.
И задремал.