Про девушку и булыжник

В этом тексте мало поэзии и возвышенных метафор, он писался не за тем. Он больше похож на вопль, и создавался лишь по причине «я обязан об этом сказать».

***

Жила на свете девочка Леся, и было всё у неё было не то чтоб плохо, но и не сказочно. Леся была умной, талантливой и красивой, закончила истфак, увлекалась живописью — отлично, не так ли?
Но жизнь её серьёзно омрачали проблемы в семье. Мать с отцом были в разводе, и Леся не получила должного воспитания со стороны мужчины. Вследствие этого, а может и не по этой причине, а так — просто баг системы — у Леси имелся целый букет фобий, комплексов и мешок пепла, которым она постоянно посыпала голову, всё время ощущая себя виноватой.
Во всём.
У мамы что-то в жизни пошло вкривь и вкось — виновата Леська, дурында такая. Начальник на работе прессует — наверное, Леська плохо выполняет работу. Друг бросил в беде — наверное, заслуженно, ведь Леська в каком-то лохматом году сказала ему что-то обидное. Некоторые обвинения люди говорили ей в лицо, некоторые она додумывала сама.
Чувствовала себя Леська довольно несчастной, со всем этим багажом «плохих поступков» и «плохих черт характера», которые якобы порождали эти самые поступки. Иногда в голову Леси закрадывалась мысль: ладно, такая вот она плохая, и не спорит же, соглашается, но что насчёт других? Они разве всегда хорошие?

Ну да.

Окружающие Лесю люди настолько привыкли к удобному положению вещей, в котором виновата только она, что совершенно разучились видеть свои недостатки и признавать нанесённые Лесе обиды.
У Леси начало складываться ощущение, что она живёт в идеальном мире, среди идеальных людей — единственная порочная и неправильная, одни несчастья от неё и беды.
Привычка постоянно за всё извиняться стала такой же нормой, как привычка чистить зубы.

Эта история была бы скучным рассказом о закомплексованной барышне, которую вроде как и жалко, но «могла б измениться»,
если бы не появление нового персонажа: принца на белом коне.

Ладно, не принца. Ладно, не на коне.
Вадим был совершенно обычный с виду: не красавчик, звёзд с неба не хватает, живёт с родителями, постоянно находится в состоянии «финансовых трудностей».
Но разве всё это имело значение для Леси?

С тех пор, как она познакомилась с Вадимом, Леся открыла для себя новый вид человеческих отношений. На неё смотрели с любовью и восхищением. Выполняли её просьбы, прощали ей плохое настроение — даже беспричинное! Внимательно интересовались её жизнью, всё время предлагали помощь в решении проблем.
Ну не мечта ли?
Возможно, для кого-то не мечта, кому-то нужно и денег, и подарков, и в целом «мужчину посерьёзнее», но Леся-то не такая!
К чёрту, думала Леся, этих меркантильных женщин, которым подавай от мужчин только успешность и деньги, Вадим может и не такой, зато любит меня.

Даже несмотря на то, что поначалу сама Леся не питала особой страсти к Вадиму, она начала встречаться с ним, просто потому что он не оставил ей шансов. Он был таким хорошим, так преданно на неё смотрел! Бросал дела любой сложности и важности, и ехал к ней посреди ночи, если ей было плохо.
Как можно мимо такого пройти?
Особенно если это, для кого-то пусть и немногое — лучшее, что с тобой случалось в жизни.

Целых четыре месяца Леся думала, что добрый Боженька наконец-то послал ей «своего человека», можно выдохнуть, расслабиться и смаковать своё счастье.
Леся повернулась к Вадиму мягким брюшком, то есть сняла с себя все свои и без того немногочисленные тоненькие панцири, и сообщила: я верю тебе настолько, что ты можешь делать всё что угодно. Но я верю тебе настолько, что знаю — ничего плохого ты мне не сделаешь.

Леся и сама не помнит, когда же всё изменилось. Что появилось раньше? Упрёки и обвинения или крики и истерики? Сначала он начал залезать в её соцсети и читать переписки, или сначала начал скандалить на ровном месте, используя самые грязные слова и выражения?
Всё смешалось в единый ком в сознании Леси.
Беги, Форест, беги, да?

Но как же так? Как бежать, если было так хорошо?
Не может же человек быть хорошим, а потом просто сломаться, как микроволновка или каблук на туфле?
Наверное, виновата Леся?..

О этот восхитительный кнут, никогда не истончающийся, всегда хлёсткий и готовый к удару — лишь бы человек не успел убежать далеко — имя этому кнуту «чувство вины».
С человеком, винящим себя, можно делать что угодно.

А как же Лесе было себя не винить? Ведь не ломаются же люди и правда как мебель?

Конечно, нет. Мебель изначально была сломана, просто хитрый плотник подкрасил и подрихтовал дышащую на ладан кухню, и какое-то время тебе удавалось сидеть на стуле, положив руки на стол, но вот — хрясь! — и стул под тобой сломался. И от стола отвалилась ножка. Так просто, да? Они же изначально были дрянь, так чего жалеть? Купишь новую мебель и перестанешь печалиться.

Но такое трезвое, плотное и красочное мышление недоступно людям, которые и сами тут залатаны, здесь заштопаны.
Кто знает, что думала бы Леся, если бы не пришла к Вадиму такой: заранее во всём обвинённой другими людьми, не имеющей представления о том, как же на самом деле должен вести себя мужчина и где грань между заботой и деспотичным контролем.

Вадим всегда повторял, что хочет для Леси «лучшего».

Ешь, даже если тебе не хочется! Так надо! Я же приготовил, ты не ценишь!

Хочешь посмотреть этот фильм/сходить в это место? Ты манипуляторша, не командуй! Эгоистка!

Где твоя любовь, Леся? Ты не любишь меня, только врёшь! Я не вижу твоей любви, Леся!

Нет, я не могу быть виноват, а даже если и могу, то причина всё равно — ты! Моей безусловной вины не бывает ни в чём, а вот твоя — всюду! Извиняйся, Леся, или всё кончено!

Да, мне можно так поступить, а тебе нет! Почему? Потому что я больше делаю для наших отношений, чем ты! Я о тебе забочусь!

Но Леся не чувствовала себя окружённой заботой и теплом. Она чувствовала себя в тюрьме, где есть надзиратель, которому нужно подчиняться, если не хочешь получить пинка.
Только надзиратель при этом не равнодушно пропихивает тебе тарелку с едой в дверное отверстие, а говорит — эй, я вообще-то люблю тебя и хочу как лучше. Ты же конченый человек, ну посмотри на себя? Разве нормальный человек так себя ведёт? Никто не захочет быть с тобой, все люди на этой планете лучше, чем ты, надеюсь, ты ценишь моё благородство? Я же трачу на тебя своё время!

Иногда Лесе казалось, что она попала в какую-то сюрреалистическую сценку, в которой Вадим обвиняет её во всех тех грехах, которые есть у него самого, во всех тех поступках, которые совершает сам.
Словно снимает с себя свой грязный и рваный плащ и надевает на неё, а потом тыкает пальцем и кричит — смотри, какая ты гадкая!

Леся была хоть и штопанной да латанной девушкой, но не совсем дурочкой, поэтому постепенно начала прозревать.
Она понимала, что дела совсем не в порядке. Порывалась уйти — слабенько, хиленько, без фейерверка и грандиозного скандала, но как только Вадим чувствовал, что сейчас останется брошенным, он моментально скручивал ситуацию так, что уходит он, а не Леся, это он устал!
Это он измучен!
Это она его довела! Она, она, она!
И Леся, полчаса назад решившая, что должна уйти сама, вдруг снова уговаривает его не уходить и извиняется.

Чудеса какие! И как такое возможно?

Время шло, и в Лесе копились силы на то, чтобы уйти несмотря ни на что. И она ушла.

Почувствовала себя свободной, даже счастливой иногда, кривопалая лапа вины отпустила глотку, а окружающие люди стали говорить ей, что она совсем даже не плохая девушка, а вон сколько в тебе хорошего — смотри!

Но проходило время, и на горизонте снова появлялся Вадим. Не такой, как до этого, не с претензиями и недовольствами, не с упрёками и оскорблениями, а с повинной головой и желанием что-то поменять.
Надежда — отвратительное чувство. Не зря эта мерзкая гадина такая живучая и умирает последней.

Леся думала, что «может быть в этот раз», и возвращалась назад — в те прекрасные четыре месяца начала их отношений. Только это уже были не четыре месяца, а многим, многим меньше.
Сначала Вадима хватало на две недели. Потом на неделю. Потом на четыре дня. А потом и вовсе на полсуток.
Затем всё снова становилось как раньше. Упрёки, оскорбления, вина, сомнения во всём хорошем, что есть в Лесе, во всём добром и искреннем, что она говорит и делает. Затронуты были все сферы её жизни. Мало зарабатываешь, рисуешь какую-то ерунду, замкнутая, с тобой стыдно на людях! Одеваешься ужасно, отвратительный музыкальный вкус.
Постепенно и планомерно Вадим уничтожал всё, что делало Лесю — Лесей.

Многие из вас уже после пары абзацев этой истории догадались, о чём речь. Все эти новомодные термины: абьюз, токсичность, газлайтинг.
Мы обойдёмся без них.

Спустя несколько лет Леся почувствовала себя совершенно несчастным человеком, нет — даже не человеком. Грудой мусора и обломков, обтянутых кожей. Не было ни сил, ни желаний, ни веры в себя.

Но в один прекрасный, действительно прекрасный день, Вадим снова убежал из дома «навсегда» — после очередного скандала. Он часто так делал: выгонял Лесю или убегал сам. После порции криков и мата, конечно же. А что вы хотели? Не может же он построить конструктивный диалог с Лесей, которая совершенно ужасная женщина и во всём не права.

Внезапно, впервые за долгое время Леся почувствовала облегчение. Почему именно в тот раз? Чёрт знает, чаша ли переполнилась или наконец-то, с запозданием на пару лет, психика включила защитный механизм.

Лесе всегда казалось, что она не сможет жить без Вадима. Ведь он всегда заботился о ней! Ведь она невыносимый человек, кто её такую захочет кроме него? Ведь она, в конце концов, любит Вадима, так как завещали диснеевские мультики — до конца, вопреки всему, преданно и искренне! Вот моя любовь, вот все мои возможности, деньги, силы, успехи — они все твои, бери, не жалко, просто будь со мной! Будь со мной человеком.

Так думала Леся всегда, когда Вадим уходил, и обливалась горькими слезами.

Но не в этот раз.

Ещё ночью за Вадимом захлопнулась дверь, уже утро, а Лесе до сих пор не жаль. Не хочется позвонить ему и вызвать на разговор, попытаться «всё поправить», извиниться может даже.
Нет.
Леся не сказала себе это «нет» насильно, оно родилось в ней само по себе, не вымучнное и не искусственно взращённое. «Нет» было таким простым и ясным, словно жило в ней всегда.

Леся не проронила ни единой слезинки, ни одной грустной мысли не закралось ей в голову с тех пор, как Вадим ушёл.
Не потому что она равнодушная и злая, а потому что все ужасы расставания она уже прожила в отношениях.
Леся чувствовала внутри себя приятную пустоту.
На этом месте раньше лежал огромный старый булыжник с надписью «вина». По большей части перед Вадимом, но и перед остальными тоже.
Долгие годы булыжник волшебным образом рос, рос и рос, и грозился разорвать Лесю изнутри на мясо и кости, но нет!
Он просто пшик — и лопнул. Не булыжник оказался а так, просто воздушный шарик.

Больше Леся не чувствует себя виноватой. Ни перед кем.
Она по-прежнему не знает, каким должен быть мужчина, по-прежнему боится темноты, пауков и змей, высоты и приведений. Чудесного исцеления от всех болезней не случилось, но случилось то, что уже немало:
Леся теперь свободна.
Она бывает виновата, и она обязательно извинится, если поступит плохо — но только тогда.
Она позаботится о себе сама, ведь ни одна миска с едой, просунутая в щель тюремной двери, не сравнится с ягодкой, которую ты сам сорвал в лесу.

Персонажи этой истории не конкретные люди.
Хотя бы потому, что держу пари — каждый из вас был, есть или однажды, возможно, станет Лесей.
Или Вадимом, да!
Но Вадимы вряд ли захотят признаться в этом, потому что — помните?
Они ни в чём никогда
не виноваты.